Искусство и его жертвы - Михаил Игоревич Казовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый царь отказался от услуг Карла Нессельроде — и железный русский канцлер был отправлен в отставку в 1856 году. Вскоре покинул службу и Дмитрий Карлович, целиком посвятив себя воспитанию сына. Жили они в Петербурге, а на лето уезжали в свое имение в Саратовской губернии.
Но Закревского Александр II сохранил в генерал-губернаторах Москвы. Постаревший Арсений Андреевич был уже не так суров с москвичами, как в первые годы своего правления, и смотрел на некоторые вольности снисходительно. В том числе и в семейном плане: он давно смирился с новым, хоть и не венчанным зятем — Друцким-Соколинским. Видя, что дочка с ним счастлива, привечал как сына. А от Нессельроде отстал, понимая, что внука Толли навсегда придется оставить у отца.
В 1859 году Лидия и ДДС наконец решили осуществить давнюю мечту и переселиться в Италию. Но для оформления заграничного паспорта ей, все еще мадам Нессельроде, по закону полагалось получить письменное согласие мужа. Обращаться к Дмитрию было бесполезно, он бы отказал, ибо приходил в бешенство при одном упоминании о ее сожительстве с князем, ранившим его на дуэли. Ситуация выглядела тупиковой. И тогда ДЦС, склонный к авантюрам и любивший поступать наглонепредсказуемо, предложил своей избраннице взять и, несмотря ни на что, повенчаться. Да, вот так, просто повенчаться. Скрыв от Церкви нерасторгнутый прежний брак. И, пока всплывет правда о ее многомужестве, быть уже в Италии.
Поначалу Лидия испугалась, говоря, что пойти на преступление побоится. Но Друцкой-Соколинский убеждать умел, а тем более — любящую и во всем ему покорную женщину. Словом, тайное незаконное венчание состоялось. Было это 8 февраля в небольшом, занесенном снегом храме близ Подольска. А потом молодые повалились в ноги Арсению Андреевичу с просьбой дать разрешение на выдачу им, новоиспеченным супругам, заграничных паспортов.
Генерал-губернатор в первое мгновение покраснел от ярости, застучал ногами, сжал кулаки, прокричал непечатные ругательства — человек армейский, он в пылу досады никогда не стеснялся в выражениях.
— Вы в какое положение меня ввергли?! — бушевал Закревский. — Понимаете, нет? Я как должностное лицо высшего порядка должен объявить о незаконности вашего брака. Осудить и примерно наказать. Как сие возможно? Допустить скандал в моем семействе — хуже смерти. Но пойти вам навстречу тоже не могу — ибо совершу тогда преступление сам. Что вы предлагаете и на что надеетесь?!
Опустившись на диван, расстегнув верхнюю пуговку мундира, ветеран Бородинского сражения тяжело дышал и обмахивался платком. ДДС ответил невозмутимо:
— Дорогой Арсений Андреевич! Мы, конечно же, сознаем, что поставили вас перед непростым выбором. Но давайте попробуем отбросить эмоции и оценим ситуацию здраво. Вы уже не раз говорили, что хотите уйти в отставку. Годы уже не те, а Москве нужна молодая, сильная рука. Стало быть, если государь отстранит вас от места, то большой беды не случится. Думаю, что иной кары ждать вам не придется — император милостив и учтет заслуги ваши перед Отечеством. А сложив дела, вы приедете к нам в Италию вместе в Аграфеной Федоровной. Заживем в добре и согласии, в домике на берегу моря, в окружении преданных слуг, нянча наших будущих детей, ваших внуков. Разве ради этой сказки, рая на земле, не хотите рискнуть и помочь нам? Ради собственной славной старости? Ради счастья Лидии?
Отдышавшись, генерал-губернатор произнес более спокойно, но по-прежнему с тоской в голосе:
— Как я посмотрю в глаза государю в тот момент, когда вскроется подлог?
— Ничего проще: вы доложите ему сами.
— Сам? Я сам?!
— Разумеется, сами. Дескать, не велите казнить, царь-батюшка, а велите слово молвить. Бес попутал на старости лет. Но не мог не посодействовать дочечке любимой. А повинную голову, как известно, меч-то не сечет. И, в конце концов, разве наша в том вина, что в России так затруднена процедура развода? Мы идем на подобные ухищрения поневоле. Самодержец пусть задумается о сем.
У Закревского опустились книзу кончики губ.
— Ну, не знаю, не знаю, — проворчал он теплее. — Вечно неприятности от вас, Дмитрий Владимирович. Как вы появились в нашем семействе, ни минуты от вас покоя.
Но Друцкой-Соколинский не обиделся, а наоборот, живо рассмеялся:
— А зато смотрите — Лидии Арсеньевне со мной нравится! Разве ваша цель — не счастье вашей дочери?
— Счастье, счастье… — Он взмахнул рукой. — Скройтесь с глаз моих. Мне необходимо подумать.
Новоиспеченные супруги вышли из его кабинета молча, но с улыбкой. Лидия спросила:
— Думаешь, уступит?
Муж ответил, как всегда, безапелляционно:
— Я уверен в этом. Он у нас добрый старикан, несмотря на суровый вид. Все устроится как нельзя лучше, вот увидишь.
— Может, ты и вправду колдун?
— Да, а что? Разве до сих пор сомневаешься?
И действительно: десять дней спустя получили заграничные паспорта, в частности, она — на имя княгини Лидии Арсеньевны Друцкой-Соколинской. А поскольку вещи были уже уложены и карета готова к путешествию, утром 10 апреля 1859 года тронулись в путь, благословясь. Ехали через Вязьму, Смоленск, Минск, Брест-Литовский и Варшаву. Наконец Закревский получил телеграмму:
"ДОРОГОЙ ПАПЕНЬКА ЗПТ ДОРОГАЯ МАМЕНЬКА ВОСКЛ МЫ БЕРЛИНЕ ЗПТ ВСЕ ПРЕКРАСНО ВОСКЛ НИЗКО КЛАНЯЕМСЯ ВАМ ПОМНИМ ЛЮБИМ БЛАГОДАРИМ ТЧК КРЕПКО ЦЕЛУЕМ = ЛИДИЯ ДМИТРИЙ".
Убедившись, что с детьми все в порядке, генерал-губернатор перекрестился и засобирался тоже в дорогу — в Петербург.
Александр II принял москвича у себя в кабинете в Зимнем. На стене справа висел портрет Петра Великого в полный рост. На стене слева — Екатерины Великой. Рядом со столом — бюст Николая I. Император — крупный 40-летний мужчина, пышущий здоровьем, темный блондин с голубыми глазами. Слава Богу, что глаза были не отцовские — у покойного царя те буравили собеседника, обдавали холодом. А у сына — добрые, внимательные. Государь встал из-за стола и пошел навстречу уважаемому гостю.
— Драгоценный Арсений Андреевич, как же я обрадован вашему визиту! Сам хотел пригласить вас к себе для серьезного, обстоятельного разговора о Москве — да другие дела отвлекали все время. Вот ужо и свиделись. Окажите милость, садитесь. Не желаете по рюмочке коньяку? По гаване?
Граф устроился в кресле и, слегка волнуясь, ответил:
— Нет, мерси, не курю давно, и сигары тем паче. А от коньячка бы не отказался.
Выпили, почмокали.
— Я надеюсь, вас привели в Петербург не какие-нибудь грустные заботы?
— Как сказать, ваше императорское величество, как сказать… Я приехал попросить об отставке.
Царь воскликнул искренне:
— Да неужто, дорогой Арсений
