Хабибулин Юрий - Юрий Хабибулин

Дверь в квартиру я запер и в безрадостном настроении пошёл в сопровождении недружественной компании к стоящему у подъезда жёлтому милицейскому ГАЗ66. Хорошо, что из соседей никто на пути не встретился, а то бы пошли пересуды по всему дому, как оно, обычно бывает в таких случаях, когда человека увозит милиция. Как говорится — то ли он украл, то ли у него украли, а невинных людей в милицию не забирают. Виноват он, не виноват, какая разница? Отмывайся потом…

Глава 15

До отделения ехали молча. Старенький "козлик" тоскливо выл старым мотором, тарахтел при переключении скоростей еле живой коробкой передач и громко скрипел на поворотах ржавым железом корпуса и пружинами сидений.

Периодически включалась и орала специально установленная на большую громкость милицейская рация

— Бутырки сто шестьдесят седьмому.

— Сто шестьдесят седьмой на связи.

— Скоро там задержанного доставите?

— Минут через десять подъедем.

— Разгрузитесь, и надо будет ещё по двум адресам проехать, доставить оперативную группу и кинолога с собакой в район жд вокзала.

Как я понял, сопровождающие меня труженики закона, надеялись, что уверенный командный тон и сухая деловитость радиопереговоров между многочисленными постовыми, мобильными группами милиции и их стационарными базами, подспудный страх перед мощной силовой системой, окажут на меня нужное и глубокое психологическое воздействие.

Действительно, временами возникало неприятное ощущение собственной незначительности и беспомощности перед этой колоссальной карательной машиной. Будто ты, назначенный кем-то виноватым по дурацкому недоразумению или по стратегическому, либо шкурному расчёту, пытаешься глупо и бессмысленно сопротивляться неотвратимому, уворачиваясь, как букашка на тротуаре, от ног преследующего тебя великана. А разве можно сопротивляться бездушному чудовищу или металлическому конвейеру, у которого нет ни мозгов, ни желания, ни времени разбираться с каждой жертвой, попавшей на его транспортную ленту?

Согласно наклеенным на них ярлыкам и лимитам отпущенного времени, подозреваемые граждане проходят по всем звеньям стандартной технологической цепочки. И вопреки декларируемым принципам правосудия, на практике оказывается, что не чиновники должны доказывать виновность человека, случайно попавшего между шестерёнками машины правосудия, а сам гражданин. Он, будучи задержанным, находящийся в камере без связи с внешним миром, без надёжного юридического консультанта, должен сам оправдываться в несуществующих прегрешениях.

Это такая "взрослая игра" — если не оправдался, не отмылся, не открестился или не перевёл на другого стрелки, показав жаждущему крови "правосудию", другую жертву, в которое оно может вцепиться и придушить, то наша "правообвинительная" система совершенно спокойно тебя съест. Перемелет твои нежные косточки, выплюнет остатки и быстренько примется за следующую жертву. С точки зрения охранителей закона так устроен мир, и именно так всё и должно быть. А точка зрения безвинно пострадавших людей, точка зрения неудачников и козлов отпущения почти никогда не озвучивается в СМИ и нашу Фемиду не интересует. В подавляющей массе случаев.

Вот такой расклад, как говорится.

Все эти соображения и предчувствия последовательно проносились в моих мыслях до тех пор, пока ГАЗ-ик, в последний раз жалобно взвизгнув тормозами, не остановился у металлических дверей 16-го отдела милиции.

Мы приехали.

Видимо, в здании шёл ремонт, всюду валялись доски, мешки с цементом, строительный мусор.

Теперь надо готовиться испытать на себе весь ассортимент "прессинговых" мероприятий, который обязательно применит ко мне доблестный борец с преступностью, дознаватель Петухов. Я бы добавил, глухой дознаватель Петухов. Неужели нельзя было меня послушать и дождаться Олю дома? Или я, как особо опасный преступник, мог удариться в бега?

Ладно, бесполезно мусолить эти простые вопросы. Посмотрим, что мне приготовила наша карательная система в лице глухого следователя.

Выйдя из машины, я первым делом спросил, обращаясь к милиционерам

— Могу я позвонить своему адвокату?

Вопрос их искренне развеселил. Майор добродушно ответил

— Тебе здесь не Америка, не суетись! Всё будет, и адвокат, и камера, и срок. Всё твоё. Сколько заслужил, столько и получишь.

Пока меня ничем не удивили. Всё-таки нам ещё очень далеко до реального соблюдения прав человека.

Внутри здания у меня без лишних слов отобрали паспорт и сотовый телефон, затем впихнули в маленькую камеру с каким-то спящим бомжом. Очень грязным и вонючим.

Бомж скорчился на полу тесной клетушки и мирно спал, источая вокруг тошнотворные миазмы. Дышать было тяжело. Я и представить себе не мог, что в мире может существовать подобная вонь. Меня слегка затошнило. В кармане брюк нашёлся платок, и я попытался дышать через него. Стало чуть полегче. Интересно, сколько я так протяну?

Как я понял, прессинг на меня, пока в самой лёгкой форме, уже начался…

Каждые 10–15 минут мимо камеры будто бы невзначай проходил со страшно занятым видом следователь Петухов и косился своим петушиным глазом на меня, дескать, не дозрел ли для разговора по душам?

Видимо, я, по его мнению, не дозрел, потому что продолжал оставаться в камере.

Только где-то через час, замок в клетке щёлкнул и здоровенный сержант, привычно зажимая нос, велел мне выйти. Покидая камеру, я искренне пожалел рядовых тружеников "органов", которым, вероятно, частенько приходится вынужденно общаться вот с таким вонючим контингентом. Неприятные издержки профессии…

В небольшой комнатушке, куда меня привели, находился обшарпанный письменный стол, пара стульев и древний книжный шкаф без стёкол. На его полках валялись кипы каких-то папок, бумаг, бланков.

За столом сидел следователь Петухов.

Для полноты воспроизведения картины "допроса в застенках НКВД" не хватало "правильного" освещения и стенографистки с пишущей машинкой. Лампа, направленная в лицо подозреваемому тоже отсутствовала, как и классический подвальный полумрак в подобного рода сценах.

В раскрытое окно, сквозь железную решётку, бил яркий полуденный свет весеннего солнца. Снаружи жужжали и иногда по дурости залетали в казённое помещение пчёлы и гудящие, как летающие танки, неповоротливые майские жуки. Однако, насекомые быстро разбирались, что попали совсем не туда, куда надо и, облетев несколько раз комнату с крашеными серой масляной краской стенами, наполненную затхлым стоячим воздухом с запахами гниющего деревянного пола, олифы и старой бумаги, находили выход и улетали на волю.