Душевные омуты - Джеймс Холлис

Хотя Фрейд находился под влиянием многих своих приверженцев, нужен был его гений, чтобы понять: симптомы возникают в результате компромисса при воздействии двух факторов, причем иногда совершенно противоположных. Представим себе, что я — ребенок, который ощущает тревожность в связи с предстоящим экзаменом по математике; из-за сильного волнения у меня может заболеть голова в результате сужения капилляров. Если у меня действительно болит голова, я могу поддаться этой боли и пропустить экзамен. Ценой больной головы я могу избежать Парижа.

Впервые я столкнулся с соматоформным неврозом во время своей учебной аналитической практики. У моей пациентки Лили был сильно эмоционально заряженный материнский комплекс. Ее мать была деспотичной, пожирающей и нарциссической. Манипулируя дочерью, она разрушала все ее отношения с мужчинами, едва они успевали начаться. Оказавшись в такой сильной зависимости, Лили испытывала то гнев, то депрессию, но при этом никак не могла спастись от страшного заклятья, наложенного на нее матерью. Периодически у Лили возникал паралич левой руки ниже локтя. Неврологические исследования не дали никаких результатов. Так как паралич не был постоянным, а возникал время от времени, после его отступления она старалась себя убедить, что в этом нет ничего серьезного.

Однажды совершенно случайно, после трех месяцев анализа (который она проходила втайне от матери), Лили парализовало прямо на сессии. Наша беседа на эту тему не дала никаких результатов. Когда сессия закончилась, я бросил ей авторучку, чтобы она записала дату следующей встречи. Девушка ловко поймала ее левой рукой, и тогда я понял, что она левша. «Что бы ты хотела сделать с той рукой?» — спросил я Лили в этот короткий момент, когда она на миг открылась передо мной. «Я бы ее убила», — ответила она, застыв на месте и перестав писать. На следующей сессии мы беседовали о том смертоносном эмоциональном заряде, который был у нее внутри, и о том, насколько эта энергия, независимо от ее внешнего выражения, была опасной для нее самой и окружающих ее людей. Лили смогла признать скрытую за своей депрессией ярость и все же спустя две недели набросилась на свою мать, которая угнетала ее всю жизнь, и вырвала у ней прядь волос.

Испытывая ужас от содеянного, Лили ушла из дома. Ничто не могло предотвратить этого взрыва ярости. Подавленный гнев Лили был столь сильным, что вызывал у нее тревогу, хотя она не могла осознать уровень своего возбуждения, как и Фриц Цорн, пока не стало слишком поздно. Как только ее одолевали мысли об убийстве, у нее возникал паралич. Эти мысли были проникнуты такой сильной тревогой, что девушка не могла ее ассимилировать, и тогда психическая энергия проникала в телесную сферу.

После случившегося Лили охватила сильнейшая тревога, и она даже прекратила анализ. На этом примере мы можем увидеть тонкую грань, отделяющую тревогу, которая поднимается из глубинного комплекса травмированной психики, от страха, амбивалентного жребия всех, кому пришлось отделиться от родителей. Наступление зрелости обязательно требует последовательности отделений, каждое из которых может вызывать тревогу, как только человек покидает знакомое ему окружение ради нового и неизвестного. Но в случае Лили энергия, присущая вполне оправданному страху, многократно усиливалась энергией ее материнского комплекса. Фобии (от греческого слова рhobos, т. е. «боязнь») могут быть вызваны какой-то особенной травмой. Казалось бы, вполне резонно предположить, что человек, испытывающий фобию к полетам, когда-то был свидетелем авиакатастрофы.

Однако часто в основе фобии нет никакого конкретного травматического переживания. Очень часто объект нашего страха является символическим воплощением тревоги, которая, не имея никакого названия, свободно перемещается в бессознательном. Например, агорафобия, что в переводе с греческого означает «боязнь рынка», — это психическое расстройство, которое вызывает недоумение, если понимать его буквально. Но основной характерной особенностью «рынка» является открытая территория, скопление людей, непредсказуемость ситуации или, иначе говоря, потеря контроля над ней, и в этой ситуации может оказаться каждый, выходящий из своего безопасного жилища.

