Сны чужие - Денис Луженский

- "Витару о товарище"? - Вашал удивленно приподнял левую бровь.

- Да, ее.

Гости одобрительно загудели, поскольку упомянутую хорлом витару слышали немногие, а о мастерстве управляющего Вирт-Хорл не зря ходили легенды.

Вашал с сомнением покачал головой, полагая исполнение этой песни делом несвоевременным. Спорить, однако, не стал. Настроение правителя было ему понятно и лантару сейчас оставалось лишь плыть по течению.

Рука управляющего легко скользнула по струнам и тимбар послушно откликнулся на прикосновения умелых пальцев. Мелодия поплыла под сводами гостевого зала и, кажется, даже огонь в камине поутих, вслушиваясь в наполненные силой и печалью звуки. Все вокруг затихло, время остановилось и повернуло вспять…

…отхлынуло на пятьдесят девять лет назад, к все еще памятным для многих событиям, когда восемьсот нермов из Бараш-Рух, слишком глубоко ушедших в своем рейде за Большую Брешь, наткнулись на крупный пограничный разъезд сэй-горов. Трое суток командовавший нермами урбал-кортэг Браар умело уходил от преследования, пока сэй-горам не удалось прижать небольшой отряд к болоту. Бежать было больше некуда, но Браар и его фэйюры сдаться отказались и приняли бой с более чем тремя тысячами отборных спир-хэдов "порубежников". К тому времени запас стрел у нермов, по праву считавшихся лучшими в Долине лучниками, практически иссяк и это предрешило исход маленького, но очень кровопролитного сражения, продолжавшегося почти сутки…

Вашал-Шра запел…

Мы в поход уходили, бросая уют,Наших жен и детей за спиной оставляя.Шли туда, где военные тонры поют,Где в сражениях жизни на доблесть меняют.

Мы за нашим кортэгом пол-Арка прошли,Мы до самой границы противника гнали.И по дому тоску мы с собою неслиИ друзей хоронили, и близких теряли.

Равных не было нам в этом ратном труде.Мы всегда выходили живыми из боя.Не был он одинок во внезапной беде,В редком счастье нас тоже всегда было двое.

Нас за братьев, случалось, чужак принимал,Я в бою прикрывал его крепкую спину,Он в обиду меня никому не давал,Я стоял за него, как за кровного сына.

Лишь единожды в этот злосчастный походНам военное счастье, шутя, изменило.Мы искали тогда сквозь болото проход,Но отвага, увы, не всегда ломит силу.

Это лучшие были сэй-горов бойцы,Да и вчетверо их против наших поболе.Но не дрогнули схваток горячих певцы,И под Миррой сошлись мы на маленьком поле.

Мы устали в боях, и давно уж клинкиНе имели зазубринам точного счета.Мало стрел - бесполезными стали стрелки.Нелегка ты, последняя наша работа.

- Строй сомкнуть! Мы из копий поставим заслон! -Прокричал наш кортэг, и от этого крикаПрокатился тревожный мечей перезвонА потом стало вдруг удивительно тихо.

Вмиг обоим родительский вспомнился кров,Трудно биться, когда перед взором чужбина.Не прощались, ведь было уже не до слов -К нам по полю живая катилась лавина.

Враг навстречу летел, мы стояли стеной,Глядя мчащейся смерти в глаза, вероятно,И ломило в висках и хотелось домой,Сердце громко просилось вернуться обратно…

Мы стояли, молчаньем поя пустоту,Словно им мы хотели лавину стреножить.Мы так много прошли, кто ж поверит, что путьНаш так просто на наши могилы помножить?

Вот уже до противника двадцать шагов,Вот уж виден оскал на лице у сэй-гора,У того, кто меня разглядел средь враговИ решил, что его я забуду не скоро.

"Арк!" - рванулся наш клич боевой в облака…А потом с оглушительным яростным громом,Сталь как волны вздымая, живая рекаЗахлестнула плотину щитов и шеломов.

Прав был тот, что меня для себя назначал,Он на память мне добрый подарок оставил.Я же, чтоб он меня должником не считал,Его именем первый десяток возглавил…

Этот бой будет жить средь легенд и витар,Его помнят холмы, и река, и дорога.Его помнит разбитый, умолкший тимбар,Но живых летописцев осталось немного.

Мы держались весь день. Было нас восемьсот,А под вечер стояло лишь восемь десятков.Но никто из потомков нас не упрекнет,Что легка для сэй-горов была эта схватка.

- Арк! - хрипел, на копье опираясь, кортэг.Тем же мы, безголосо, ему отвечали.Я с трудом поправлял иссеченный доспех,Мне хотелось упасть, мои руки устали.

Но товарищ мой рядом недвижно стоялИ тянул из щита оперенные жала.Я смотрел на него и усталость мояОтступала назад, навсегда исчезала…

Мы не стали прощаться, ведь раньше всегдаВыходили мы оба живыми из схваток.Утром снова мечами встречали врага,И в живых нас осталось едва ли с десяток.

Среди мертвых застал нас кровавый рассвет,И оружье поднять больше сил не осталось.Слали птицы из рощи последний приветТем, кому не нужна была птичья их жалость.

Нас любила Тши-Хат - мы тогда не смоглиРазделить с нашим лидером бранной постели.Только восемь до Арка родного дошли,В сто раз меньше, чем тех, что того же хотели.

Как героя меня славный град принимал,Но все почести я бы отдал за мгновенье,То, которого мне недостало тогда -Грудью встать под стрелу, обмануть провиденье…

Я бы сердцем его заслонил одногоЧтобы он не упал на холодную землюНо того, что случилось уж не сужденоИзменить и судьба крику жизни не внемлет.

Почему вы уходите, Арка сыны?Почему вам достался сей выбор жестокий -Либо пасть, либо видеть до старости сныКак бредете вы к дому, в беде одиноки?…

Но войны снова тонры с собою зовут,Снова славы мгновенья сулят, обещают,И за друга опять навзничь падает другИ товарищ товарищу очи смыкает.

Тимбар уже утих, но музыка словно еще звучала под сводами зала. Все гости сидели в молчании, задумчивые и серьезные. Они все еще были там, на поле боя, где пятьдесят девять лет назад навеки упокоились сотни барсков и кальиров.