Вадим - Светлана Сачкова

Маша улыбалась и смотрела на Вадима почти что с нежностью. Колька же промямлил:

— А помнишь, это самое… мы раньше на кухне говорили о духовности и всем таком прочем… куда ж это все подевалось? Тебя это больше не интересует? Успешный бизнес и так далее…

— Меня это очень интересует. Только у нас почему-то все считают, что духовность подразумевает общение с Богом. А духовность — это какие-то самостоятельные размышления о мире, о себе, о людях… Закрыть глаза и залепить себе уши Богом не значит проявить мужество или мудрость. Мир не наделен величайшим смыслом — ну и что?! Надо вести себя достойно перед лицом его иррациональности.

Все помолчали. Тогда Колька примиряюще пробормотал:

— Ладно, старик… Мы с тобой еще в следующий раз об этом поговорим… И тогда посмотрим, что ты скажешь…

Довольная состоявшейся беседой Маша предложила:

— Давай я тебя полечу, дорогой, а то ты совсем расклеился…

Колька действительно расклеился; он не захотел остаться и уехал. Вадим был в мерзейшем расположении духа. Ну и поговорили. Встретились лучшие друзья, называется. Что же произошло? Что вообще происходит?

Часть вторая

1

Утро стояло нежаркое, упоенное птичьим щебетом и ароматом трав. Солнце косыми лучами золотило кроны олив; воздух не стоял, как обычно, раскаленной стеной, а шевелился, будто живой. Приятно было сесть под оливой, у ручья, и, сняв сандалии, опустить горящие ступни в журчащие струи.

Аристокл долго смотрел на игру воды, а затем разрешил себе наконец спросить:

— Учитель, позвольте задать вам вопрос… Почему вы не отвечали на оскорбления этого человека, встреченного вами на агоре? Почему продолжали говорить с ним мягко и вежливо, как будто он и не думал вас окатить целой гидрией отбросов?

Сократ прищурился, и кожа его головы, покрытая редкими волосками, причудливыми шишками и бородавками, сморщилась еще больше, образовав небольшой извилистый ком, из глубины которого блестели лукавые глазки. Он хлопнул себя по лбу, убив комара, и произнес:

— Видимо, ты еще недостаточно практиковал философию, если не понимаешь простых вещей. Помнишь, мы говорили о том, что есть истинные блага для человека. И пришли к тому, что сами по себе ни богатство, ни сила, ни физическая красота не могут сделать их обладателя счастливым. С другой стороны, мудрость, справедливость и смелость — это качества, имеющие самостоятельную ценность. Когда ты это поймешь, ты увидишь также, что много лучше испытать несправедливость на себе, чем совершить ее самому. Поэтому я благодарен человеку на площади — я многое вынес из диалога с ним.

Сократ ласково улыбнулся, приоткрыв зеленоватый передний зуб. Взглянул на юношу, на его смуглую кожу, покрытую нежным пушком, на округлую ступню с перламутровыми ногтями. Дотронулся до его длинных кудрявых волос, затем до его ноги. Легонько провел пальцем по внутренней стороне бедра до самого, самого глубокого места. Над губой Аристокла выступили прозрачные бусинки пота; он сидел стойко, не шелохнувшись, не отрывая от учителя жадного взгляда:

— Многое? Что же вы узнали у него, учитель?

Сократ, не убирая руки, ответил:

— Этот человек был одним из тех, кого я ранее полагал мудрым, и расспрашивал я его, дабы набраться у него мудрости. Но он оказался столь же невежествен, как и я сам.

— Что вы, учитель… — прошептал Аристокл с придыханием. Затем осторожно добавил: — Но этот человек очень образован… Он ездил по миру, многое повидал…

Сократ ласково посмотрел в глаза юноше и спросил:

— Ведь ты был свидетелем нашего разговора. Скажи: помогли ему его путешествия и так называемое образование в поисках ответов на главные вопросы человеческого существования?

Аристокл вздохнул:

— Не помогли. Он не мог вразумительно объяснить, что подразумевают под собой даже самые расхожие понятия.

Учитель возобновил движение руки, покоившейся до этого под хитоном юноши. Ощутил, как молодая, нежнейшая плоть дрогнула, а затем налилась.

— Во-первых, человек, наполненный восхищением самим собой — это человек, закрывший себе глаза и уши. Он больше не может учиться, думать, он уже — полный сосуд. А во-вторых, — не обязательно ездить по миру, чтобы познать его. Вот, например, некоторые называют меня мудрым человеком…

— Ну что вы, учитель…

Аристокл укоризненно покачал головой. Между тем мускулы его едва заметно дрожали. Он восхищенно смотрел на учителя, ловил каждое его слово.

