Ошибка резидента - Владимир Востоков

Дембович подождал, пока парень не допил до дна, и, улыбнувшись довольно натянуто, спросил:

– Вы из «Соснового воздуха»?

– Из него, – охотно ответил шофер.

– Вы сейчас будете возвращаться?

– Да уж будем. А что, папаша? Подвезти? Прошу пана, садитесь.

У Дембовича мелькнула мысль тут же поехать в дом отдыха, узнать, что произошло. Ведь Павел должен был явиться к нему на свидание в любом случае – состоялась операция или нет. Он мог не явиться только по одной причине – если его забрали.

Но, может быть, он появится позже? Дембович спросил у шофера:

– А вы сегодня больше не приедете?

– Нет, папаша. У нас два рейса в день – утром к приходящему и вот этот. Больше не будет.

Дембович не знал, что делать. Инструкция была четкая и ясная: не встретишь Павла – сразу домой.

Но больше всего на свете, больше даже, чем прямой опасности, Дембович боялся неизвестности. И тут уж ничего не поделаешь. В последние годы дошло до того, что он не мог лечь спать, пока не посмотрит, нет ли кого за дверью его комнаты, хотя каждый раз отлично знал, что никого там быть не может. Он и сам понимал, что это глупости и малодушие, но справиться с собой не умел. Вот и сейчас так: перед ним закрытая дверь, и надо непременно выглянуть за нее – что там? Иначе не будет покоя…

– Папаша, вам плохо? – услышал он голос шофера и ощутил его руку на своем плече. – Шли бы в вокзал. Жарища…

Дембович очнулся, смущенно отстранился от курносого парня, глядевшего на него сочувственно и серьезно. Так смотрят здоровые люди на больных. Дембовичу стало обидно за самого себя. Нельзя расклеиваться до такой степени…

Он решился нарушить инструкцию.

В доме отдыха, когда они приехали, был «мертвый час». Дембович вошел в главное здание. Кругом было тихо, дремотно. Никого не встретив, он направился на пляж. Народу на берегу было немного. Около одной компании он остановился, прислушался к разговору. Молодые люди болтали о пустяках. Дембович перешел к одиноко жарившемуся на солнце мужчине. Присел на корточки. Мужчина поднял голову, молча посмотрел на Дембовича и вновь принял прежнее положение.

– Вода теплая? – не придумав ничего более подходящего, спросил Дембович.

В конце концов разговорились. Покинул пляж Дембович в смятении: он узнал, что из дома отдыха «Сосновый воздух» пропали двое, Паша-лодочник и «Идемте гулять», и что ночью на границе стреляли…

…На поезд Дембович успел едва-едва. По счастью, в купе мягкого вагона он оказался один – известное дело, люди с курортов редко возвращаются в мягких вагонах. Дождавшись темноты, старик улегся, но уснуть не мог. Старался не думать о Павле, о Круге, о Михаиле, но получалось так, что больше ему думать было не о чем и не о ком. Ругал себя, что не удосужился захватить люминал. Гадал, спит ли сейчас Михаил, ожидая его возвращения. И только под утро незаметно для себя уснул…

В полдень он подъезжал на такси к своему дому. Таран был голодный – значит, Михаил не ночевал, значит, провел ночь у Марии, а сейчас, наверное, преспокойно возит пассажиров. Дембовичу стало горько и обидно оттого, что вот он, старый человек, сжигает последние свои нервы, а тот, ради кого приходится все это делать, даже и не ждет его. Как будто Дембович ездил на базар за редиской, не дальше…

Но едва он успел войти в дом и снять с себя все дорожное, на улице, за оградой, послышалось короткое шуршание резко затормозившей машины, клацнула рывком захлопнутая дверца, и через секунду перед Дембовичем стоял Михаил.

– Ну? – спросил он грубо.

Дембович, глядя ему в глаза, пожал плечами.

– Он не явился. В доме отдыха его нет. На границе была стрельба.

Можно было ожидать, что это прозвучит для Михаила как гром среди ясного неба, но Дембович смотрел и не видел, чтобы хоть подобие растерянности мелькнуло у Зарокова на лице.

Михаил подбросил на ладони связку ключей, протяжно произнес: «Та-ак…» – и, обойдя застывшего посреди коридора Дембовича, прошел к себе в комнату. Торопливо надевая пижаму, старик ждал, что Михаил сию минуту позовет его и по обыкновению задаст привычный вопрос: «Как вы думаете, дорогой Ян Евгеньевич, что же это значит?» Но вдруг ему показалось, что щелкнул замок в двери, и неожиданно для самого себя он испугался. Уж не хочет ли Михаил покончить самоубийством?

Дембович босиком подошел к двери, дернул за ручку – заперто.

– Михаил! – позвал он. – Зачем вы заперлись?

Из-за двери ответил совершенно спокойный голос:

– Что вы так взволновались, Дембович? Подождите, имейте терпение, я вас позову.

Дембович был не в том состоянии, когда думают о приличиях. Он остался на месте, чтобы послушать, что делается в комнате. Сначала шуршала бумага, потом он услышал какой-то хруст – словно от полена щепают лучину или ломают что-то хрупкое. Дембович отошел, поискал в коридоре шлепанцы, надел их и снова стал у двери. Наконец Михаил повернул ключ и тихо, будто видел, что старик подслушивает, сказал через дверь:

– Ну, входите. Обсудим.

Старик давно научился без лишних слов понимать настроение своего постояльца, а теперь к тому же нервы у него были взвинчены, он все воспринимал обостренно. И, взглянув мельком на Михаила, Дембович уже знал: обсуждать нечего, Зароков все решил без него. Но что именно решил?

– Садитесь, – пододвигая стул, сказал Михаил.

Когда Дембович сел, Зароков, стоя, посмотрел на него сверху вниз внимательно, но, как показалось старику, отчужденно, как смотрит врач на безнадежно больного, и ровным голосом, словно читал лекцию, заговорил:

– Если даже принять без сомнений, что теперь контрразведка неминуемо выйдет на нас с вами, нет смысла заранее отпевать себя. Чему быть, того не миновать, и, чтобы поберечь нервы для допросов, не надо давать волю собственному воображению.

– Вы говорите со мной как с мальчишкой, – раздраженно заметил Дембович.

– А у вас и голос дрожит, дорогой мой Дембович, – как будто даже с удовольствием сказал Михаил. – Распустили себя.

Он закурил папиросу, сел на кровать. Дембович, не мигая, глядел широко открытыми глазами в одну точку, куда-то за окно.

Михаил переменил тон:

– Скажите, Ян Евгеньевич, там, где вы брали путевки в дом отдыха, вашу фамилию знают?

Дембович ответил не сразу. Резкий переход от общего к частному был ему труден.

– Я же писал заявление, чтобы мне их дали, – наконец произнес он.

– По номерам путевок быстро можно установить, кому они первоначально выданы? – был следующий вопрос.

– Совершенные пустяки, – устало отвечал Дембович.

Оба понимали, что могло произойти одно из трех возможных. Павел и Круг схвачены ночью во время переправы. Круг ушел на катере, а Павел арестован. Или наконец и Павел и Круг ушли. В любом из этих случаев в деле будут фигурировать путевки, по которым они отдыхали в «Сосновом воздухе». И следствие по прямой дороге выйдет на Дембовича.

Где-то в глубине сознания Надежда все еще не отказывался от подозрений, что Павел подставлен к нему контрразведкой. Но если это верно, то Павел должен был явиться на свидание. Исчезать ему нет никакого смысла.

Теоретически можно было себе представить еще один, последний вариант: Павел-контрразведчик с самого начала имел целью переправиться за границу и вот теперь, используя оказию, вместе с Кругом уплыл на катере. В таком случае он, Надежда, с первого своего шага на советской земле служил лишь слепым инструментом в руках органов госбезопасности.

Этому Надежда всерьез верить не мог. Это выглядело слишком неправдоподобно…

После долгого, тягостного молчания любое произнесенное слово Дембович готов был принять с благодарностью, но то, что он услышал, ударило его в самое сердце и заставило сжаться.

– Я дам вам пистолет, – сказал Михаил. – Он может пригодиться. Но, по-моему, с этим никогда не надо спешить…

Зароков встал, снял с гвоздя у двери новую кремовую куртку, которую не надевал еще ни разу, завернул ее в газету. Потом выдвинул ящик письменного стола, загремел какими-то железками, завернул их в другую газету и сунул сверток в карман брюк.

– Очнитесь, Дембович. Пистолет вот здесь, в столе…

Дембович встрепенулся. В глазах у него стояли слезы. Пальцы рук, лежавших на столе, заметно дрожали.

– Вы уходите? – тихо спросил он.

– Не навсегда, Дембович, не навсегда, – сказал Михаил успокоительно.

Глава 4

Допрос без пристрастия

У Павла было такое ощущение, что до этого дня специально его особой никто не занимался. Конечно, он на виду у молчаливой меланхоличной Клары и у этого долговязого садовника, но они могли играть лишь роль пассивных наблюдателей. Вероятно, в их задачу ничто иное и не входило.

Как-то вечером, в сумерках, когда Леонид Круг, проглотив снотворное, тихо заснул, повернув лицо к стене, Павел почувствовал вдруг странное нетерпение. Ему показалось, что хозяева Леонида слишком долго его выдерживают. Хотелось ускорить события, побыстрее пройти сквозь все, что они там приготовили для него, хотелось двигаться им навстречу.