Академик Ландау; Как мы жили - Кора Ландау-Дробанцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Гаспра. 16.VI.39
Корунечка, золотая моя. Ну разве ты не жулик? Оказывается, ты не можешь быть счастлива, так как я, де, не могу любить тебя, как ты. Надо же иметь такое нахальство!
Конечно, если влюбленность измеряется всякими "не надо", «нельзя» и всевозможными мучительствами, то здесь тебе первое место обеспечено. Но что мне делать, если мне не доставляет никакого удовольствия мучить тебя. Единственное, чего мне хочется, это чтобы ты была счастливой и хоть немного любила меня. А о том, насколько ты меня любишь, я всегда могу судить по тoму, как ты ласкаешься и целуешься. Мне абсолютно безразлично, сколько и каких романов ты заводишь, но когда я почувствую, что ты целуешься без энтузиазма и мои ласки наводят на тебя скуку, я пойму, что твоей любви ко мне пришел конец.
Но счастливой ты должна быть обязательно, все равно, хочешь ты этого или нет. И то, что ты всячески саботируешь счастье, пытаясь быть несчастной под всяческими жульническими предлогами, меня необыкновенно возмущает.
Кстати, ты так ничего и не пишешь о путевке, которую ты должна достать в первых числах июня???!!!! Крепко целую нахальную сероглазую девочку. Дау.
* * *
Гаспра. 18.VI.39
Корунечка, девочка моя. Ну как мне приструнить тебя, чтобы ты обязательно была счастливой. Уж как я ни объяснял тебе, что ты вообще моя и никто и ни даже ты сама не имеет права обижать тебя, ничего не помогает. А еще утверждаешь, что будто бы сильно меня любишь. Попробуй расскажи кому угодно, что субъекта выпустили из тюрьмы, а его девушка по этому поводу не обрадовалась, а стала выискивать предлоги для того, чтобы быть несчастной, и спроси — можно ли такое отношение называть любовью! Уж какой я был 1,5 месяца назад измученный и несчастный, а когда я целовал и обнимал тебя, мне казалось, что счастливее меня никого на свете нет. Да и сейчас, если нет от тебя злобных писем, я мечтаю о том, как буду целовать тебя со всех сторон, и мне кажется, что жить очень хорошо. Впрочем, потом ты сразу присылаешь что-нибудь такое злобное, что веселое настроение сразу пропадает. Я, конечно, вымарал на нем возмутительные надписи. Как ты себя чувствуешь??!! Что с путевкой???!! Крепко целую. Дау.
* * *
Гаспра. 22.VI.39
Корунька, любимая. Очень обрадовался, получив от тебя миленькое письмо. Не вздумай только теперь начать волноваться о моем здоровье. А для того, чтобы я не нервничал, самое главное, чтобы тебе было хорошо, и даже не просто хорошо, а очень хорошо и притом все время.
Почему ты ничего не пишешь про сочинскую путевку? Я чувствую, что ты там что-то жульничаешь. Вообще ты, воспользовавшись ревностью, так ничего и не написала о себе. А мне так хочется знать, что с тобой.
Еще целых шесть дней осталось ждать, пока я увижу тебя. Впрочем, увидеть — это пустяки, я должен почувствовать тебя всем своим телом, и глазами, и губами, и руками и т. д. А пока остается целовать на словах. Дау.
* * *
Гаспра. 23.VI.39
Корунечка, моя сероглазенькая. Сейчас я уже ни о чем другом почти не думаю, только рвусь к тебе, мечтаю о том, как буду гладить и целовать тебя со всех сторон, чувствовать тебя всем своим телом. Вот как я люблю тебя, а ты, когда меня выпустили, даже счастливой не стала.
Жди меня 28-го, поезд № 10, вагон № 6. Приходит он вечером, часов около семи (точно здесь узнать невозможно). Женьке я писал, чтобы он и другие никоим образом не встречали меня. Если он спросит тебя, то повтори ему, чтобы не приходил. Разве только ты не сможешь меня встретить и захочешь что-нибудь передать через него. На случай, если это письмо пропадет, я напишу о поезде еще пару раз. Люблю, люблю, люблю.