Сократ улыбнулся с достоинством:

— А ведь я нигде, кроме Афин и Самоса, не был. Я почти ничего не видел — ни Египта, ни Вавилона, ни Персии, ни Индии, ни Арии… Никаких этих сказочных и фантастических мест, о которых рассказывают путешественники.

Аристоклу стало влажно и сладко. Он ошеломленно облизал пересохшие губы:

— Да, действительно…

Сократ усмехнулся:

— Видишь ли, юноша… У меня есть такая гипотеза. Наша вселенная совершенна. А совершенство ее заключается в том, что все ее структуры подобны. Познаешь одну — и ты уже знаешь все остальные. Весь мир все равно не объездить. Ведь мир — это не только земля, мир — это еще и море, куда спускаются только ловцы жемчуга на краткий промежуток времени; мир — это еще и небесная сфера с небесными телами; мир — это и боги на Олимпе; мир, наконец, — это и самая реальная и совершенная реальность, Идеи. Так вот, простому смертному, то есть любому из нас, всего этого не увидеть своими несовершенными глазами. Уже один этот факт должен внушить человеку хорошую порцию скромности… Но есть ведь одна структура, за которой не надо ходить далеко, которая с тобой всегда, куда бы ты ни отправился, — это ты сам. Микрокосмос человека соответствует макрокосмосу вселенной. Познай себя — познаешь мир.

По телу юноши прошла судорога: мудрость прикоснулась к молодому нетерпеливому уму.

Сократ убрал руку и поднес ее к губам. Взглянул на юношу, оценив произведенный эффект, затем отвернулся и начал бормотать, сердито, будто сам себе:

— И почему мы мечтаем произвести огромный эффект на мир: приручить стада животных, покорить реки, моря, устроить войны и завоевать народы, взлететь к солнцу… а то, что есть наша первейшая обязанность, — найти мир в себе, себя покорить, очистить от хлама, навести в себе порядок, — этого мы не замечаем. А потом сокрушаемся: отчего люди лживы, жадны, мелки… Человечество в целом нам не переделать. Но если бы каждый заглянул в себя и навел порядок только в одном-единственном человеке — тогда бы и не пришлось менять человечество. Когда-нибудь боги разгневаются окончательно на людскую глупость…

Аристоклу повезло: до этого момента еще никто не произносил подобных речей, и звучали они громоподобно. Он слушал, почти не дыша. Сократ обернулся к нему, покусывая травинку, и взял тон слегка дидактический:

— И не нужно путешествовать, не нужно отвлекать себя глупыми дрязгами, рассыпаться по пустякам. Нет ценнее способа проведения времени, чем поиски мудрости. Ценнейшее достижение — осознать себя, осознать то, что ты делаешь. Если ты просто бабник и это осознаешь — ты велик. Если же ты бабник, но оправдываешь себя всякими софизмами, то ты — ничтожество. Исчерпать свои жизненные возможности так, как ты выбрал, — нет достойнее цели. Нет никаких глубоких и высших смыслов…

Сократ смотрел вдаль — считая, очевидно, что уже все сказал, — и продолжать разговор не намеревался. Веки его опустились; он начал посапывать. Юноша закусил губу: долго смотрел на учителя, ожидая и не решаясь. Ничего не происходило. Тогда Аристокл протянул руку, боязливо направил ее под полы хитона учителя. Нашел то, что искал, стал осторожно перебирать рукой. Старик не реагировал и даже всхрапнул.

Аристокл почти вскрикнул, по-детски обиженно:

— А как же Знание?!

Сократ вздрогнул и раскрыл глаза:

— То, что я сейчас сказал, и есть Знание.

У Аристокла в глазах заблестели слезы. Он придвинулся совсем близко, взял руку учителя и направил ее к себе под одежды. В тот момент, когда палец учителя достиг розовой пасти, нежнейшего бутона, открывающегося в глубины тела и уже пульсирующего от прикосновения к вечности, Сократ мягко отстранился и сложил руки на коленях.

— Ты — мой лучший ученик, и, я думаю, пришло время сказать тебе… Это не то знание, на которое ты надеялся. Того знания нет. Познавая себя, ты поймешь… что ничего не знаешь. И тогда ты станешь мудрым человеком.

Сократ смотрел на ручей, на малька, в нем плескавшегося.

— Никогда не позволяй себе возгордиться — иначе горе тебе. Ты будешь, как тот человек на площади, закрывший себе глаза и уши своим тщеславием. Никогда не думай, что ты что-то знаешь… времени мало, и ты за свою короткую жизнь можешь подняться лишь на одну ступеньку — понять, что ты ничего не знаешь.