Empire V. Бэтман Аполло - Виктор Олегович Пелевин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ой, - она даже покраснела. - Это был ты?
Я кивнул. Она опустила голову, и мы пошли рядом.
— Я никогда так не напивалась, - сказала она. - Стыдно. Долго не могла в себя прийти.
— А для меня, - соврал я бессовестно, - это одно из лучших воспоминаний жизни. Звучит высокопарно, но так и есть. Я тебе звонил потом. Много раз.
— Куда звонил?
Я назвал номер ее мобильного, изменив последние две цифры с "пятнадцать" на "семнадцать". Она всегда говорила "семнадцать", когда не хотела давать свой настоящий номер, но неловко было отказать: потом всегда можно было сказать, что собеседник ослышался.
— Наизусть помнишь? - удивилась она. - Ты неправильно записал. Там в конце "пятнадцать".
— Вот черт, - сказал я. - Ну почему так всегда бывает… Слушай, может нам отметить встречу?
Остальное было просто.
Сначала мы зашли в кафе на Тверской. Потом в другое кафе, где мне пришлось укусить ее еще раз - уточнить, что именно обсуждать за столом (в этот раз на шее осталась капелька крови). Я говорил только на интересные ей темы и только то, что ей хотелось слышать. Это было нетрудно.
Я ощущал себя Казановой. У меня даже мысли не было, будто я делаю что-то дурное - разница со стандартным мужским поведением заключалась в том, что обычно человеческий самец врет наугад и навскидку, а я знал, что говорить и как. Это было все равно что играть в карты, зная, что на руках у партнера. Шулерство, да. Но ведь люди в таких случаях играют исключительно с целью проиграть друг другу как можно быстрее, по возможности не нарушая правил хорошего тона.
Мы пошли гулять. Я говорил не умолкая. Маршрут нашей прогулки как бы случайно вывел нас к ее дому - сталинской высотке на площади Восстания. Я знал, что у нее никого нет дома. И мы, естественно, пошли "пить чай". Даже самая сложная для меня фаза ухаживания - переход от разговоров к делу, который всегда выходил у меня крайне неловко и угловато - прошла гладко.
Проблема возникла там, где я не мог ее ожидать. Думаю, что без облагораживающего влияния уроков дискурса я не смог бы внятно объяснить, что именно произошло.
Унылый и обыденный акт любви, совершаемый не по взаимному влечению, а по привычке (у людей так оно чаще всего и бывает), всегда напоминал мне наши выборы. После долгого вранья пропихнуть единственного реального кандидата в равнодушную к любым вбросам щель, а потом уверять себя, что это и было то самое, по поводу чего сходит с ума весь свободный мир… Но я знал: когда этот опыт удается (я не про выборы), происходит нечто качественно другое.
Возникает момент, когда два существа соединяются в один электрический контур и становятся как бы двухголовым телом (геральдический пример - древний византийский герб, изображающий малого азиатского петуха в точке вынужденного единства с подкравшимся сзади державным орлом).
Нам повезло - этот момент наступил (я не про герб). И в эту же секунду она все про меня поняла. Не знаю, что именно она почувствовала - но я был разоблачен, сомнений не оставалось.
— Ты… Ты…
Оттолкнув меня, она села на край кровати. В ее глазах был такой неподдельный ужас, что мне тоже стало страшно.
— Кто ты? - спросила она. - Что это такое?
Выкручиваться было бесполезно. Сказать ей правду я не мог (все равно она бы не поверила), что врать - не представлял. Кусать ее в третий раз, чтобы понять, как выкручиваться, мне не хотелось. Встав с кровати, я молча натянул свою черную майку с Симпсоном.
Через минуту я бежал вниз по лестнице, издавая звук, похожий на вой подбитого бомбардировщика, и застегиваясь на ходу. Впрочем, бомбардировщик падал довольно тихо - привлекать внимание я не хотел.
Я не испытывал раскаяния. Меня мучила только неловкость, какую чувствуешь, попадая в глупое положение. То, что я дважды укусил ее в шею, не казалось мне предосудительным. Нельзя же, думал я, осуждать комара за то что он комар. Я знал, что не стал монстром - во всяком случае, пока еще. Тем страшнее была мысль, что любая женщина будет видеть во мне монстра.
Вечером на следующий день мне позвонил Митра.
— Ну как? - спросил он.
Я рассказал о своем первом укусе и последующем приключении.
Единственное, о чем я умолчал - это о том, чем все завершилось.
— Молодец, - сказал Митра. - Поздравляю. Теперь ты почти что один из нас.
— Почему "почти"? - спросил я. - Разве это не было великое грехопадение?
Митра засмеялся.
— Что ты. У тебя просто прорезались зубки. Какое это грехопадение.
Должна произойти еще одна вещь, самая главная…
— Когда? - спросил я.
— Жди.
— Сколько ждать?
— Не торопи события. Побудь напоследок человеком.
Эти слова отрезвили меня.
— Скажи честно, - продолжал Митра, - а с этой девушкой… Никаких неожиданностей не было?
— Были, - признался я. - В самом конце. Она поняла, что со мной не все в порядке. Испугалась. Словно черта увидела.
Митра вздохнул.
— Теперь ты знаешь. Наверно, хорошо, что все произошло таким образом.
Ты не такой, как люди, и должен это помнить. Между тобой и человеком больше не может быть настоящей близости. Никогда об этом не забывай. И не надейся на чудо.
— Как человек может понять, кто я?
— Никак и никогда, - ответил Митра. - Единственное исключение - та ситуация, в которой ты побывал.
— И теперь так будет каждый раз, когда…
