Ипатия - Фриц Маутнер

К вечеру третьего дня маленький караван подошел к лощине, прорезавшей направо невысокую цепь гор. Насколько хватало зрения, повсюду расстилалась необозримая, серо-желтая пустыня. Однако, когда они вступили в лощину, Гиеракс подумал, что видит перед собой мираж. На расстоянии часа пути были рассыпаны маленькие хижины и над каждой из них возвышались четко вырисовывавшиеся на фоне темно-синего неба бесчисленные пальмы, простиравшие свои величественные верхушки над маленькими крышами и узкими стенами.

Каждое строение состояло из низенькой глинобитной хижины, похожей на большой улей й окруженной маленькими огородами. Повсюду Гиеракс видел за работой жителей деревушки. Большая часть по двое, или по четыре человека вращали громадные колеса, с помощью которых они доставали воду из колодцев и водоемов для себя и для садов. В другом месте старик срезал спелые овощи, а еще в другом мальчик молотил сжатую пшеницу. Там и здесь кто-нибудь из более молодых лез на вершину пальмы, рвал тяжелые плоды и с удивлением смотрел на проезжающих.

На первый взгляд этот маленький поселок отличался от других египетских деревень лишь особенной чистотой и почти воскресной тишиной, – не было слышно ни криков мучимых животных, ни гама ребятишек, ни ругани женщин. Только тихий скрип колодезных колес провожал путников от жилища к жилищу и спокойное: «Благословенно имя Иисуса Христа», – звучало дружески от всех встречных… То здесь, то там раздавались псалмы.

Около получаса нес верблюд своего седока медленными широкими шагами вдоль деревни. Гиеракс не знал – заночевать ли ему здесь или продолжать путь вплоть до первого монастыря. Никто еще не заговорил с ним, никто не предложил ему приюта. Только когда Гиеракс проезжал мимо последних хижин, измеряя взглядом расстояние до монастырей, известковые стены которых в лучах заходящего солнца казались красными кристаллами на сером фоне скал, из последней хижины вышел, улыбаясь, старик, остановил коротким восклицанием трех животных и сказал Гиераксу:

– Благословенно имя Иисуса Христа, господин. Не продолжайте пути сегодня. Чистый воздух пустыни обманывает ваше зрение. До монастырей добрых три часа езды, а ночь наступает. Луны нет. Если вы не спешите помочь больному, соблаговолите разделить со мной мою хижину.

Гиеракс принял приглашение и лично наблюдал, как оба погонщика расседлали и накормили животных и устроили перед дверью свои постели. В это время старый садовник приготовил свою хижину к приему гостя и позвал его и погонщиков к ужину. Гиеракс выразил свое удивление, что такой хороший христианин, каким кажется его хозяин, собирается есть вместе с египетскими рабами. Но этого садовник не понял: все люди – дети одного Бога. Однако, погонщики сами не привыкли к такой чести, Они взяли свою долю каши и бобов,, налили себе горшок молока и расположились около своих ослов,

В спокойных разговорах об уходе за овошами и истинной вере прошел вечер. Потом Гиеракс расположился на мягкой постели, устроенной для него его хозяином, За ночь превосходно выспался, а утром, позавтракав хлебом и молоком, отправился дальше, Благодарности садовник не принял, а над предложением денег только посмеялся. Деньги в пустыне! Детская игрушка!

Гиеракс поехал со своими двумя спутниками дальше, обещая себе направить власть архиепископа на этих простых людей, ничего не знавших о благословении церкви и смеявшихся над мощью архиепископа. Теперь он медленно поднимался в горы. Над негостеприимными желто-коричневыми скалами вилась зигзагами пешеходная тропинка. Был почти полдень, когда Гиеракс подъехал к воротам первого монастыря. Они были крепко заперты и охранялись, как ворота крепости. Посланец архиепископа должен был долго ждать. Наконец, какой-то грубый парень провел его н вместе с погонщиками и животными в большой зал, где собралось около двадцати паломников из нильской долины, намеревавшихся за вечерней литургией получить благословение настоятеля на могиле святого Пахомия. Ни верующие, ни монахи не ожидали разрешения церкви, чтобы выпрашивать у святого чудесных исцелений болезней, уродств, бесплодия и безумия.

Когда через полчаса два гиганта-монаха внесли большой горшок с чечевицей, Гиеракс объявил им, что он послан архиепископом и желает немедленно видеть настоятеля. Испуганные монахи начали отговариваться и, чтобы выиграть время, предложили ему пройти в монастырский сад, где его примет настоятель. Но Гиеракс не отпустил их от себя и вместе с ними вошел в громадную трапезную.

Там, за невероятным столом, сидело, скорчившись или развалясь, до двухсот монахов, евших, болтавших, певших и бранившихся. На главном месте сидел настоятель с большим кувшином вина. Стол был уставлен всевозможными вкусными кушаньями, и монахи, и старые, и молодые, не забывали их.

Два проводника Гиеракса прошли вдоль всего стола, направляясь к настоятелю, и в большом зале воцарилась мертвая тишина. Священник хотел подняться, но зашатался и тяжело опустился обратно в кресло; несколько сидевших забормотали псалом. Гиеракс, улыбаясь, сделал несколько шагов и сказал:

– Будь благословенно имя Иисуса Христа, господа. Я пришел не мешать и, если меня пригласят, я докажу, что ты благословил мой аппетит не меньше вашего. А кружка монастырского вина придется весьма по вкусу моей просохшей глотке.

Началось ликование. Настоятель поднялся с достоинством и не успокоился, пока Гиеракс, торжественно вручивший ему свои грамоты, не занял почетного места. Все монахи вскочили и с поклонами и льстивыми речами бросились к архиепископскому послу. Около двадцати старейших были представлены ему лично. Затем он запретил всякие церемонии, и обед продолжался еще веселей и шумливее, чем начался. Конечно, настоятель пытался время от временя оправдать разгул: сегодня воскресенье, и не следует же пренебрегать божьими дарами, приносимыми паломниками с таким трудом. Но Гиеракс только отмахивался, ел, пил, болтал, лишь изредка вставляя какое-нибудь замечание, что этому дивному порядку вещей угрожает опасность. После обеда отправились в сады, где Гиеракс вскоре остался один с наиболее молодыми монахами; эти сейчас же начали жаловаться на настоятеля и стариков. Его милость не должна обманываться внешностью. Конечно, жить можно, но далеко не всегда идет так, как по воскресеньям. Ведь существуют и другие человеческие потребности. Настоятель и старые монахи, конечно, чистые бездельники, молодым же приходится в течение недели работать – и крестьянами и ремесленниками. Ухаживания за садом, особенно доставка воды, являются тяжелой работой в этой пустыне. А заботы о паломниках, приготовление пищи, выращивание овощей – все это далеко не просто. Надо прибавить, что молодежь должна все свободное время заниматься на монастырской фабрике, изготовляя священные рогожки. Деньги за это идут обычно в карман настоятеля. И если он и не так строг, как некоторые другие священники этой местности, то все-таки он охотно разыгрывает тирана и подвергает бичеванию за маленькую ложь или незначительное непослушание. Гиеракс ответил, что он явился для того, чтобы расследовать все эти дела, и братья могут положиться на справедливость архиепископа.

– Однако, – продолжал он, опускаясь на подушки, монахи окружили его еще теснее, – однако, я не могу уверить братьев, что жизнь в монастырях вообще протянется еще долго. Эге, господа, дело-то еще не так скверно, если вы пугаетесь одного предположения! Да, да! Вы же знаете, что архиепископ Рима намерен считать своими рабами всех других архиепископов – даже константинопольского, александрийского и антиохийского. Если это ему удастся, у вас будет больше оснований для жалоб, ведь через монастырский порог тогда не пройдет ни капли вина, ни кусочка мяса. Всем придется вести жизнь святых отшельников. Да, да, господа, это все оттого, что вы не поддерживали архиепископа в его борьбе с Римом. Архиепископ почти решился предоставить власть епископу Рима!

– Этого не должно быть! Никогда! Все, что угодно, только не жизнь отшельников! Лучше смерть!

Все кричали хором. Они забыли положение гостя, а потому бранились и спорили, некоторые кричали, что надо немедленно идти, в Александрию и просить или принудить доброго архиепископа к борьбе.

Гиеракс снова взял слово и дал себе волю. Что знают эти невежественные монахи о мире? Им можно говорить что угодно! Итак, он сказал, что римские епископы только внешне православные, а на самом деле придерживаются ереси назарейских еретиков, которые везде захватывают власть при помощи проклятой назарейской секты. А в Александрии есть много тайных назареев, которые, конечно, исказили мнение своего основателя о существе божием, называют себя первыми христианами и хотят ввести раннее христианство. Какая бессмыслица! Между мирянами и духовенством, между богомольцами и монахами не должно быть разницы! Бедность и всеобщую любовь должно создать это христианство. Епископы, настоятели и простые рабы – все должны стать одинаково нищими. Никто не должен иметь собственности. Эти простые почитатели священных рогожек должны сами пить свое вино, а вам предоставить воду. Эти «первые христиане», постоянно ссылающиеся на Евангелие, завладеют всем миром, если вы и честные иноки не поддержите их в борьбе с лжесвидетелями. Поверьте мне, эти назарейские еретики, и епископ Рима, и государственные чиновники – все одного поля ягоды.