Мюнхгаузен, История в арабесках - Карл Иммерман

- Вы же на этом не пострадаете! - воскликнул сборщик.

- Все должно остаться по-старому, - торжественно сказал Старшина. Хорошее было время, когда в церкви еще висели таблицы со списками крестьянских повинностей и налогов. Тогда все стояло крепко, и никогда не бывало никакой грызни, как теперь случается чаще, чем нужно. А после стало считаться, что таблицы с курами, яйцами, мерами и кулями нарушают благолепие. Напротив, они вросли в службу и в проповедь, как аминь и благословение; а что до меня, то, когда я смотрел на них, в особенности в третьей части, при поучении, мне приходили в голову самые назидательные мысли, например: "Не превозносись, ибо здесь сказано, сколько ты должен ржи по оброку и сколько овса для замка" или: "Если в миру ты несешь тягло, то здесь, в доме божьем, ты свободен" и т.п. А когда место опустело, то мысли стали разбегаться врозь в поисках таблицы, и проходит порядочно времени, покуда люди снова начнут как следует слушать пастора!

Он встал и направился в дом.

- Старый живодер! - воскликнул барышник, когда его контрагент исчез из виду, и нахлобучил на голову лакированную шляпу. - Если он чего не захочет, то сам черт его не заставит. Хуже всего то, что у него лучшие лошади в округе и что, по правде говоря, он ими недорого торгует!

- Косный, упорный народ в этой местности, - сказал сборщик. - Я только недавно перевелся сюда из Саксонии и чувствую всю разницу. Там люди живут вместе и уже поэтому должны быть учтивы, уступчивы и предупредительны друг с другом. А здесь каждый сидит на своем клочке, у каждого свой лес, свое поле, свой луг, точно кроме него никого и нет на свете. Поэтому они и держатся так крепко за свои старые причуды и дурачества, которые везде давно уже отжили. Сколько я возился здесь с мужиками из-за этого глупейшего перевода податей на деньги, но этот, пожалуй, будет похуже всех.

- Это оттого, г-н рендант, что он самый богатый, - заметил барышник. Меня удивляет, что вам удалось поладить с мужиками без него, потому что он у них и генерал, и стряпчий, и что хотите; они во всех делах следуют за ним. Он ни перед кем шеи не гнет. Тут как-то проезжал один принц; как он перед ним шляпу снял! Можно было подумать, что он хочет сказать: "Ты такой-то, а я такой-то". Сукин сын! Двадцать шесть пистолей за кобылу! Это несчастье, когда мужик разбогатеет. Когда вы пересечете дубовую рощу, вы с добрых полчаса идете его полями. И все обработано на славу. Позавчера я ехал со своим табуном мимо его ржи и пшеницы, так, накажи меня бог, только головы лошадей торчали из колосьев! Я думал, что утону.

- Откуда у него все это? - поинтересовался сборщик.

- Да здесь много таких дворов! - воскликнул барышник. - Их называют обергофами; не будь я Маркс, если они не заткнут за пояс иного дворянина. Земля здесь издревле не дробилась. Трудолюбив и бережлив он всегда был; в этом нельзя отказать старому негодяю. Вы видели, как он потел, лишь бы отнять у кузнеца пару грошей. Теперь дочь его тоже выходит за молодого толстосума; а сколько за ней приданого! Я проходил мимо горницы, где оно сложено: льна, пряжи, простынь, белья и всяких финтифлюшек - до потолка. Да еще старый сквалыга дает ей шесть тысяч талеров в придачу. Да вы только взгляните вокруг, прямо точно у графа.

Говоря это, недовольный барышник незаметно запустил руку в кошелек и с мнимым равнодушием прибавил к двадцати золотым еще шесть. Старшина снова появился в дверях, и тот, не глядя на него, пробурчал:

- Вот они, ваши двадцать шесть, раз уж иначе ничего не выходит.

Старый крестьянин лукаво улыбнулся и сказал:

- Я знал, что вы купите лошадь, потому что вы подыскиваете для ротмистра в Унне коня за тридцать пистолей, а моя гнедая для вас точно заказана. Я и в дом-то ходил только за весами, так как предвидел, что вы за это время одумаетесь.

Старик, движения которого бывали то очень быстры, то очень выдержанны, в зависимости от того, что он делал, присел к столу, медленно и тщательно вытер очки, надел их на нос и принялся аккуратно взвешивать монеты. Две или три из них оказались, по его мнению, слишком легкими, по поводу чего барышник поднял неистовый крик. Но Старшина с весами в руках спокойно и невозмутимо выслушал его, пока тот не заменил забракованные монеты полноценными. Наконец дело было покончено, продавец тщательно завернул деньги в бумагу и отправился вместе с барышником в конюшню, чтобы передать ему лошадь.

