Зона сна - Дмитрий Калюжный

– А вот вы упомянули о Прозрачном Отроке. Не поделитесь ли, кто таков?

– У-у-у, это занятнейшая история. Святейший синод специально заседал! Якобы случилось в Плоскове, в церкви Покрова Богородицы чудо: Прозрачный Отрок возник на амвоне, прямо во время пасхальной службы.

– А разве в Плоскове была церковь?

– Была, после победы над Наполеоном поставили. Там сейчас вместо неё гостиница. А в 1822 году произошло явление Отрока. И власти церковные встали в тупик: как сие толковать? Если бы от того чуда что хорошее произошло, наверняка прославили бы его во все края. Но результат был, сказать по правде, печальный: церковь сгорела едва не вся, батюшка умом тронулся, троих насмерть задавили, а местный помещик вскоре помер.

– Как помещик? Деревня-то была монастырской…

– Это вы, друг мой, плохо историю учили. Пётр-то Алексеевич, при котором, по мнению этих фанфаронов, академиков, в монастыре построили храм, наоборот, лишал монастыри всяких привилегий! И земель с людишками у них поотнимал немало. Да. В общем, Синод решил шуму не поднимать и местную церковь не восстанавливать, тем более что тогда уже Плосково и Рождествено практически слились.

– Вот оно как, – задумчиво протянул Стас. – Получается, и книга нашлась, и Прозрачный Отрок был взаправду… Можно ожидать, что откопают и стойбище князя Ондрия. Да-а… Сны…

– Я вам вот что скажу, молодой человек, – и Горохов склонился так близко, что Стаса защекотала его борода, – позиция, занятая наукой в отношении этого чуда, показала всю её, этой науки, гнилость. Ведь был уже девятнадцатый век! Сюда понаехало образованного люда видимо-невидимо. Тот же Никитин, кстати. Выяснили, что половина прихожан узрела Отрока, половина – нет, но все слышали. Казалось бы, сомневайся, толкуй, но факт прими. А они сделали вывод: не было ничего, просто сожгли по пьянке церковь, а свалить хотели на чудо. Разве так можно?

– Был Отрок, – вздохнув, сказал Стас. – Доподлинно был.

– Вот вы говорите, что был, а местный игумен скажет, что не был. У вас – доверие к сообщению жителей, а у отца Паисия – решение Синода. Но ведь Синод решение принимал, тоже доверяя чьему-то сообщению! Ведь ни один член Синода лично в плосковской церкви не то что во время чуда, а вообще никогда не был! Но любой академик, вот хоть этот Львов, скажет вам: факты давай, а иначе – не было Отрока. Казалось бы, какие тебе ещё факты, кроме рассказа очевидцев? А он говорит, выводы на вере строишь, а не на знании. А сами академики, что ли, наоборот поступают?!

Поглядев в сторону берега, краевед понизил голос:

– А ныне, когда наш Верховный, Антон Иваныч Деникин, взял на себя обязанности главы Синода, вообще всем общественным наукам, и особливо истории, конец! Теперь все идеолухи будут возвышать только его и угодное ему, скрывая неугодное!..

Стас никогда ни о чём подобном не задумывался, а потому, засмеявшись, ответил цитатой:

– «Неверные весы – мерзость перед Господом, правильный вес угоден ему».

– Так то перед… а, это из Притч Соломоновых; надо же, вы знаток, редкость в наше безбожное время. – И, скосив круглый глаз на собеседника, добавил: – Учитывая такую вашу хорошую память, молодой человек, должен предупредить, что я вам ничего не говорил и вы ничего не слышали!

– Во как! – поразился Стас.

Вечером вся группа, определившись с ночёвкой в родной плосковской гостинице, собралась в беседке у колодца. Академик, отговорившись усталостью, не пришёл. На самом деле он просто преизрядно налился красным и засыпал на ходу – Владимир увёл его в монастырские покои. Зато краевед Горохов, поселившийся в той же гостинице, что и практиканты, быстро стал душой общества. Разговор о букве «ё», непонятно как попавшей, в слове «Алёнушка», на титульный лист найденной в монастыре книги, затеял именно он, однако Жилинский перехватил слово, вследствие чего и получился совершенно спонтанно тот самый «публичный диспут», которого он хотел.

– Специальную букву для обозначения звука, промежуточного между «е» и «о», придумала в 1764 году княгиня Дашкова, директор Петербургской академии наук, – говорил профессор. – Но буква не прижилась, и продолжали писать «е», «iо», «ьо» или «йо», и лишь изредка «ё». В 1904 году Академия наук учредила комиссию по реформированию русского правописания. Комиссия эта заседала лет десять и предложила упразднить некоторые буквы вроде «фиты», «ера» и «ятя», а также рекомендовала ввести как обязательную букву «ё».

