Пламя свободы. Свет философии в темные времена. 1933–1943 - Вольфрам Айленбергер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот уже в декабре она сидит в новой, более просторной квартире, за своим ореховым столом – единственным предметом мебели, привезенным из Лос-Анджелеса, и делает наброски для следующего проекта: это будет роман, который по объему, сложности, а главное – по философской глубине превзойдет всё написанное ранее. В тени статуи Свободы и недавно возведенного Эмпайр-стейт-билдинга Рэнд обдумывает роман с рабочим названием Second-Hand Lives[40] и видит его главной целью «защиту эгоизма в истинном значении этого слова»[4].
Возвращение «я»
Больше всего Рэнд хочет показать, какие подспудные идеи христианства и коммунизма привели к безнадежному, самоотрицающему цинизму современного потребительского капитализма. Она не сомневается, что истинная причина кризиса «новых времен» имела не материальную, а духовную природу, и в этом соглашается со своими философскими ориентирами – Фридрихом Ницше, Освальдом Шпенглером и Хосе Ортегой-и-Гассетом:
О да, наблюдается технический прогресс, но в духовном плане мы отстаем от Италии эпохи Возрождения. На самом деле сейчас нет вообще никакой духовной жизни, заслуживающей такого названия. Виноваты ли в этом машины? <…> Или всё дело в словечке «я», за две тысячи лет под влиянием христианства вытравленном из человеческого сознания, так что с ним пропало и само это сознание?[5]
В безудержном стремлении к обладанию всем тем, что есть у других, что ценят другие, псевдоиндивидуализм современного капиталистического общества оказывается таким же морально коррумпированным, как и коллективистское устройство общества. Ни в той, ни в другой системе нет понимания того, кем на самом деле является человек и чем он руководствуется в своих решениях. Во времена, когда люди в своих оценках и жизненных принципах ориентируются в основном на других людей, священное слово «я» утратило свою функцию опоры – эстетической, моральной, политической. На этом фоне есть только один путь из ямы: возвращение «я» должно пройти путем радикального отказа от принадлежности кому-то другому, кому бы то ни было!
Но каким могло бы быть существование индивида, последовательно прокладывающего свой путь на основе безусловного принятия своих собственных суждений и творческих сил? Устоит ли такой человек в нынешних обстоятельствах? Или его ждет крах, и он станет жертвой ресентимента «слишком многих»?
Вопросы без ответов – их так много на этом начальном этапе обдумывания плана. Зато Рэнд уже зимой 1935/36 года ясно представляет себе главного героя романа. Его уникальная творческая сила будет воплощаться в той форме искусства, которая в ХХ веке считалась и самой социально обусловленной, и самой перспективной, – в архитектуре. К 9 февраля 1936 года у Рэнд готов детальный психологический портрет нового сверхчеловека.
Говард Рорк
Отношение к жизни: <…> две вещи определяют его общую позицию в жизни: его собственное превосходство и абсолютная незначительность мира. Он понимает, чего хочет, и понимает, о чем думает. Ему не нужны какие-то еще причины, стандарты или обоснования. Его полная фиксация на себе (selfishness) так же естественна для него, как дыхание. Нет, он не научился ей, она не результат логических выводов. Он родился с ней. Он никогда не сомневается в ней, потому что ему даже не приходит в голову ставить ее под вопрос.[6]
Выходит, Рорк, герой Рэнд, не приобрел свои качества, не научился им, а просто уберег их от разрушающего воздействия других. В романе он появится как сирота без какого-то определенного прошлого. Тем не менее связанная с этим проблема останется: путь обретения истинной автономии, которую Рэнд показывает на примере Рорка в качестве жизненного идеала, для человеческого существа неизбежно является социально обусловленным. Почти лишенные инстинктов, мы заброшены в существование (Dasein) и поначалу совершенно беспомощны; каждый и каждая из нас начинает познавать мир, сидя на коленях или на руках других людей. Нас делают мыслящими существами голоса других. Так что идеал Рэнд сродни подъему по лестнице, которую можно спокойно отбросить, достигнув высоты собственной автономии. И Рэнд сразу ставит своего героя одного на эту высоту:
Безразличие и бесконечное, спокойное пренебрежение – вот всё, что он испытывает по отношению к миру и людям, которые не таковы, как он. Люди ему абсолютно понятны. И поскольку он их понимает, эта тема его не интересует. Он опирается только на себя и пребывает в себе, а потому не стремится к другим, к их обществу и не ждет от них понимания.[7]
Таким образом, Рорк не отрицает существования других людей, он отрицает их ценность для реализации собственной жизни. Именно в силу понимания того, как (обычно плоховато!) думает и живет большинство людей, он не удостаивает их внимания. Логично, что этот новый, совершенно внесоциальный мессия предстает бодрым и активным человеком. Идеальный человек Рорк не прощает другим их грехи, он существует в такой реальности, где для него есть только один грех – предательство собственных творческих целей. Выступая явным антиподом христианскому спасителю Иисусу Христу (кстати, плотнику по профессии), архитектор Рорк вовсе не стремится спасти других своими страданиями, он спасает только себя своими личными делами:
Он не страдает, потому что не верит в страдание. Поражения и разочарования для него – часть борьбы. <…> Его эмоциональный мир – непрерывная радость бытия с осознанием своих возможностей; он даже не осознает эту радость, потому что она постоянна, неизменна и естественна. <…> Мир для него – место для действий, а не для эмоций. <…> Его эмоции всецело подчинены контролю логики. И то и другое – скорее, единое целое, в котором эмоции следуют за логикой.[8]
Таким образом, устойчивость Рорка к фрустрации – прямое следствие его способности подчинять все свои чувства контролю разума. Чувства никак не мешают ему, а его тело никогда не капризничает и не сопротивляется. Последовательное исключение любой «инаковости» пронизывает всё его существование и относится не только к жизни других людей, но и к его собственному положению, к его порывам и инстинктам.
Чувственный эгоцентрик
Непрерывная бодрость духа и радость, которые присутствуют в бытии идеального человека у Рэнд, основываются на осознании того, что этот мир абсолютно пригоден
