Штурмовая бригада СС. Тройной разгром - Леон Дегрелль

Сначала я даже не поверил, что они действительно отбыли. Я позвонил в Берлин. Там мне подтвердили это. Другие соединения оказались точно в таком же положении. Фламандские добровольцы тоже отправились на фронт, как и валлоны.

Я просто ошалел. Такое развитие событий выставляло меня полным дураком. Люди пошли в легион, поверив мне, и прибыли в лагерь, ожидая начала серьезной военной подготовки. А вместо этого их с лихорадочной поспешностью посылают на фронт.

Еще больше меня беспокоило то, что после Черкасс Гитлер лично запретил мне находиться на фронте. Что я могу сделать для спасения своих новых солдат либо хотя бы для того, чтобы разделить их судьбу, не потеряв своей чести? Я телеграфировал Гиммлеру, резко протестуя против их отправки на фронт и требуя отменить глупый приказ. Если это не сделают, я требовал разрешения присоединиться к солдатам.

Никакого ответа.

Я сидел как на иголках. После трех дней ожидания я отправил новую телеграмму: «С разрешения или без него я завтра отправляюсь на Эстонский фронт».

Берлин прислал мне резкий ответ: «Это воинское преступление».

Но я парировал: «Воинское преступление отправлять в бой новобранцев, призванных четыре дня назад».

После этого из Берлина прилетела последняя телеграмма: «Поступайте, как хотите».

На рассвете моя машина была готова. Вечером я прибыл в Берлин, который предпочел объехать, чтобы меня никто не задержал. После этого я примчался в Данциг. Там я узнал, что мои солдаты успели пересечь территорию Литвы до того, как железная дорога на Ригу была перерезана советскими войсками. Попасть в Эстонию прямым путем уже было нельзя.

Никаких самолетов поблизости не имелось.

Наконец я нашел какую-то старую калошу, которая отплывала в Финляндию за какими-то грузами. На обратном пути она намеревалась зайти в Ревель. После долгих споров я устроил свой старый «Ситроен» на палубе.

В полдень наш корабль поднял якорь и покинул гавань по узкому каналу как раз в тот момент, когда в небе появилась эскадрилья советских самолетов.

Под Нарвой

Наш корабль, дряхлый банановоз из Гвинеи, медленно полз на северо-восток вдоль прусского побережья. Это был один из последних кораблей, отправившихся в Финляндию, которая через несколько дней капитулировала.

На нем находилось около тысячи человек разных родов войск.

Мы внимательно следили за спокойным морем цвета голубиной грудки. Иногда вместо русалки над волной показывался перископ, а потом подводная лодка показывала спину, как играющий тюлень. Это была одна из наших субмарин, охранявшая пароход.

Однако подводные лодки чем-то похожи на людей. Есть хорошие, но есть и плохие. Не один транспорт уже был потоплен на Балтике. Нам всем выдали спасательные жилеты, и мы спали на палубе вповалку, словно большие пингвины, стараясь держаться ближе к мостику.

Мы прошли вдоль берегов Литвы и Латвии. В последнюю ночь наш пароход получил приказ прервать поход и идти прямо в Ревель, где нужно было без задержки взять на борт сотни раненых.

В 05.00 мы вошли в спокойный серо-голубой залив, ведущий к столице Эстонии, знаменитому Ревелю тевтонских рыцарей. Расположенный на склонах холмов славный город был очень красив — в небе вырисовывались высокие колокольни, над всем господствовал грозный замок.

Каждый старый город в Прибалтике несет на себе отпечаток прошлого. Каждый имеет свой великолепный замок, из которого сотни лет исходило сияние германского порядка и культуры. Каждый город имеет белые церкви с колокольнями, поднимающимися, словно стрелы; огромные каменные дома подернуты патиной прошедших столетий, украшены великолепными изваяниями и так же прекрасны, как в Любеке, Бремене, Брюгге и других городах, некогда входивших в славный венок богатой Ганзы.

Порт Ревеля находится в сказочной долине, которая идет по дуге на несколько километров и усеяна огромными гранитными глыбами. На расстоянии в золотых полях видны замшелые каменные изгороди, такие же, как сохранившиеся по сей день на побережье Фландрии.

Генерал сказал мне, где должны находиться мои солдаты, точнее — где-то под Нарвой. Через час я уже мчался вдоль побережья Финского залива по песчаной ухабистой дороге в направлении Ленинграда.

Местность вокруг была жалкой — вересковые пустоши и заросли орешника, сосновые рощи, чахлые осины, болота и анемоны, похожие на розовых птичек. Время от времени я мог видеть синее сверкающее море. Дома были покрыты деревянной дранкой. Жителей было немного, однако девушки были просто великолепны — высокие и сильные, в чистых платьях из тонкого муслина или кисеи.

Примерно через час езды по пыльной дороге я увидел баррикаду из больших железных бочек. Они прикрывали большую фабрику, где немецкие инженеры перерабатывали сланец и получали большое количество минерального масла. Как мы на Кавказе сражались за топливо для самолетов, точно так же они здесь сражались за топливо для подводных лодок.

Фронт был недалеко. Деревни, через которые я проезжал, превратились в головешки. Деревья вдоль дороги были расколоты, изломаны или обгорели. Воздух был каким-то серым. Слышалась яростная канонада.

Наконец я нашел своих солдат. Они расквартировались в 10 километрах от линии фронта. Офицер, который привел их сюда, знал, что валлоны еще не были в бою без меня. Поэтому он совершенно твердо заявил командиру корпуса, что я могу прибыть в любой момент, а пока что люди не готовы, и он отказывается брать на себя ответственность до моего появления. Командир корпуса генерал Штейнер был умным человеком. Мы знали друг друга еще по Кавказу. Он решил подождать.

Я прибыл на его командный пункт в сумерках. Штейнер носил белый шарф, как и Лаваль, опрятный и надушенный; он крепко обнял меня. Этой ночью, когда я вернулся к своим солдатам, я выиграл для них передышку в три недели и нашел инструкторов для них.

Мы расположились на вершине утеса из песчаника, откуда открывалась грандиозная панорама, в том числе и на Финский залив. В сотне метров под нами странная линия темных деревьев шла зигзагом по берегу вдоль уреза воды.

Горячей августовской ночью мы спустились к сверкающему ручью. Раздевшись догола, разгоряченные, мы бросались в воду и плавали в поющем море.

Финский залив

Эстонский фронт представлялся рискованной затеей. Красные стояли у ворот Варшавы, а несколько тысяч добровольцев из германских стран все еще цеплялись за перепаханные леса под Ленинградом.