По ту сторону черной дыры - Дмитрий Беразинский

— Козел ты драный! — завопила Анастасия, — не суй свой нос, куда не просят!

Привлеченный шумом, на крыльцо вышел сам Львов.

— Что тут за ё маё? — грозно спросил он у Табакова.

— Товарищ капитан, Булдаков приказал доставить вот эту к вам. По дороге спустило колесо, — пришлось запаску ставить. А она рвалась бежать пешком. Я же и машину оставить не могу, и её отпустить тоже никак. Вдруг какой недобитый…

— Короче, господин ефрейтор, краткость — лучший друг микроцефала. Машину — на ПТО, сам — свободен.

— Есть, товарищ капитан! — Табаков, не скрывая своей радости, забрался в машину и рванул с места.

— Теперь с вами, милочка. Попрошу идти за мной, — Львов привел девушку в свой кабинет. Открыв шкафчик, он достал пузырек с каким-то лекарством и накапал его в чайную ложечку. Набрав в мерный стаканчик воды из-под крана, капитан поставил его перед Настей.

Настя сидела не шевелясь. Слово «милка» обозначало у них естественный женский агрегат. Вот теперь и думай, обозвал ее знахарь нехорошо или похвалил! Сам капитан, не задумываясь о сложной гамме девичьих чувств, лишь искоса смотрел на нее.

— Это, — протянул он ей ложечку, — выпить, а водой запить.

— Зачем? — не шелохнулась она.

— Это — успокоительное. Если ты его не выпьешь, то Андрея не увидишь. Другу твоему нельзя волноваться, а если ты и там будешь выкидывать номера, то ему станет хуже. Этого я допустить не могу.

— Я тихонько! — умоляла девушка.

— Верю, но сначала выпей это. Для тебя же лучше будет. Судя по твоему лицу, ты провела не самую веселую ночь в своей жизни.

Настя кивнула. Она взяла ложечку и храбро проглотила содержимое. Затем отхлебнула воды и поморщилась.

— Ну и гадость! — проговорила она. Что это?

Львов пошевелил губами, пытаясь что-то вспомнить.

— Мяун-траву знаешь?

— Кто же ее не знает?

— Это — настойка из его корня. По-нашему, валерьянка. Ладно, пойдем. Ты в норме?

— Чего?

— Ты хорошо себя чувствуешь, успокоилась? А то я могу для снятия напряжения рюмку ликера налить…

— Спасибо, но по-моему со мной уже все в порядке. Пойдемте к Андрею.

Капитан привел ее в палату, где дремал сержант.

— Можешь посидеть здесь, — шепотом сообщил он ей, — туалет, в случае чего, там. Умеешь им пользоваться?

Настя отрешенно кивнула, затем взяла стул, и поставила его у изголовья кровати. На прощанье врач сказал ей, что Андрею пару дней нельзя разговаривать, попросил не волноваться и исчез за дверью.

Она подумала, что предостережение насчет туалета пробило в самую десятку, и воспользовалась добрым советом. Затем уселась на стул и осмотрела раненого. Ее сильно поразил бледный вид парня. Несмотря на то, что благородный Горомыко предоставил вместо требуемых четырехсот грамм крови ажно семьсот, состояние Волкова улучшилось мало.

Лоб Андрея был покрыт испариной, а губы шевелились, беззвучным шепотом то выкрикивая приказы, то меланхолично что-то повторяли. В вену здоровой руки была всунута игла капельницы, по которой в Андрея вводилась плазма крови. Эта капельница привела Анастасию в замешательство. Тонкая змея вползала в руку ее мужчины и терялась там! Она и сама не заметила, как слезы покатились из глаз.

Андрей проснулся он непонятных звуков и солоноватого дождика, капающего прямо на губы. С усилием разлепив веки, раненый обнаружил над собой два огромных глаза, из которых лилось не переставая. Чуть скосившись вбок, он заметил дрожащие губы.

Заметив, что парень очнулся, Настя немного отстранилась, а затем, решив, что это не повредит, решительно поцеловала орошенные собственными слезами губы. Затем, приложив палец к тому месту, которое она только что целовала, прошептала:

— Тебе нельзя ни волноваться, ни разговаривать, — так сказал этот усатый таракан.

Андрей хотел возразить, что звание «капитан» весьма почетно и уважаемо, но решил принять всерьез предупреждение Львова, и промолчал.

— Вот и молчи, мой хороший, — ввернула она коварно, — в кои-то веки меня послушаешь. Я так подумала и решила, что неправа была. Целую ночку думала. Ты когда-нибудь думал целую ночь?

— Очевидно, ваши мужчины больше заботятся о своих женах, — в глазах Андрея появилось скептическое выражение, — я смотрю по нам. Отец-то жив, бес ему в ребро, а мать надорвалась и умерла. Папенька считал, что баба должна передвигать шестипудовые бочки, а он — здоровый мужик, — лежать на лавке и чесать волосатое брюхо. Ты не подумай, я люблю своего тятьку, но смерть мамани — на его совести.

