Семен Бабаевский.Кавалер Золотой звезды - Семен Бабаевский

— Ваш сын поможет, — сказал кто-то из задних рядов.

— Поможет? А ежели не сможет? Это же не то, что сел на танку — и гони до победы.

— Тимофей Ильич, а что же вы предлагаете? — спросил Савва.

— Не надо прежде времени шуметь, — сказал Тимофей Ильич. — Построим, а потом будем хвастаться… Грачев уже, видишь, ко мне в огороды лезет! А тут сад, что у него зараз есть, сохнет.

Тимофей Ильич вынул кисет и, ни на кого не глядя, стал сворачивать цигарку.

Савва предоставил слово Рагулину, который говорил очень недолго и конкретно. Была ли тому причиной сердитая реплика всеми уважаемого Тимофея Ильича, пристыдившего слишком пылких ораторов, или Рагулин во всем старался не быть похожим на других, только он не стал, подобно Артамашову, высказывать недовольство предложениями Саввы. «Главное для нас — урожай», — сказал он, а затем все его выступление носило чисто практический характер: как лучше построить севообороты, какие применять удобрения. Особо он остановился на значении черного пара, а потом сказал, где и как можно изыскать камень для кладки фундамента и как можно применить на строительстве обыкновенные плетни из хвороста. Поддержав предложение о строительстве гидроэлектростанции, Рагулин не стал возражать Артамашову, а только сказал: «Кто из нас больше сделает в эту пятилетку — будет видно. По осени, Алексей Степанович, цыплят считают, так-то!»

Зато совсем в другом тоне выступил вслед за Рагулиным заведующий свинофермой Григорий Пантелеевич Нарыжный, мужчина лет пятидесяти, круглолицый, с бородой. Григорий Пантелеевич произнес такое похвальное слово свиному поголовью, что у всех перед глазами встали, как живые, и супоросные матки, и поросята, которые, как уверял Григорий Пантелеевич, «истинно, как детвора, любят купаться в ванночках, а такого приспособления у нас нету, и свинарники для культурного разведения свиней не годятся». Говорил Григорий Пантелеевич нескладно, пренебрегая всякими правилами грамматики, но мысли свои излагал так убедительно, что все, слушая его, решили усиленно поднимать свиноводство.

Еще выступала Дарья Никитишна Байкова, секретарь парторганизации Еременко, бригадиры-полеводы, горячо поддержавшие Рагулина, бухгалтер Никишин. Каждый оратор, во всем соглашаясь с Саввой, высказывал опасения, что очень трудно будет достать такое количество строительного леса.

Сергей слушал, склонив голову к столу, и впервые ощущение какой-то неуверенности и тревоги проникло в его сознание. «А что, если их опасения сбудутся? — подумал он. — Что, если мы не сможем осуществить намеченной программы строительства? Тогда как быть? Отступать?.. Может быть, отец и прав — зря шумим… Нет, нет, этого не должно быть! Скорее, прав Артамашов. Как это он сказал: в своем государстве и не достать лесу?.. С этим я согласен. Все равно лес будет! Поеду в край, в Москву, в министерство, а своего добьюсь». Он так задумался, что пропустил выступление Рубцова-Емницкого и услышал лишь последнюю фразу: «Мы возлагаем, для ясности, большие надежды на Сергея Тимофеевича и с его помощью преодолеем любые трудности, стоящие на нашем пути».

Наступило молчание, и Сергей понял, что все ждут его выступления. Савва наклонился к нему и что-то зашептал на ухо. Сергей встал и коротко сказал: надо постараться, чтобы и железо, и цемент, и лес получить по государственным нарядам. И тут же добавил:

— А все-таки надо узнать, кому принадлежит тот лес в горах, о котором говорил Прохор. Может, он будет наш. Я так полагаю; было бы у нас желание строить, а лес добудем.

По его предложению была избрана комиссия для разработки пятилетнего плана станицы. Членом ее был избран и Сергей.

Совещание закончилось поздно ночью. Приехавший с Артамоновым баянист заиграл сперва полечку, а потом лезгинку, и тут же, у стола, образовался круг. Кто седлал или запрягал коней, а кто носился по кругу, выделывая ногами такие колена, что гудела земля. Сергею хотелось посмотреть, как будет танцевать лезгинку Артамашов, который уже подтягивал пояс на рубашке и поправлял кубанку, но в это время Рубцов-Емницкий взял его под руку.

— Я подброшу тебя в станицу, — сказал он и повел Сергея к машине, в кузове которой спал шофер. — Артем! И когда ты выспишься? Заводи, поедем!

«Газик», осветив угол скошенного ячменя, стоявший на загоне комбайн, спящих на соломе под комбайном людей, выскочил на дорогу. Рубцов-Емницкий сказал:

— Очень хорошо! Просто молодцы устьневинцы! Такой размах мне нравится. И все это, конечно, благодаря тебе, Сергей Тимофеевич.