Одна женщина (по своим способностям — прирожденная артистка, а по профессии — банковская служащая) испытывала сильный страх высоты. Она несколько месяцев стоически боролась со своей акрофобией, постепенно поднимаясь на лифте все выше и выше, подходя вплотную к окну и смотря из него на город. Хотя это средство от невроза принесло некоторую пользу, по-настоящему ее тревожность сняла глубокая аналитическая работа; такую тревожность испытывает каждый из нас, когда сталкивается с масштабностью предстоящего странствия. Ее фобия символически отражала потерю основы, которая открылась при исследовании ее таланта актрисы; она боялась своих взлетов и падений, боялась рискнуть и поверить в себя. Следовать своему внутреннему зову было для нее шагом в никуда и означало лишить себя привычной внутренней опоры.

Таким образом, объект испуга может иметь травматическую природу, но вместе с тем (а иногда — вместо этого) он часто символизирует некую глубинную, не осознаваемую нами тревогу или некую проблему, на решение которой у нас не хватает сил. По иронии судьбы такой «испуг» становится защитой от тревоги, которая, в свою очередь, может стать защитой от страха. Тревога, которая остается бессознательной, наиболее опасна, так как мы никогда точно не знаем ее направления, а она всегда на что-то направлена и переходит либо в телесные симптомы, либо в проекцию. Если подавлять тревогу, а не переживать ее сознательно, это чудовище обязательно сорвется с цепи, когда мы меньше всего этого ожидаем. Так же, как и фобии, о которых шла речь выше, тревога постоянно меняет свое направление.

Психические нарушения, связанные с приемом пищи, в наше время встречаются очень часто, в особенности у молодых женщин и женщин среднего возраста. Как мы уже отмечали в главе, посвященной одержимости и зависимостям, одержимость не только вызывает сужение сознания, но и стремится управлять тревогой. Поэтому люди, страдающие анорексией или булимией, концентрируют внимание на образе своего тела и на еде, ибо и то, и другое они в какой-то мере могут контролировать. Несомненно, любую пищу можно протиснуть в узкое отверстие рта, таким образом что-то контролируя, хотя все остальное в жизни человека остается для него неподконтрольным. Поэтому психические нарушения, связанные с приемом пищи, не только сужают спектр человеческого сознания, но и являются гиперкомпенсацией тревожности.

Синтия потеряла родителей, когда была еще ребенком. Она выросла в доме совершенно равнодушной к ней дальней родственницы, которая за ней присматривала и ее воспитывала, но фактически совсем не проявляла к ней любви. В подростковом возрасте Синтия стала подвержена клептомании: она воровала все, что ей попадалось под руку, и тем самым возмещала нехватку эмоционального тепла. При этом она стала объедаться шоколадом, сразу принимая слабительное, чтобы очистить желудок. Когда Синтия стала взрослой и пришла на терапию, ее стали мучить ночные кошмары: ей казалось, что она лишается зубов, которые символически означали для нее передний край обороны. Кроме того, ей снились враги, которые переходили границу, пока пограничники спали у себя на посту. С одной стороны, объедаясь шоколадом, она позволяла себе наслаждаться сладким, хотя на вкус ее жизнь была совсем кислой, с другой стороны, очищая свой желудок от сладкого греха шоколадомании, она полностью контролировала переполнявшую ее тревогу.

Травма Синтии — это травма покинутого ребенка. Ни один человек по-настоящему о ней не заботился, и это ощущение породило у нее чрезвычайно высокую тревогу. Вместе с тем лишение родительской любви и поддержки страшно исказило эмоциональную сферу ребенка и нанесло ей архетипическую травму. Как на индивидуальном уровне родитель становится для ребенка посредником между ним и внешним миром, его телом, его отношениями с окружающими, формируя индивидуальное воздействие комплекса, так и на более глубоком уровне родительское отношение порождает архетипическую экстраполяцию, а вместе с ней — экзистенциальный страх.

Отсутствие у Синтии любящих родителей не только привело к формированию сильно заряженного комплекса; оно привело к тому, что ее вступление во внешний мир стало травматическим. Ее «выбор» психического расстройства, связанного с приемом пищи, одновременно стал и личным комплексом, защищавшим ее от тревоги, и архетипической стратегией, защищавшей ее от экзистенциального страха. Как потеря заботливой матери приводит к формированию негативного материнского комплекса, так и контроль над сопутствующим страхом концентрируется на связи Матъ-материя-пища-тело. Ощутить себя во Вселенной сиротой, лишенной матери, — значит испытать невыносимый ужас; вместо этого лучше сосредоточиться на соблюдении строгой диеты. Мой невроз был первичной примитивной защитой от невыносимого страха. При всей причиняемой им боли все же лучше вытерпеть эту боль, чем выдержать то, что совершенно невыносимо. Когда подлинный ужас подступает близко к поверхности сознания, он легко активизируется, и тогда у человека возникает приступ паники.