Сборщик не стал дожидаться их возвращения. "С таким чурбаном ничего не поделаешь, - сказал он про себя, - но попробуй только не заплатить нам в срок, мы тебя..." Он пощупал документы в кармане, удостоверился по их хрусту, что они на месте, и удалился со двора.

Из конюшни вышли барышник, хозяин и работник, который вел за собой лошадь покупателя и гнедую кобылу. Лаская последнюю на прощание, Старшина сказал:

- Всегда бывает жалко, когда продаешь животное, которое сам выходил; да что поделаешь? Ну, а теперь держись хорошо, гнедко! - воскликнул он, в шутку ударяя лошадь по округлым, лоснящимся бедрам.

Барышник между тем уселся верхом. Благодаря длинной фигуре, короткой куртке, широкополой лакированной шляпе, желто-гороховым штанам на худых чреслах и высоким кожаным гетрам, а также фунтовым шпорам и хлысту, он выглядел, как грабитель с большой дороги. Он ускакал, не прощаясь, с ругательствами и проклятиями таща за собою гнедую на веревке. Он ни разу не обернулся на двор, но зато кобыла часто поворачивала голову и жалобно ржала, как бы жалуясь на то, что хорошие дни для нее миновали. Упершись руками в бока, Старшина постоял вместе с работником, пока всадник и лошади не исчезли за фруктовым садом. Тогда работник сказал:

- Скотина сокрушается.

- А почему бы и нет, - ответил Старшина, - ведь мы тоже сокрушаемся. Пойдем в закром, отмерим овес.

ВТОРАЯ ГЛАВА

Совет и участие

Когда он вместе с работником направился к дому, он увидел, что место под липами было занято новыми посетителями. Но эти выглядели совсем иначе, так как там сидело трое-четверо крестьян, его ближайших соседей, а рядом с ними девушка, прелестная, как картинка. Эта прелестная, как картинка, девушка была белокурая Лизбет, которая переночевала в Обергофе.

Я не возьму на себя смелости описывать ее красоту: ведь это свелось бы к розовым щекам и голубым глазам, а эти прелестные вещицы, как бы свежи они ни были в действительности, выглядят довольно затасканными на бумаге. Поэтому пусть каждый читатель вообразит себе свою прежнюю или теперешнюю возлюбленную, а каждая читательница взглянет в зеркало или вспомнит, как она выглядела под венцом, и тогда Лизбет, как живая, предстанет перед всеми.

Не обращая внимания на длинноволосых соседей в блузах, Старшина прямо направился к своей цветущей гостье и сказал:

- Хорошо ли выспались, мамзель?

- Дивно! - ответила Лизбет.

- А что у вас с пальцем? Он у вас завязан? - спросил старик.

- Ничего, - ответила молодая девушка и покраснела. Ей хотелось переменить разговор.

Но Старшина не дал себя провести, он взял руку с перевязанным пальцем и воскликнул:

- Ничего страшного?

- Не стоит и разговаривать, - возразила Лизбет. - Когда я вчера помогала вашей дочери шить, я заехала булавкой в палец, и пошла кровь, вот и все.

- Эге! - сказал старик, улыбаясь. - И, как я вижу, это безымянный палец. Хороший признак. Знаете ли вы, что, когда девица помогает невесте шить приданое и при этом уколет безымянный палец, это означает, что она еще в том же году сама станет невестой? Ну, что же, от души поздравляю с красивым женихом.

Крестьяне рассмеялись, но белокурая Лизбет не смутилась, а весело воскликнула:

- А знаете ли вы стих о разборчивой невесте?

Везде, где бог цветы лелеет

И голых птенчиков жалеет,

Там вотчина моя и дом.

Кто хочет быть моим дружком,

Пусть едет свататься к Лизбете

Четверкой цугом и в карете.

- И, - вставил Старшина,

Пусть словит он меня, как мышь,

Пусть в сеть поймает, как леща,

Пускай подстрелит, словно лань...

Вблизи раздался выстрел.

- Слышите, мамзель, как совпало! - воскликнул старик.

- Бросьте пустяки болтать, Старшина! - сказала девушка. - Я пришла к вам за советом относительно недоимок, так дайте мне его без шуток и смешков.

Старшина уселся поудобнее, чтобы слушать и отвечать, а Лизбет вынула памятный листок и прочла имена крестьян, которых она обошла в предыдущие дни, чтобы взыскать недоимки в пользу своего приемного отца. При этом она рассказала Старшине, под какими предлогами они уклонялись от уплаты долга. Один утверждал, что давно заплатил, другой, что он здесь новый человек, третий ни о чем не знал, четвертый сделал вид, что не слышит, и т.д., так что бедная девочка ушла отовсюду с пустыми руками, как птичка, которая зимой летает за кормом и не находит ни семечка. Тот же, кто подумает, что эти напрасные старания привели ее в огорчение, ошибется; она нисколько не была подавлена и весело рассказывала про свои тяжелые странствования.