— Нет, благодаря тем, кто был на этом собрании.

Ехали молча. Свет прожекторов упал на кукурузу, ее молодые бледно-зеленые листья трепетали без ветра и блестели.

— И то хорошо, что тебя избрали членом комиссии, — продолжал Рубцов-Емницкий. — Ты, для ясности, сумеешь довести дело до конца. Главное, чтобы размах был. В практической работе над планом я тебе помогу, — пришлю специалиста. У меня есть такой человек… Дорого не возьмет, а дело сделает. — Он посмотрел на шоферское стекло, о которое со звоном ударялись ночные жуки. — Да, с лесом может быть затруднение. Такого количества древесины и район не получает. Федор Лукич за голову схватится, когда узнает.

— Лес и меня беспокоит, — признался Сергей. — Придется ехать в край.

— Нечего туда ездить, — сказал Рубцов-Емницкий. — Там тоже без Москвы решить не смогут. Лучше ты поезжай в Пятигорск. В этом городе находится краевая контора по снабжению лесом, и есть там у меня друг, некто Ираклий Самсонович. Чудесный человек! Я ему напишу, и он все сделает, для ясности!

Сергей был занят своими мыслями и молчал.

Впереди показалась Верблюд-гора. «Газик» перевалил через седловину, и струи света осветили сады. Сергей смотрел на спящую внизу станицу и думал: «Побываю и в Пятигорске, всюду побываю, если это нужно будет».

Глава XII

Живет где-нибудь на Кубани Иван Петрович — положительный тип районного работника, и в нем все решительно положительное: и глаза — мягкие и ласковые, и лицо — умное, выразительное, и нос — непременно ровный, как бы выточенный, и походка — не иначе как легкая. Все в нем так скроено, так подогнано, подтянуто и скреплено, что при самом строгом взгляде и то придраться не к чему. Голос у него тихий, улыбка приятная, слова доходчивые, обращение вежливое, — словом, за что ни возьмись, все говорит только о доброте Ивана Петровича. А рядом с ним, как туча в соседстве с солнцем, Андриан Аверьянович — отрицательный тип районного работника, и все в нем окрашено в одни суровые и мрачные тона: и глаза тусклые, какого-то кирпичного цвета, и лицо обрюзгшее, с желваками и зло нахмуренными бровями, и костюм сидит на нем мешком, и говорит он скучно и не иначе как сипло и в нос.

Показать именно такие, резко очерченные характеры не трудно. Значительно сложнее иметь дело с таким районным работником, каким является Рубцов-Емницкий. Его нельзя подвести ни под первую, ни под вторую категорию: он занимает, так сказать, золотую середину и находится где-то между Иваном Петровичем с его мягкими и ласковыми глазами и Андрианом Аверьяновичем с его тусклым взглядом и сиплым голосом. Поэтому и у Сергея сложилось о нем какое-то двойственное, неопределенное мнение. В день знакомства с Рубцовым-Емницким Сергей подумал о нем одно, теперь же совсем другое, а пройдет некоторое время, и Сергей, возможно, скажет: «Опять я ошибся». Больше всего, конечно, нравилось Сергею то, что Рубцов-Емницкий был человек поворотливый и в работе любил не золотую середину, а крайности, и если брался за дело, то брался энергично, горячо.

Так, после совещания в полевом стане, оставив Сергея дома, Рубцов-Емницкий поехал в район и уже на другой день привез в Усть-Невинскую специалиста-плановика. Это был человек, судя по всему, опытный. Он приехал в станицу с женой и с двумя детьми, со своими папками, счетами, бумагой, чернилами и карандашами, и работа по составлению пятилетнего плана началась…

Шли дни, и все это время возле дома, где поселился плановик и где собиралась станичная комиссия под председательством Сергея Тутаринова, непрерывно, день и ночь, стояли то дрожки, то тачанка, то бедарка, то верховые, под седлами, лошади: приезжали и уезжали бригадиры, животноводы, огородники, садоводы — консультанты плановика. За неделю плановик вместе с членами комиссии высчитал, подытожил и записал все, что только можно и нужно было высчитать, подытожить и записать. На многих листах появились и записи по каждому колхозу и по станице в целом, и цифры по отраслям хозяйства, и цифры по трем колхозам. По настоянию Ивана Атаманова, даже каждой животноводческой ферме было отведено в плане свое особое место в виде отдельного листа с графами, где значилось: и рост поголовья по годам, и строительство, и затрата рабочей силы и строительного материала… Что же касается главных объектов строительства — электростанции, родильного дома, кинотеатра, Дома культуры, агрозоотехнической лаборатории, то все это было выделено в отдельный список.