Закат Птолемеев - Александр Кравчук

Пока Цезарь был занят этими делами и ободрением солдат, на плотину бросилось с наших военных кораблей большое количество гребцов и флотских солдат. Часть их была привлечена любопытством, другая также желанием сразиться. Сперва они начали бой, чтобы отогнать неприятельские корабли от плотины, и, сражаясь камнями и пращами, массой пускаемых снарядов, казалось, много содействовали нашему успеху. Но после того, как несколько дальше от этого места, на их незащищённом фланге, осмелилось высадиться с кораблей небольшое количество александрийцев, наши начали спасаться бегством на свои суда так же беспорядочно, как и проникли сюда, — без знамён и не держа строя. Ободрённые их бегством, александрийцы стали уже в большем количестве высаживаться со своих судов и, пользуясь замешательством наших, начали ещё энергичнее преследовать их. Вместе с тем и те, которые остались на военных кораблях, спешили хватать лестницы и отваливать, чтобы неприятели не овладели кораблями. Наши солдаты, принадлежавшие к тем трём когортам, которые стояли на мосту и в начале плотины, также были устрашены всем происходящим: сзади себя они слышали крики и видели бегство своих, а с фронта должны были выдерживать массу пускаемых в них снарядов; ввиду этого, боясь быть обойдёнными с тылу, а с уходом кораблей и вообще отрезанными от отступления, они бросили начатое на мосту укрепление и пустились бежать к кораблям. Часть из них добралась до ближайших кораблей, но те, от множества людей и тяжести, потонули вместе с ними; другая часть пыталась сопротивляться, но не знала, что предпринять, и была перебита александрийцами. Некоторым посчастливилось: они достигли кораблей, готовых к отплытию, и уцелели; немногие, подняв над собой щиты и напрягая все душевные силы, доплыли только до ближайших кораблей.

Цезарь, насколько мог, старался ободрениями удержать своих солдат у моста и укреплений, но и сам он находился в такой же опасности; когда же он заметил, что все до одного отступают, то спасся на свой корабль. Но следом за ним туда же ломилась масса народа, так что не было возможности ни управлять кораблём, ни оттолкнуться. Предполагая то, что и случилось, он бросился с своего корабля и доплыл до судов, стоявших дальше. Отсюда он посылал лодки своим изнемогавшим людям и таким образом спас некоторых. Но собственный его корабль, перегруженный множеством солдат, погиб вместе с людьми. В этом сражении Цезарь потерял около четырёхсот легионеров и немного более того флотских солдат и гребцов. Александрийцы поставили на этом месте форт и укрепили его сильными шанцами и метательными машинами, а из моря снова удалили камни и таким образом очистили проход для своих судов» [67].

Так на основании рассказа автора «Александрийской войны» можно представить себе ход сражения за Фарос и дамбу. Другие античные источники лишь вскользь упоминают об этих событиях, зато сообщают некоторые живописные подробности о спасении Цезаря. Так, по Светонию, полководец проплыл около двухсот футов с поднятой над водой левой рукой, стараясь не замочить находящихся в ней важных документов, а полу своего пурпурного плаща держал в зубах, чтобы не оставить его врагу в качестве трофея. Дион Кассий описывает этот эпизод несколько иначе. И он говорит, что Цезарь всё время держал в левой руке документы, но плащ, по его словам, полководец скинул, потому что он мешал ему плыть и служил мишенью для неприятеля. Этот плащ александрийцы выловили из воды и повесили около памятника победы, который был установлен на месте сражения [68].

Автор «Александрийской войны» особо подчёркивает, что поражение не только не обескуражило римских солдат, но даже увеличило их энергию в атаках на неприятельские позиции. Ободрения Цезаря не были нужны; напротив, скорее приходилось удерживать легионеров от наиболее опасных вылазок.

«Таким образом, — продолжает автор, — александрийцы видели, что удача придаёт римлянам силу, а неудачи — мужество. Какой-либо третьей военной комбинации, способной усилить их самих, сколько мы можем предполагать, у них не было. И вот, — то ли по совету царских друзей, находившихся у Цезаря под охраной, то ли согласно со своим прежним замыслом, — они отправили, с одобрения царя, с которым были в тайных сношениях, угодных ему лиц к Цезарю, просивших отпустить царя и позволить ему вернуться к своим и указавших, что всё население, которому чрезвычайно надоело временное царствование девочки и жестокая тирания Ганимеда, готово повиноваться всем приказам царя и что если по его воле они должны будут перейти под покровительство Цезаря и заключить с ним дружественный союз, то населению нечего будет бояться, и тем будут устранены препятствия для сдачи.

