Бунтари не попадают в рай - Татьяна Никандрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако Глеб, не шевелясь, продолжает стоять на месте. Его пристальный взор соскальзывает с моего лица и с мучительным вниманием проходится по ладоням, расположенным на талии Стеллы. Он выглядит так, словно ему физически больно на нас смотреть. Интересно, это я его так бешу? Или дело все же в Стелле?
Очевидно, почувствовав мое замешательство, девушка оборачивается, и взгляд Бестужева мгновенно дергается к ней. Я не вижу ее лица, но вижу его – мрачное, угрюмое, перекошенное не то от злобы, не то от ревности…
Ревности? Вот черт… Глебу что, нравится Стелла?
* * *
Попрощавшись с Кац, захожу обратно в аудиторию и удовлетворенно подмечаю, что почти все мои одногруппники ушли. Только единицы копошатся на своих местах, собирая вещи.
Приближаюсь к преподавательскому столу и, прокашлявшись, говорю:
– Елена… Алексеевна, я бы хотел узнать у вас по поводу репетиторства. Дело в том, что я планирую принять участие во всероссийской олимпиаде по русскому, и помощь в подготовке мне бы не помешала.
Оторвавшись от телефона, девушка вскидывает на меня серо-голубые глаза, и ее точеное лицо удивленно вытягивается:
– Не знала, что вы так увлечены предметом, Янковский.
– В прошлом году мне удалось занять четвертое место в областном туре, – негромко отзываюсь я.
Не хочу, чтобы мои слова звучали как бравада.
– Да вы что? – Елена аж разворачивается ко мне всем корпусом. – У нас в области?
– Нет, в Московской. Я в Москве до недавних пор жил.
– Впечатляет. Но у нас репетиторство в колледже разрешено только с письменного согласия директора. Вы с ним не обсуждали этот момент?
– Еще нет. Решил сначала уточнить у вас.
Глядя на Елену, я испытываю жгучую смесь смущения и эстетического наслаждения. С одной стороны, дико хочется отвернуться, чтобы наконец выдохнуть и восстановить пошатнувшееся внутреннее равновесие. А с другой – есть желание смотреть на нее вечно. Неспешно разглядывать тонкие черты ее лица, шелковистые волосы и почти прозрачную мраморную кожу. Она словно женщина с картин Рафаэля – вызывает поистине художественный трепет.
– Я не против. Если Роберт Александрович даст добро, можем приступить к занятиям со следующей недели.
Сердце счастливо подпрыгивает и пускается в резвый галоп. Поверить не могу своей удаче!
– Здорово! – на радостях чересчур громко выпаливаю я. – А у вас… У вас сейчас еще есть занятия?
– Да, две пары. А что?
Что-что… Сам не знаю, что! И зачем я только это спросил? Если бы она сказала «на сегодня я свободна», я бы ее до дома проводить вызвался? Чушь какая-то… Она преподавательница, а я студент. Совсем мысли не в ту сторону!
– Да так, просто, – злясь на себя за импульсивность, бормочу я. – Я к Роберту Александровичу сегодня же подойду за разрешением.
– Как вам удобно, – безмятежно отзывается она, вновь устремляя взгляд на экран мобильника.
Интересно, кто ей там пишет? Парень? Или, может быть, муж? Хотя кольца на безымянном пальце вроде не видно…
Твою ж мать, Егор! Давай-ка ты завязывай! Какое тебе дело до того, замужем Елена или нет?! Ты вообще-то со Стеллой встречаешься, и она тебе сюрприз готовит! Не будь козлом!
Да уж, внутренний голос прав. Фантазировать о Елене в романтическом ключе – совершенно бесперспективное занятие. Может, это у меня из-за потасовки с Бестужевым мозги наперекосяк, вот и мерещится всякое? Буду думать, что так.
Елена – просто педагог. Нечего сочинять то, чего нет. Лучше сосредоточусь на учебе и на подготовке к олимпиаде. В конце концов, от ее результатов косвенно зависит мое будущее.
Глава 26
Стелла
Выхожу из колледжа и, щурясь на долгожданном солнце, двигаюсь в сторону дома. Под ногами текут ручьи из стремительно тающего снега, а воздух наконец-то пропитался весной: повсюду пахнет сырой землей, прошлогодними листьями, травой и немного хвоей.
Заворачиваю за угол и тут же замечаю Бестужева, который сидит на облезлых ступеньках с торца здания и расслабленно курит. Выпустив дым вверх через сжатые губы, он медленно их облизывает, а затем оценивающе и даже как-то откровенно окидывает меня прохладным взглядом.
Первым заговаривать парень явно не собирается, и от этого желание вступить с ним диалог усиливается в стократ. Знаю, это нелогично, но ассиметричная логика – мое все.
Поколебавшись буквально секунду, меняю изначально выбранную траекторию и устремляюсь к Глебу. Без понятия, чем это кончится. Может, просто перекинемся парой-тройкой ничего не значащих фраз, а может, он опять втянет меня в разговор, который я невольно буду прокручивать, лежа в постели перед сном. В прошлый раз засранцу удалось ненадолго застрять в моих мыслях.
Миную несколько ступенек и, остановившись в полуметре от него, иронично выдаю:
– Классно тебя Янковский разукрасил. Синяки и ссадины тебе к лицу.
Я не лгу. Бестужеву правда идет. С разбитыми губами он выглядит еще более дерзко.
– Твоему Янковскому тоже нехило досталось, – усмехается он.
– Почему моему? – изгибаю бровь, делая вид, что не догоняю.
На самом деле, конечно, догоняю. Просто почему-то хочется услышать его ответ.
– Ну так это же ты с ним на переменах сосешься, – отзывается Глеб, убийственно пристально глядя мне в глаза.
Но на этот раз, в отличие от предыдущего, в его взоре нет ни вызова, ни ярости. Он смотрит изучающе и пытливо, будто ему просто интересно понаблюдать за моей реакцией.
– Ревнуешь, что ли? – вопрос какого-то рожна звучит как флирт.
Неожиданно Глеб вытягивает руку и, сжав в кулаке ткань моей юбки, дергает ее на себя. Потеряв равновесие, я чудом избегаю приземления на его колени и плюхаюсь на ступеньки рядом с ним.
– Эй! – выдаю возмущенно.
– Да просто задолбался на тебя снизу вверх смотреть, – невозмутимо поясняет он, делая очередную затяжку.
Надо признать, сигарета ему тоже к лицу. Глеб так жадно вдыхает дым, что она истлевает почти наполовину. Обаятелен поганец, ничего не скажешь… А еще неглуп, нетруслив и решителен. И это, черт подери, плохо! Очень плохо. Потому что он мне абсолютно не подходит.
Мы с ним как два дырявых сапога – вроде пара, а носить все равно нельзя.
– Стелл, а я вот давно хочу спросить, зачем ты Аську шпыняешь? – вновь подает голос Бестужев. – Нормальная же она девчонка, безобидная.
– Нажаловалась, да? – ерничаю.
Каждый раз, когда речь заходит о Романовой, я ощущаю на языке едкую горечь. Она мне так противна, что даже разговоры о ней раздражают.
– Не нажаловалась.