Ты, Андрюшенька, совсем другой — я это чувствую. Ты бы не заставлял меня выполнять работу, которая по плечу лишь лошади, и вообще, знаешь, я вот что скажу: ты — мой, нравиться тебе это или нет. Мы сойдемся на золотой серединочке, правда, мой хороший? Я рожаю тебе еще троих детишек, хорошо, согласен? Ну, миленький, моргни глазками, если согласен! Это ведь ровно половина того, чего я хотела! Моргнул! Ах, ты, мой зайчик! — Анастасия еще раз поцеловала предмет своей страсти.

Послышалось деликатное покашливание. Сзади выросла фигура фельдшера. Починок улыбался:

— Если бы за мной ухаживала такая девушка, я бы поправился в три раза быстрее.

Анастасия зарделась и ничего не ответила.

Акиш Иванович был татарином из-под Солигорска. В то время, как копыта его предков топтали землю русскую, одному племени надоела кочевая жизнь, и осело оно, плененное красотою мест здешних, на постоянное место жительства. Когда в 1480 году иго татаро-монголов было свергнуто, соседи со зла дали по паре тумаков каждому взрослому мужчине племени, но после этого сменили гнев на милость.

Мать Акиша Ивановича, будучи в душе немного националисткой, дала своему сыну исконно татарское имя, якобы для того, чтоб не было стыдно предкам. Но вышло все наоборот. Старшему прапорщику с трудом удалось найти себе жену. С кем бы он ни познакомился, воспитанный в лучших традициях шариата, честно представлялся: «Акиш»! И от него все девчонки шарахались, точно от прокаженного.

Своей жене, Виолетте, Починок был настолько благодарен за то, что его имечко ее не оттолкнуло, что не раз в обращениях к Аллаху, просил ей всяческих милостей. Сама Виолетта Михайловна называла своего благоверного Александром, и это отчество с гордостью носила их двадцатидвухлетняя дочь — Галина. Сам Починок пробовал протестовать против подобного произвола, но Виолетта Михайловна заставила его повторить сто раз «Акишевна» без приставки «ибн», и муж сдался.

Майор Булдаков, еще будучи капитаном, распустил слух, что у матери Акиша Ивановича родилась тройня. Она их назвала «Акиш», «Аюсь» и «Агыля». Младший офицерский состав ржал над шуткой недели три, а затем капитан был вызван к командиру Базы, тогда еще полковнику Федосене и, получив изящный «фитиль», при всех попросил у Починка прощения. Назавтра, в узком кругу друзей, Булдаков объявил, что Акиш, Аюсь и Агыля — это три ипостаси Аллаха. Это каким-то образом просочилось наружу и дошло опять-таки, до Федосени. Предприимчивый капитан был снова вызван и, прикинувшись осликом, сообщил, что душа его чиста. Норвегов, бывший тогда замполитом, посоветовал ему не прикидываться идиотом, так как любой среднестатистический офицер базы слыхом не слыхивал про силлогизм «ипостаси», а Булдаков, когда-то успешно выступавший в конкурсе эрудитов, является единственным, кому известно значение сего кошмара.

Капитан покаялся, попытался выдавить слезу, но при этом так перенапрягся, что чуть не обделался. Скотский запах донесся до августейших ноздрей полковника Федосени, и Булдаков был в сверхсрочном порядке депортирован из кабинета.

Месяца два после этого Починок при встречах с Олегом Палычем рекомендовал кушать активированный уголек супротив скопления всяких там газов в желудке. Булдаков багровел и матерился. Довольный фельдшер, похлопывая себя по ляжкам, удалялся, а оплеванный капитан смотрел ему вслед, воображая себе в уме стрельбу по грудной мишени.

Теперь Акиш Иванович стоял над парочкой, и на его скуластом лице играла жиганская улыбка.

— Однако, я пришел укольчик сделать! Вкатим тебе сейчас пару кубиков промедола — поймаешь кайф. Ввиду невозможности подобраться к твоим тылам, придется сделать инъекцию в бедро.

Расширенными от ужаса глазами Анастасия следила за процедурой. Быстро закончив, фельдшер откланялся, оставив её с Андреем наедине. Через пару минут на лице раненого появилось блаженное выражение — промедол делал свое дело. Настя о чем-то задумалась, а когда вновь глянула на сержанта, то увидела, что его глаза закрыты. Опьяненный счастьем и промедолом, Андрей крепко уснул.

Глава 12.

Был конец июня. Закончили укладку силового кабеля, и теперь у каждого жителя Бобровки была зажжена, по выражению Булдакова, «лампочка Ильича». Парочка любопытных сопляков из слободы тайно пыталась узнать природу электричества, но, к счастью, обошлось без смертельных случаев. Время Ампера и Вольта еще не наступило.