Призма пораженного Я - Александра Будиловская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
22. Р.Р.А
Ожидая яркой жизни,
Незаметно погружаешься на дно.
Будь сильнее — зубы стисни
И не жди красивое кино.
Но, пожалуйста, не кисни!
Счастье всем отведено…
И внезапно повествование начнется от первого лица. Ты, читатель мой, вероятно удивишься, а, быть может, воскликнешь, что сразу догадался, что Касио Легран — это особа, которая неустанно изливала душу в этой книжонке, где что-то к тому же еще и выдумала. А уж хороша ли получилась эта история, каждый решит сам для себя. Однако сейчас не имеет значения сей момент, ведь я приглашаю тебя посмотреть какого это жить в моей реальности, где обстоятельства выглядит несколько иначе. Точнее будет сказать, что почти все в исключительной моей жизни оказывается таковым, как ты уже знаешь, не считая небольшой, но чрезмерно досадной детали. С момента, когда в «Архитектурном» я зашла в кабинет начальства после увиденного желтого стикера на мониторе, началась пора блистать моим неугомонным фантазиям. Почти все, что связано с Жюлем в этом повествовании было лишь выдумкой, так страстно желанной моей истерзанной действительностью душой. И прошу просить меня за подобное! Мне тоже до глубины души жаль, что не было этих сладких чувственных поцелуев, что не было этой красиво зарождающейся любви. Я просто хотела бы, чтобы наши отношения изначально сложились как в уже рассказанной мной сказке.
Во все такой же дождливый осенний день в издательстве как всегда радостный встретил меня Хейз. Его светлая и солнечная энергетика каждый раз вызывает во мне прилив приятных эмоций, однако еще и немного зависти, потому что улыбка не сходит с лица Леви, даже когда он занимается подготовкой какого-нибудь изрядно нудного и тривиального макета. В этот раз я решила купить кофе в соседней булочной, куда прежде еще не ходила, и не могу назвать это иначе, кроме как огромной ошибкой, ведь напиток на вкус, словно вода разбавленная молоком. Или это мое настроение отравляет уже не только реальность, но и вкус свежесваренного кофе? За рабочим местом на компьютере все также приклеен желтый стикер: все еще не сняла его, хотя давно уже забрала отпускные. Все, что мне осталось сделать сегодня — собрать вещи и попрощаться с мелочами, что стали уже такими привычными за несколько лет, и, конечно, проститься с целой эпохой — любимым «Архитектурным». Пошарпанный стул, который всякий раз, когда садилась на него, издавал протяжный недовольный скрип больше уже не мой, ровно также как и обклеенный по окантовке забавными наклейками монитор, необычайно красивого ультрамаринового цвета настольная лампа и крохотный кактус на углу стола, который уже, правда, стремительно начал увядать. И если с Хейзом прощаться мне не так грустно, поскольку я наверняка еще встречусь с ним только в иных условиях, то подходить к Жюлю мне до ужаса боязно и болезненно. Сдержаться бы и не расплакаться у него на глазах, чтобы не выглядеть растерянной и уязвимой… Вряд ли он возьмет мою холодную руку, осторожно и нежно пальцем смахнет стекающую с щеки одинокую слезу. Напротив — поведение Тома́ будет практически безразличным и совершенно не поэтичным. По крайней мере, так будет в отношении меня, ведь лучезарная Дени расцветает в объятиях этого безмерно красивого и возвышенного молодого человека, с коим она встречается уже почти полгода. Я все-таки оказалась недостаточно стойкой для того, чтобы после вынесенных мучительных шести месяцев продолжить трудится в издательстве. По собственному волеизъявлению покидаю некогда любимую работу, которая предательски стала каторгой. Словно не было здесь места чему-то хорошему — в роковой день все свелось к чертову негативу, разъедающему меня изнутри. Смотреть на счастливого Жюля в компании белокурой девушки все это время было настоящей пыткой, еще одним источником нескончаемой тоски и причиной для ощущения покинутости и ненужности. Впрочем, все это не в новинку, но почему-то болит сильнее обычного. Наверное, потому что до появления Дени Тома́ показал, что такое настоящая романтика, коснулся моих давно забытых искренних чувств юности, позволил ощутить себя женственной и легкой, будучи под его эгидой. Мне вряд ли когда-то удастся забыть нашу восхитительную прогулку под дождем и его любимую песню, что теперь не прекращает играть в наушниках, даже когда глаза краснеют и под грудью что-то обливается кровью. Мне не забыть его добрую улыбку, внимательность и чуткость! И, кажется, имя Жюль никогда не перестанет неустанно крутиться в голове. Даже когда я закрываю глаза в попытке сбежать от собственной жизни, во снах он постоянно появляется и дразнит. Дразнит так, что после пробуждения на протяжении нескольких последующих дней я не могу отбиться от шагающего по пятам желания истошно кричать или лежать в кровати в позе эмбриона, чтобы почувствовать, будто все это страдальческое и хлесткое отступило. В объятиях Морфея чувствую тепло его кожи, а когда просыпаюсь, замечаю только мурашки и робко обнимаю себя, чтобы избавиться от назойливого озноба. Или это просто мое тлеющее сердце леденеет? Надеюсь так. Уж лучше бы было так! Пускай я никогда не узнаю, каковы его губы на вкус, пускай нам не суждено быть вместе — не забуду! Не буду злиться и ненавидеть! Однажды, когда мне станет, наконец, чуточку легче я посмотрю на их с Дени или неважно с кем другим фотографию и слабо улыбнусь, ведь буду знать, что не мой, но все еще дорогой Жюль счастлив.
— Прощай. Была рада работать вместе, — коротко произнесла я, молясь высшим силам, только бы не намокли глаза.
— До встречи, Касио! Мне тоже было приятно работать с тобой. Удачи на новом рабочем месте, — шаблонно пожелал Тома́ без какого-либо отблеска изменившегося настроения во взгляде.
Я не пожала ему руку, не посмотрела на него ни секундой больше, а только без промедления развернулась и зашагала в сторону выхода. Оказавшись в другом конце помещения, я все-таки оглянулась, втянув носом приближающееся бессилие. Тома́ не смотрел на меня, он уже занимался своими незамысловатыми делами, отчего я сначала нервно усмехнулась, а потом сквозь улыбку и наполнившиеся слезами глаза тихо произнесла, смотря ему в спину: «Tes yeux propre comme la rosée du matin5».
Шагая по избитому тротуару, я смотрела на небо, изредка из-за этого спотыкаясь, и думала, как же могла совершить эту глупую и смешную ошибку вновь: влюбилась, забылась, расплылась в чувствах, словно акварель на намоченном листе бумаги. Глупая наивная девочка! Вдали послышался разъяренный