* * *
Гаспра. 24.VI.39
Корунечка, чудненькая моя. Обидно, что уже так и не получится ни одной настоящей ночи, поскольку ты 30-го работаешь. Придется в Москве дорабатывать.
Но самое главное это — как объяснить тебе, что ты не имеешь никакого права не заботиться о своем здоровье (я уже не говорю о счастии) и переутомляешься. Говоришь, что любишь меня, а обращаешься с моими вещами так небрежно. Ведь и серенькие глазки, и губки, и груди, и каждый волосок — все это мое и ты вовсе не имеешь права неосторожно обращаться с чужой собственностью, даже если ты и не очень любишь меня.
Крепко целую нахальную и лживую (жульничаешь с путевкой) девочку. Дау.
* * *
Теберда. 13.VII.39
Корунечка, дорогая.
Очень рад был, получив твое письмо. Карточки, впрочем, очень посредственные: не то, что те. Не телеграфирую тебе, т. к. сейчас ты, вероятно, уже получила мое письмо (это, кажется, 6-е или 7-е).
Здоровье мое в прекрасном состоянии. Сердцебиений нет никаких.
Напрасно ты, Корунька, стараешься узнать, что я хочу. Во-первых, я действительно сам не знаю. Во-вторых, для тебя этот вопрос настолько более сложен, что здесь ты одна должна решать. Мне важно только, чтобы ты была счастлива.
Когда получишь это письмо, телеграфируй, пожалуйста, день своего отъезда и Н. Афонский адрес, а то я не буду знать, куда писать.
Смотри, Корунечка, отдыхай как следует. Бояться тебе теперь нечего и можешь развлекаться как угодно. Ты ведь знаешь, что я от этого не буду меньше тебя любить. Пиши мне, Корунечка, почаще. Я так люблю получать твои письма. Крепко целую. Дау.
В этом письме его слова: "Для тебя этот вопрос настолько более сложен, что ты одна должна решать. Мне важно только, чтобы ты была счастлива". По своей человеческой честности и наивности ребенка он мог думать, что я, дав слово не ревновать, смогу это выполнить!
* * *
Теберда. 18.VII.39
Корунечка, любимая.
Получил сегодня два твоих письма сразу. Боюсь я всетаки за тебя. Что ты-де сама виновата, это не утешение. Если кто-нибудь нечаянно разбил драгоценную вазу, то разве можно оправдываться тем, что она неудобно стояла. С драгоценными вещами надо обращаться осторожно, а что может быть драгоценнее красивой женщины. Ведь я отвечаю не только за то, чтобы у тебя не было неприятностей, а чтобы ты была вообще счастливой.
Очень хорошо делаешь, что осторожно обращаешься с путевкой. Что бы ты в конце концов ни надумала, но отдохнуть ты должна обязательно. Я буду в Харькове 3-го в 12 час. 45 мин. и уеду, очевидно, 5-го вечером. Я бы, конечно, приехал раньше, если бы ты была в это время в Харькове, но, к сожалению, билеты надо заказывать задолго, а торчать в Харькове без тебя мне ни к чему.
О моем здоровье не беспокойся. Никаких сердцебиений и в помине нет. Крепко целую бедную сероглазую Корочку. Дау.
* * *
Теберда. 20.VII.39
Корунечка, дорогая.
Так приятно, просматривая письма на букву Л, увидеть твой почерк. Если бы я только знал, что нужно, чтобы сделать тебя счастливой. Но кто тебя разберет, и потому я даже советовать тебе боюсь. В кооперативное твое счастье при моем развратном стиле я тоже не верю. В результате я даже не могу отплатить тебе за то счастье, которое для меня связано с тобой. Ведь когда я думаю о счастливых минутах моей жизни, то я вспоминаю прежде всего те, когда я обнимаю тебя, а ты прижимаешься ко мне и я всем телом чувствую тебя.