– Но, други мои, – вмешался Горохов, – даже в мае 1917 года Временное правительство не одобрило рекомендаций Академии наук!

– И только лидер нации, Лавр Георгиевич Корнилов, решительно ввёл новинку в русское правописание! – с воодушевлением сказал профессор. – Буквально за год до своей гибели он потребовал утверждения новых правил. И поступил совершенно верно, ибо отсутствие буквы «ё» постоянно порождало нелепицы! Например написано «все впереди» или «А годы проходят, все лучшие годы». Это как читать – «все» или «всё»? «Ребра» или «рёбра»? «Сел» или «сёл»? «Берег» или «берёг»? Примеров сотни. А фамилии? Оказалось, они звучат не так, как написаны! Не «Ришелье», а «Ришельё», не «Дежнев», а «Дежнёв». Селезнев и Селезнёв – это ведь разные фамилии! Впрочем, это вы знаете.

– Но вот теперь в монастыре найдена книга, в которой буква «ё» употреблена при дате «1668 Р.Х.», то есть почти за сто лет до того, как княгиня Дашкова предложила её. Что, други мои, означает этот факт? Историки-начётчики, конечно, скажут вам…

Стас так и не узнал, что скажут историки-начётчики. В темноте его щеки коснулись шелковистые волосы, ноздри заполнил нежный аромат, и голос Алёны шепнул в ухо еле слышно:

– Стасик, мне надо с тобой поговорить…

Взяв девушку под руку, он отошёл с нею в сторонку, за беседку, в густую тень лип, росших вдоль аллейки.

– Да, Леночка, слушаю тебя, – сказал он.

Тонкие руки обняли его, и губы неумело ткнулись ему в подбородок. Стас удивился, но быстро справился с собой, одной рукой обнял девушку за талию, а другой приподнял её подбородок и продемонстрировал, как правильно целуются.

– Нет… – прошептала она, переводя дух. – Не надо…

– Вот и я так думаю, – ласково ответил он, поцеловал её ещё раз, но теперь по-братски, и ушёл.

Стаса ждала Матрёна, однако сначала он отправился в монастырь. Рассказ краеведа о явлении Прозрачного Отрока окончательно выбил его из колеи. Душа требовала ясности, а может быть, и помощи. Где же её искать, как не в Божьей обители? Он шагал столь уверенно, что двое монахов у ворот, несмотря на поздний час, не стали его останавливать. Даже не спросили, куда и зачем он спешит. Впрочем, в монастыре в последнее время творился такой бардак в связи с находкой еретической книги, что никто не соблюдал никаких правил. Все были уверены, что Паисия снимут и ушлют из тёплого уютного Пошехонья к чёрту на рога.

Даже сам Паисий пребывал в сомнениях. Он ещё не ложился; не было в душе его покоя, достаточного, чтобы перед сном помолиться.

– Что вам угодно? – спросил он, впустив Стаса.

– Отец Паисий! – сказал Стас и замолчал. Не мог он прямо в лоб заявить: я, дескать, путешествую в прошлое подобно герою писателя Уэллса. Тем более что сам-то он как раз не был в этом уверен. Сон, который вобрал в себя жизнь того мастера, вот что казалось ему наиболее вероятным. Но и об этом сказать было трудно! И в итоге лёгкая изящная беседа, которую он придумал по пути, смялась в путаные обрывки фраз, из которых отец Паисий только и сумел понять, что Стас хочет единолично вести реставрационную роспись храма. Этого игумену не было надо; ожидался приезд опытного мастера из Москвы, и видеть практиканта-недоучку в качестве такого мастера он не желал, о чём с извинениями и сообщил юнцу.

– Ах, да не о том я говорю, – с досадою на самого себя сказал Стас. – Дело-то не в росписи, а во мне.

– Но что за дело, сын мой? Понять вас трудно.

– Не могу я объяснить, отче, сам в затруднении… А, есть способ. Где найденная за алтарём книга?

– А она-то тут при чём? – поразился игумен. – Впрочем, могу сказать вам. Она хранится у меня, в надёжном месте.

– Вспомните, отче, кто видел её, кто держал в руках?

– Зачем это? – Игумен искренне не понимал.

– Прошу вас, – с мольбой сказал Стас.

– Кроме меня и рабочего, нашедшего её, книгу смотрели ваш профессор, академик Львов, краевед Горохов, двое сотрудников Львова – они её фотографировали, дама из вашей группы, такая яркая… да, Маргарита. Несколько монахов. И всё.

– А я был среди этих людей?

– Вас я не называл, сын мой, – улыбнулся священнослужитель.

– Хорошо. У вас найдётся листочек бумаги? – И Стас, обмакнув стальное перо в чернильницу, написал на переданном ему листе тем же почерком, что и когда-то давно на титуле книги, в лавке тестя, Миная Силова, – но только пером гусиным: Алёнушка. 1668 Р.Х.