Джекпот - Давид Иосифович Гай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Называют это психиатры «синдром внезапного богатства», резюмирует «Глоб». Такие люди постоянно испытывают чувство вины, отчужденность, страх, неуверенность.
Веселенький вывод, думает Костя, закончив чтение. Значит, не случайно и его одолевают страхи, сомнения, предчувствия, не распирает, как накачиваемый футбольный мяч, безумная радость, эйфория. А ведь он еще и не держал в руках денег; что же будет, когда станет обладателем миллионов? Все нормально будет, пытается успокаивать себя, – ведь он знает, чего опасаться, врасплох его богатство не застанет.
4
В первых числах мая наконец-то из офиса лотереи звонят – ждите письма с вызовом для получения чека. Письмо приходит через три дня. 21 мая надлежит господину Ситникову явиться за выигрышем по адресу: 15 Бивер-стрит.
Костя волнуется, просит дочь сопровождать его. Дина неотразима, в мини-юбке, водолазке, подчеркивающей грудь, и на шпильках. Готова роль виновницы торжества играть наподобие дивы голливудской. Пока идут они по коридору, мужики в открытую пялятся, что американскому учреждению не свойственно. Ну, да здесь атмосфера особая – азарта, страсти, удачи, здесь деньгами огромными пахнет, посему многое можно, дозволено, на что в других местах табу. Выходит, с одеждой дочь не ошиблась, в самую точку попала.
– Ты никому не сказал о выигрыше? – интересуется Дина как бы между прочим.
– Кому я мог сказать?
– Я знаю… Друзьям-приятелям, женщинам. – И глаз косит озорно. У нее прекрасное настроение. Молодая, красивая, сексапильная, а теперь и богатая – о чем еще может мечтать женщина в тридцать шесть?
Костя пока никому не сказал. Листал книжку Ховард и нашел семь советов всезнающей Гейл таким, как он, обладателям джекпота. Два совета особенно в память врезаются: держите в себе новость о выигрыше сколь можно долго и не бойтесь говорить «нет» друзьям и знакомым, идущим к вам с протянутой рукой. Первому совету Костя покамест следует, второй глухой протест вызывает в нем. Слишком категорично звучит. А если друзьям нужны деньги позарез, от этого судьба их зависит – тоже сказать «нет»?
В просторном помещении народу битком, аплодируют, кто-то фотографирует. Вот и соблюдай совет Ховард. Костю не спрашивают, хочет ли он огласки, снимков в газетах. Возражай не возражай, никто и слушать не станет. Это в инструкции оговорено и его подписью заверено.
– Вы, мистер Ситников, второй русский в Нью-Йорке, кто такую сумму выиграл, – доводит до его сведения один из устроителей встречи.
Про первых русских Костя знает, Даня рассказывал: семья из Украины, глава семьи – водитель кар-сервиса (вид такси) бруклинского, говорят, за рулем по сей день – скучно дома сидеть. Прав Воннегут…
Устроители фотокопию чека демонстрируют, громадную, как плакат на первомайской демонстрации в былые годы советские. Опять аплодисменты. Щелкают затворы фотокамер. Улыбайтесь, улыбайтесь, господа, завтра ваши счастливые физиономии украсят полосы нью-йоркских газет. Дина в роль входит, позирует точно заправская модель или кинозвезда. Костя выдавливает из себя натужную улыбку. Тарарам этот раздражает. На чеке-плакате вожделенные цифры значатся: 9 миллионов 300 тысяч. Уже после всех вычетов, включая налоги.
Бокалы с шампанским, улыбки до ушей, поздравления, рукопожатия – умеют американцы чествовать победителей. Однажды в компании докторов, куда случайно попал, до хрипоты Костя спорит с одним чудаком, тот пытается убедить, что нет в Америке понятия «зависть», то есть зависть, конечно, присутствует, однако созидательный носит характер, а не разрушительный, как в России. Завидую успеху другого, хочу добиться того же или большего – мыслит американец. Завидую соседу, что у него дом кирпичный в три этажа, а не развалюха вроде моей, сожгу гада – думает российский житель. Чепуха, чушь собачья! Костя кипятится, зависть изначально не может быть созидательной. Вот и сейчас руку жмут, поздравляют, сами же в душе ненавидят люто – почему этому иммигрантишке повезло, а не мне?..
Из дневника Ситникова
Странную теорию по поводу зависти развил Даня. Отнюдь не парадоксалист он, суждения его скорее прогнозируемы, нежели неожиданны, но тут, признаться, удивил. Смерть всех уравнивает, поэтому он никогда никому не завидует, кроме гениев. В писательстве, скажем. Ущербная философия слабых духом, робкое утешение? Возможно. Хотя он, Даня, к слабым духом себя не относит. Впрочем, кто знает, каков наш дух, пока проверка настоящая не наступит… И все же зависть его стороной обходит, как имеет он смелость утверждать. Старается Даня не думать о смерти, ибо нет ничего опаснее и разрушительнее, однако глядит на сытых, самодовольных, купающихся в злате победителей, удачников, баловней фортуны – и как слабый удар током: все рано или поздно кончится, уйдет, исчезнет, сгинет, канет в Лету. Не может быть зависти к преходящему. И дальше рассуждает о том, что смерть есть абсолютный нравственный критерий, без которого невозможна оценка того, что же такое жизнь. Экклезиаста наизусть шпарит: