Лирика 30-х годов - Борис Пастернак

Спасение

Пусть по земле летит гроза оваций,Салют орудий тридцатитройной —нам нашею страною любоваться,как самой лучшейнашею страной.Она повсюду —и в горах и в селах —работу повседневную несет,и лучших в мире —храбрых и веселых —она спасла, спасала и спасет.И дальше в путь, невиданная снова,а мы стеной, приветствуя, встаем, —«Челюскина» команду,Димитрова,спасителей фамилии поем.Я песню нашу лирикою трону,чтоб хороша была со всех сторон,а поезд приближается к перрону,и к поезду подвинулся перрон.Они пойдут из поезда,и синийза ними холод —звездный, ледяной,тяжелый сумраки прозрачный инейвсю землю покрывает сединой.На них глядит остеклянелым глазомогромная Медведица с высот,бедой и льдами окружила разомИ к Северному полюсу несет.А пароход измят, разбит, расколот,покоится и стынет подо льдом —медведи,звезды острыеи холодкругом, подогреваемый трудом.Морями льдина белая омыта,и никакая сила не спасети никогда…На льдине лагерь Шмидта,и к Северному полюсу несет.А в лагере и женщины и дети,медведи,звезды острые,беда,и обдувает ужасом на светеспокойные жилые города.Но есть Союз,нет выхода иного, —а ночью льдина катится ядром,наутро снова,выходите снованаутро —расчищать аэродром.А ночью стынут ледяные горы,а звезды омертвели и тихи.В палатках молодые разговоры,и Пушкина скандируют стихи.Века прославятльдами занесенныхи снова воскрешенных на земле.Спасителей прославяти спасенныхпылающие звезды на Кремле.Мы их встречаем песней и салютом,пустая льдина к северу плывет,и только кто-тов озлобленье лютомпоследний свой готовит перелет.Мы хорошо работаем и дышим,Как говорится, пяди не хотим,но если мы увидим и услышим,то мы тогда навстречу полетим.Ты, враг, тоску предсмертную изведай,мы полетим по верному пути,чтобы опять — товарищи с победой,чтобы опять товарища спасти.

Соловьиха

У меня к тебе дело такого рода,что уйдет на разговоры вечер весь, —затвори свои тесовые воротаи плотней холстиной окна занавесь.Чтобы шли подруги мимо, парни мимоИ гадали бы и пели бы скорбя:Что не вышла под окошко, Серафима?Серафима, больно скучно без тебя…Чтобы самый ни на есть раскучерявый,рвя по вороту рубахи алый шелк,по селу Ивано-Марьино с оравоймимо окон под гармонику прошел.Он все тенором, все тенором, со злобойзапевал — рука протянута к ножу:— Ты забудь меня, красавица,попробуй…Я тебе тогда такое покажу…

Если любишь хоть всего наполовину,подожду тебя у крайнего окна,постелю тебе пиджак на луговинудовоенного и тонкого сукна.А земля дышала, грузная от жиру,и от омута Соминого левейсоловьи сидели молча по ранжиру,так что справа самый старый соловей.Перед ним вода — зеленая, живая,мимо заводей несется напролом —он качается на ветке, прикрываясоловьиху годовалую крылом.И трава грозой весеннею измята,дышит грузная и теплая земля,голубые ходят в омуте сомята,пол-аршинными усами шевеля.А пиявки, раки ползают по илу,много ужаса вода в себе таит —щука — младшая сестрица крокодилу —неживая возле берега стоит…Соловьиха в тишине большой и душной…

Вдруг ударил золотистый вдалеке,видно, злой, и молодой, и непослушный,ей запел на соловьином языке:— По лесам,на пустыряхи на равнинахне найти тебе прекраснее дружка —принесу тебе яичек муравьиных,нащиплю в постель я пуху из брюшка.Мы постелем наше ложе над водою,где шиповники все в розанах стоят,мы помчимся над грозою, над бедоюи народим два десятка соловьят.Не тебе прожить, без радости старея,ты, залетная, ни разу не цвела,вылетай же, молодая, поскорееиз-под старого и жесткого крыла.

И молчит она,все в мире забывая, —я за песней, как за гибелью, слежу…Шаль накинута на плечи пуховая…— Ты куда же, Серафима?— Ухожу, —Кисти шали, словно перышки, расправя,влюблена она,красива,не хитра —улетела.Я держать ее не в праве —просижу я возле дома до утра.Подожду, когда заря сверкнет по стеклам,золотая сгаснет песня соловья —пусть придет она домойс красивым,с теплым —меркнут глаз его татарских лезвия.От нее и от негопахнуло мятой,он прощается у крайнего окна,и намок в росепиджак его измятыйдовоенного и тонкого сукна.

«Знакомят молодых и незнакомых…»

Знакомят молодых и незнакомыхв такую злую полночь соловьи,и вот опять секретари в райкомахпоют переживания свои.А под окном щебечут клен и ясень,не понимающие директив,и в легкий ветер, что проходит ясен,с гитарами кидается актив.И девушку с косой тяжелой, русской(а я за неразумную боюсь)прельщают обстоятельной нагрузкой,любовью, вовлечением в союз.Она уходит с пионервожатымна озеро — и песня перед ней…Над озером склонясь, как над ушатом,они глядят на пестрых окуней.Как тесен мир.Два с половиной метрапрекрасного прибрежного песка,да птица серая,да посвист ветра,да гнусная козявка у виска.О чем же думать в полночь?О потомках?О золоте?О ломоте спинной?И песня задыхается о том, какзабавно под серебряной луной…Под серебряной луной,в голубом садочке,над серебряной волной,на златом песочкемы радуемся — мальчики — и плачем,плывет любовь, воды не замутив,но все-таки мы кое-что да значим,секретари райкомов и актив.Я буду жить до старости, до славыи петь переживания свои,как соловьи щебечут, многоглавы,многоязыки, свищут соловьи.

Открытие лета

Часу в седьмом утра, зевая,спросонья подойду к окну —сегодня середина мая,я в лето окна распахну.Особенно мне ветер дорог,он раньше встал на полчасаи с хлопаньем оконных створоки занавеской занялся.Он от Елагина, от парка,где весла гнутся от воды,где лето надышало жарков деревья,в песнюи пруды,в песок, раскиданный по пляжу,в гирлянд затейливую пряжу,в желающие цвесть сады…

Оно приносит населеньюзеленые свои дары,насквозь пропахшее сиренью,сиреневое от жары,и приглашает птичьим свистомв огромные свои сады,все в новом,ситцевоми чистоми голубое от воды,все золотое,расписное,большое,легкое,лесное,на гичке острой,на траве,на сквозняке,на светлом зноеи в поднебесной синеве.Я ошалел от гама, свистаи песни, рвущейся к окну, —рубаху тонкого батистасегодня я не застегну.

Весь в легком, словно в паутинах,туда, где ветер над рекой, —я парусиновый ботинокшнурую быстрою рукой,туда, где зеленеет заросль,где полводы срезает парус,где две беды,как полбеды,где лето кинулось в сады.

Я позвоню своей дивчине4—20–22,по вышесказанной причинескорейтуда,на Острова.

Вы понимаете? Природа,уединенье в глубь аллей —мои четыре бутербродаей слаще всяких шницелей.Мне по-особенному дорог,дороже всяческих наградмой расписной,зеленый город,в газонах, в песняхЛенинград.Я в нем живу,пою,ликую,люблюи радуюсь цветам,и я его ни за какуюне променяю,не отдам.

Мечта