«Если», 1994 № 02 - Хорхе Борхес

— Суеверия, — нетерпеливо пробормотал я. — Старые предрассудки!

Застывшее древнее лицо повернулось ко мне.

— Предрассудки? Ты действительно так думаешь? А что ты знаешь о мече Алдонеса?

Я с трудом сглотнул.

— Это… оружие… способное поразить Шарру. Надо полагать, это матрица, которая, подобно матрице Шарры, выполнена в виде меча, скрывающего ее истинную суть.

Конечно, это было лишь предположение, как я и сказал. Меч Алдонеса хранился в Ру-Феаде, святилище Комина, — все равно что в другой галактике.

На Дарковере такое бывает. Подобные вещи нельзя уничтожить; однако они настолько могущественны и смертельно опасны, что их нельзя доверить даже члену Комина, даже Хранительнице.

Ру-Феад заперт сложным матричным шифром, и туда не может попасть никто, кроме членов Комина, получивших особое разрешение Совета. Посторонний не может туда проникнуть из-за смертельной опасности — излучения матриц. Если же он рискнет, то первое же силовое поле, которое он попытается преодолеть, превратит его в полного имбецила, вне зависимости от причин его появления в святилище.

Однако доступ в сердце святилища был закрыт и для членов Комина. Много тысячелетий назад Совет решил сделать все, хранящееся в Ру-Феаде, недосягаемым именно для членов Комина. Никто из них не мог даже прикоснуться к этим предметам. А вот любой чужак, напротив, мог бы свободно взять в руки все что угодно, если б попал туда, тогда как член Комина не мог даже приблизиться к последнему силовому полю.

— Многие не слишком обеспокоенные условностями члены Комина на протяжении трехсот поколений пытались нарушить этот запрет, — сказал я.

— Но ни один из них не имел в качестве союзника Хранительницу, — прибавила Каллина и посмотрела на Ашару: — Может быть, это сделает уроженец Терры?

— Может быть, — ответила Ашара. — Может быть, даже любой инопланетянин. Но не рожденный на Дарковере и приспособившийся к здешним силам, а действительно посторонний человек, совершенно чужой на этой планете. Такой сможет пройти там, где мы не сможем никогда. Его мозг будет защищен от влияния всех здешних сил и полей тем уже, что даже не подозревает об их существовании.

— Прекрасно, — сказал я. — Значит, все, что нам нужно, — это слетать куда-нибудь подальше, этак за полсотни световых лет, и притащить такого чужака, не сообщая ему ничего ни о нашей планете, ни о причинах, по которым мы его сюда тащим. И еще надеяться, что у него достанет телепатических данных, чтобы помочь нам.

В бесцветных глазах Ашары мелькнуло презрение,

— Ты же специалист по матрицам. Что если воспользоваться экранами?

И тут я вдруг вспомнил тот странный, сияющий экран в матричной лаборатории Каллины. Значит, это был один из легендарных психокинетических передатчиков? И тут до меня начало смутно доходить, к чему они клонят. Создан для моментальной передачи материи, живой и неживой, через пространство…

— Но такого не делали уже сотни лет!

— Я знаю, на что способна Каллина, — со странной улыбкой ответила Ашара. — Теперь вот что. Вы с Каллиной вошли в телепатический контакт там, в Совете…

— Контакт был лишь самым поверхностным. Но даже это истощило нас обоих.

— Это потому, что вся ваша энергия — и твоя, и ее — ушла на поддержание контакта, — кивнув, сказала Ашара. — Но я могу сама создать между вами телепатическую связь, как ты это проделал с Мариусом.

Я беззвучно присвистнул. Предложение непростое: в нормальных условиях только Элтоны способны выдержать напряжение, создаваемое глубинным телепатическим контактом.

— Не только Элтоны, но и Хранительницы!

Я с сомнением глянул на Каллину, но она на меня не смотрела. Я понимал ее: такого рода контакт означал полную, почти интимную близость. Я и сам не особенно стремился к этому. У меня в памяти хранились некоторые вещи, свой собственный ад, которые лучше бы не демонстрировать никому при ярком свете. Разве я могу открыть такое Каллине?

Каллина резко взмахнула рукой:

— Нет! Ни за что!

Мне стало не по себе: раз я могу и пытаюсь заставить себя пойти на такое, почему отказывается она?

— Никогда! — повторила она. В голосе ее звучали гнев и страх. — Я принадлежу только себе! Только самой себе! И никто, слышите, никто, даже ты, не смеет нарушить мой мир!

Я не был уверен, что она обращается ко мне. Скорее к Ашаре. Но попытался нежно ее успокоить:

— Каллина, может быть, ты сделаешь это для меня? Мы с тобой не можем любить друг друга, пока не можем, но ты ведь могла бы принадлежать мне иначе…

Она мне тоже была нужна, очень нужна. Почему она тогда так окаменела в моих объятиях, словно это было нечто постыдное? Почему вся дрожала?

— Не могу я! И не буду! — прорыдала она. — Не могу! Мне казалось, что я сумею… но я не могу!

Она подняла наконец глаза на Ашару. Лицо ее было совершенно белым и словно светилось бесцветным огнем.

— Ты же сама меня так воспитала! Ты сделала меня такой! Я бы жизни своей не пожалела, только бы никогда тебя не видеть, да я бы согласилась умереть, лишь бы освободиться от твоей власти! Но это ты создала меня, и теперь я ничего не могу в себе изменить!

— Каллина…

— Нет! — голос ее дрожал от едва сдерживаемых эмоций. — Ты всего не знаешь! А если б знал, сам бы такого не захотел!

— Хватит! — в ледяном голосе Ашары звучал металл колокола. Она требовала от нас молчания, которое и подобает хранить в Башне. И тут мне показалось, что огонь в глазах Каллины потух. — В таком случае быть посему, — продолжала старуха. — Я не могу заставить тебя. Но сделаю все, что в моих собственных силах.

Она поднялась со своего стеклянного трона. Ее маленькая фигурка в одеянии цвета голубоватого льда едва достигала плеча Каллины. Она подняла глаза и в первый раз встретилась со мной взглядом. И я утонул в этих ледяных приковывающих к себе глазах…

Комната исчезла. Вокруг была пустота, подобная беззвездному мраку где-то за пределами нашей Вселенной. Тень среди теней, я скользил в поблескивающем тумане. Потом вдруг силовой поток запульсировал во мне, глубоко в сознании вспыхнула некая искра, пробудился источник энергии, заряжая меня мощью, мгновенно наполнившей все мое существо. Я ощущал себя неким клубком живых нервов, сложнейшей кружевной сетью, сотканной энергией разума.

И тут совершенно внезапно передо мной возникло чье-то лицо.

Я не могу описать его, хотя помню отлично. Я видел его три раза, но для его описания нет слов в человеческом языке. Столь прекрасное, что и представить невозможно, столь ужасное, что не хватит сил смотреть. Это было даже не воплощение Зла. Однако оно несло в себе проклятие и само было проклято. Лишь на долю секунды задержалось оно перед моим взором, а затем расплылось, исчезло во мраке. Но в те мгновения я смотрел прямо в распахнутые ворота ада.