Хотя Цезарь хорошо знал этот лживый народ, который думает одно, а для виду делает другое, однако счёл целесообразным согласиться на их просьбу в уверенности, что если они действительно желают того, о чём просят, то отпущенный им царь останется ему верным, если же, — что более соответствовало их характеру, — они хотят иметь в лице царя вождя для ведения войны, то для него будет благовиднее и почётнее вести войну с царём, чем с шайкой пришлых авантюристов и беглых рабов. Поэтому он стал уговаривать царя подумать об отцовском царстве, пощадить свой славный родной город, обезображенный отвратительными пожарами и разрушениями, своих сограждан прежде всего образумить, а затем спасти, доказать свою верность римскому народу и ему, так как сам он, со своей стороны, настолько доверяет царю, что отпускает его к вооружённым врагам римского народа. Тут он взял взрослого мальчика за правую руку и стал с ним прощаться. Но молодой царь, приученный к величайшему лукавству в полном соответствии с характером своего народа, стал, наоборот, со слезами молить Цезаря не отпускать его: самый трон не так ему мил, как вид Цезаря. Цезарь успокоил плакавшего мальчика, слёзы которого, однако, подействовали на него самого, и отпустил его к своим с обещанием скорого свидания, если его чувства действительно искренни. Тот, словно его выпустили из клетки на открытую арену, так энергично повёл войну против Цезаря, что слёзы, которые он обронил при прощании, были, очевидно, слёзами радости. Многие легаты, друзья, центурионы и солдаты Цезаря радовались случившемуся, именно тому, что над чрезмерной добротой Цезаря насмеялся лукавый мальчик, словно Цезарь в данном случае действовал только под влиянием доброты, а не из высших практических соображений.

Получив теперь вождя, александрийцы стали, однако, замечать, что ни сами они не сделались сильнее, ни римляне слабее; кроме того, к их великому огорчению, солдаты начали издеваться над юностью и слабостью царя. Убеждаясь в безуспешности всех своих действий и ввиду возникающих слухов, что к Цезарю идут сухим путём сильные подкрепления из Сирии и Киликии (о чём, однако, сам Цезарь ещё не слыхал), они решили перехватить провиант, который шёл морем к римлянам. Поэтому, расставив на карауле у Канопа в удобных местах готовые к плаванию суда, они подстерегали наших и их транспорт. Как только об этом дали знать Цезарю, он приказал изготовить и снарядить весь флот, а командование над ним поручил Тиберию Нерону. В этой эскадре были и родосские корабли под командой Эвфранора, без которого не обходилось ни одно морское сражение и ни одно не оканчивалось с малым успехом. Но судьба, которая обыкновенно приберегает для взысканных её милостями более суровые удары, на этот раз сопутствовала Эвфранору совсем не так, как в прежние времена. А именно, когда корабли дошли до Канопа и оба флота, выстроившись, вступили в бой, Эвфранор, по своему обыкновению, первый завязал сражение, причём протаранил и пустил ко дну неприятельскую квадрирему. Но когда он погнался слишком далеко за другой, а остальные корабли недостаточно быстро за ним последовали, то его окружили александрийцы. Помощи ему не подал никто — может быть, потому, что ввиду его храбрости и счастья считали его самого достаточно сильным, а может быть, и потому, что боялись за себя. Таким образом, тот, кто один из всех в этом сражении отличился, тот один и погиб со своей победоносной квадриремой» [69].

Похвалой отважному Эвфранору заканчивается описание морского сражения под Канопом. Об исходе сражения автор не пишет. Если последнюю фразу приведённого отрывка понимать буквально, то можно подумать, что результат сражения был неблагоприятным для римлян. Между тем другие источники сообщают, что Цезарю удалось сохранить выход к морю и подвоз продовольствия не был прерван. Светоний утверждает, что римские корабли одержали победу благодаря своему командиру, Тиберию Нерону. Рассказывая о битве под Канопом, автор «Александрийской войны», по-видимому, дал волю своим личным симпатиям и антипатиям; он, несомненно, был близким другом Эвфранора, поэтому он восхваляет и превозносит его даже в ущерб Тиберию. (Кстати, Тиберий был отцом того Тиберия Нерона, который через шестьдесят лет стал римским императором.)