Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Питера долго не пускали к матери. Отец несколько раз навещал ее в больнице в Бронксе, но врачи и адвокаты в один голос твердили, что ему не стоит брать с собой сына, пока все не уладится. Встреча с Питером, как объяснил отец, могла нарушить то хрупкое душевное равновесие, в которое удалось привести маму, – рисковать нельзя. Все, от кого зависела ее судьба, были в этом солидарны, но Питер все равно тревожился: мама наверняка его ждет, а он все не приходит. Однажды вечером, вскоре после суда и перевода Энн в Уэстчестер, отец потрепал его по голове и сказал, что мама скоро поправится.
– Я только хочу сказать… – добавил он.
– Ты хочешь сказать, что это она не хочет меня видеть?
– Она сама не знает, чего хочет, Питер. Честно. Я только хотел сказать… Ладно, я сам не знаю, что хотел сказать.
Питер глубоко задумался. Он словно смотрел на мир из одного окна, а теперь пришлось перейти к другому и увидеть тот же самый мир совсем в ином ракурсе.
– Если я приеду, она захочет со мной встретиться. Вот увидишь.
– Ладно, приятель, – вздохнул отец. – Давай попробуем в следующий раз.
Питер оказался прав. Увидев его в комнате для свиданий, мама не отшатнулась и не бросилась прочь. Она была одета в просторное цветастое платье, черный кардиган и шлепанцы. Мама сильно набрала вес и казалась очень усталой. От нее пахло супом.
– Это от лекарства, – объяснил потом отец. – Она от него отекает. И вообще меняется. Вот почему твоя мама терпеть его не может. Очень жесткое лекарство. Врачи через день берут у нее кровь – проверяют, нет ли отравления.
Мать не спросила Питера, как дела, и он заговорил сам. Рассказал о новой школе, о Саннисайде. Мама смотрела сквозь него невидящим взглядом, а потом вдруг шикнула, приложив палец к губам. Отец поглядел на часы и сказал улыбчивым голосом, что им, наверное, пора, а то на дорогах пробки. Остановившись в дверях, он улыбнулся еще шире.
– Обязательно сходи на занятия, о которых доктор Эванс говорил на прошлой неделе, – посоветовал он. – Тебе понравится. Энн, разве не здорово, что Питер пришел тебя навестить? Он так по тебе скучал.
– Убирайся, – отозвалась Энн. – Будь проклят тот день, когда я тебя повстречала.
Она запахнула кардиган, и этот царственный жест успокоил Питера. Он явно свидетельствовал: прежняя мама никуда не делась, просто прячется.
Брайан улыбался как ни в чем не бывало, улыбался Питеру, самому себе и сидевшей тут же медсестре.
– Но ты… – обратилась Энн к сыну, и ее глаза налились слезами. Она задержала дыхание. – Ты…
Она изо всех сил обхватила Питера за плечи и тут же разжала объятия.
– Не приходи сюда больше.
– Вам пора, – заявила медсестра, увлекая пациентку в коридор. – На сегодня все.
– Еще одна идиотка, – вздохнула Энн.
Брайан приходил в больницу все реже. Говорил, что у него много работы. Утверждал, что навещает маму, пока Питер в школе. И в конце концов сказал Питеру, что тот и сам преспокойно может добраться до больницы на поезде. Джордж стал заметно меньше пить; он позволял себе не больше двух банок пива во время бейсбольных матчей и, чтобы избежать искушения, покупал «Будвайзер» в магазинчике на углу, а Брайана просил, если захочется виски, идти в «Баннер». Питер узнал об этом от отца.
– Он все просрал, – заметил Брайан вскоре после переезда. – И Бренду в том числе.
Вот что бывает, если злоупотреблять выпивкой, предупредил отец. Рано или поздно жена тебя бросит, а ты дойдешь до того, что будешь бояться лишний раз сходить на стадион или посмотреть игру в пабе, в котором, можно сказать, вырос.
– Мне его жаль, – добавил Брайан.
А ты-то сам? – хотел спросить Питер. Если Джордж неудачник, что можно сказать о его старшем брате, который спит на диване в квартире младшего? Теперь, вместо того чтобы возить сына в больницу к матери, Брайан все чаще отправлялся в «Баннер» поболтать с барменом.
Пускать в больницу несовершеннолетнего без взрослых сначала не хотели, но, посовещавшись в холле у ксерокса, сменили гнев на милость. По воскресеньям дежурили одни и те же медсестры, так что Питер уже знал их по именам, а они знали его. Бывало, ему разрешали только взглянуть на маму через окошко в двери. Она сидела на полу в комнате, сверху донизу обитой мягкой тканью. Когда Питер впервые увидел маму такой, медсестра вдруг поняла, что натворила, не на шутку перепугалась и даже угостила его содовой из холодильника для персонала, к которому посетителей, как правило, не подпускали.
– Ты такой высокий, – сказала она. – Небось, выпускник?
Когда Питер признался, что учится в восьмом классе, сестра побледнела.
Однажды у мамы появилась ссадина на лбу, и, хотя обычно Питер старался доверять медикам, на этот раз он заволновался – откуда она взялась? Преодолевая дрожь, он заставил себя подойти к дежурной и спросить, что случилось и почему никто не позвонил родственникам. В этот момент Питер чувствовал себя совсем взрослым.
– Наверняка кто-то связался с твоим отцом, – заявила медсестра Сэл. И добавила, наклонившись, с заговорщическим видом: – Питер, скорее всего, она это сделала сама.
Как-то раз он обнаружил, что маму обстригли. В другой раз она отказалась выходить из комнаты, и Питер, пока шел две мили до станции, ругал себя, что не оставил маме записку, не передал ей, что нисколько не сердится и приедет снова на следующей неделе. Иногда она выбиралась в коридор и садилась рядом
