Входи, открыто! - Марианна Кожевникова

— Слушай, а хочешь, я все это к себе в Посад оттащу? У меня там сухой чердак, сложу все твои коробки, а потом привезу обратно. Идет?

— Идет! — согласилась Ляля.

— Может, ты и мне что-нибудь откажешь? Я ведь в вашем доме вырос, мне все дорого, что от дяди Игоря и тети Лизы осталось. Мне, между прочим, тети-Лизины тетради даже пригодиться могут, я ведь как-никак тоже с французским языком вожусь. — Саня вопросительно посмотрел на Лялю.

— Да я с радостью! — снова вздохнула Ляля. — Вот и выход нашелся! Ты, как всегда, меня спасаешь. И знаешь, мне куда спокойнее будет, если все бумаги будут у тебя.

— И учебники можешь мне отдать, вон их сколько накопилось. А я нет-нет, да и загляну! А если словари откажешь, по гроб жизни буду благодарен! Словари тут есть уникальные! — Саня ласково погладил шероховатый корешок.

— Забирай! Как же я раньше о тебе не подумала? Хотя я вообще ни о чем таком не думала. И не разбирала ничего. А почему ты сам не напомнил? — Ляля строго посмотрела на приятеля.

— Виноват, товарищ начальник. Тоже не подумал ни о чем, — дурашливо отозвался Саня и скомандовал: — Тащи веревки, буду книжки увязывать.

— Сейчас принесу и помогу тебе увязывать, — тут же отозвалась Ляля.

— А если Иринку учить французскому надумаешь, то только скажи: или сам буду учить, или хорошего преподавателя найду.

— Надумаю, скажу, — кивнула Ляля.

— Ну вот и ладушки. Тогда я быстренько собираюсь и еду! — Саня уже вскочил на ноги и оглядывался, прикидывая: с чего начинать?

— Может, переночуешь? Куда ехать на ночь глядя? Спокойно все увяжем. — Ляля с любопытством смотрела на него: что-то он ей ответит? Обычно он охотно оставался в Москве.

— Ну уж нет! Я рабочий день люблю с утра начинать. Давай я твои бумаги перевяжу, а ты пока гуся упакуешь. — Саня уже нашел веревку и увязывал стопку папок.

— Давай наоборот? — предложила Ляля.

— Тогда давай и бумаги вместе, и гуся вместе, — предложил Саня.

— Давай.

И все-таки Саня увязывал папки и бумаги, а Ляля искала в кладовой корзинку. Искала и не могла найти. Сил разбирать еще и кладовую у нее не было.

— Да ладно! Не ищи! — великодушно разрешил Саня. — Честно говоря, гусь не поместится. Видишь, сколько тут всего? Я его в следующий раз возьму.

— Как это в следующий раз? Когда он будет, этот следующий раз? — упавшим голосом спросила Ляля. Она уже много чего поняла про следующие разы, потому что Санька точно с кем-то там купидонился, иначе не несся бы в свой Посад сломя голову.

— Когда корзину найдешь, — весело объявил Саня. Он уже представил, сколько с этим гусем будет мороки, и отложил его отъезд по крайней мере на неделю.

— Мне нужно будет на рынок ехать за обоями и красками, — упавшим голосом сообщила Ляля. — Тебе пятница подойдет? А на обратном пути гуся возьмешь? Договорились?

— Лады! Да ты посмотри, у тебя комната совершенно свободная стала! А была! Не встать, не сесть! В общем, все хорошо! Я тебя целую и поехал. Но ты, Лялька, ешь! А то совсем на нет сойдешь. За бумаги не беспокойся, будут в целости и сохранности.

Веселый Саня перегрузил связки и коробки в лифт, и Ляля ничего не могла сказать ему, кроме «спасибо».

Глава 8

Жизнь с дочкой сулила Мише только радости. У него не было постоянной любовницы, которую неожиданное вторжение и внезапная перемена образа жизни могла бы всерьез огорчить. Мишины любовные связи были кратковременными. С некоторых пор он легко сходился с женщинами и легко расставался. Загадки в этом не было. Он стал знатоком и откликался на призыв только тех, для кого и сам был случайным спутником. Он выбирал свободных и легких. Кое-кто из них был бы не прочь и задержаться, но Миша скучнел так откровенно, становился так рассеян, забывчив, необязателен, что очень скоро вновь оставался в желанном одиночестве. Самое интересное, что он вовсе не чувствовал себя одиноким. Экспериментатором, исследователем — да, но вовсе не одиноким и уж тем более не несчастным.

Дочка вызывала у него неподдельное восхищение. Перед этим крошечным существом он был беззащитен. И особенно ценил то, что дочка никогда не пользовалась его беззащитностью. Ей присуще было врожденное благородство. Точно так же, как Ляле. Приобретя богатый опыт общения с женщинами, Миша теперь знал это доподлинно. Он вообще научился ценить многое, чего раньше не замечал, о существовании чего даже не догадывался или не задумывался. Кроме врожденного благородства, у Иринки был хороший характер, хороший аппетит и небольшое количество капризов. В этом Миша тоже успел убедиться.

Они весело и дружно прожили воскресенье. Ходили в парк, катались с горки. Ирке понравилось съезжать вниз на животе, и живот очень скоро стал мокрым. На обратной дороге она то и дело валилась в сугроб и потом не могла встать от хохота. А он хохотал, глядя на нее. Миша уже не помнил, когда он так смеялся. Навалявшись в снегу, Иринка стала похожа на маленького снеговика, вот только вместо носа-морковки у нее была красная пуговка и такие же красные щеки.

Мокрые одежки Миша развесил по всем батареям и принялся готовить то ли обед, то ли ужин. Чистя картошку, вспомнил, что познакомился с некой Региной, очень импозантной и умной дамой, которой даже обещал позвонить в субботу вечером. Но дел было столько, что он запамятовал. А раз запамятовал, то, значит, и звонить не обязательно. Не до Регин ему сейчас, если честно. После ужина они позвонили маме, чтобы она пожелала Иринке спокойной ночи. Ляля от души пожелала.

Иринка перед сном погрустила, потому что привыкла к маминой сказке, но Миша, поглядев на ее слипающиеся глаза, сказал:

— Я тебе сейчас очень интересную книгу почитаю, научную-пренаучную. — И открыл что-то такое математическое.

После первого абзаца Иринка уже крепко спала.

«Вот ведь какая ценная книга, — подумал Миша. — Интересно, она все время так снотворно будет действовать или только в первый раз?»

Спать он устроил Иринку на диване и с умилением смотрел на маленький комочек под большим одеялом. Она была похожа на Лялю, особенно сейчас, когда крепко спала, только никто об этом не подозревал. Для себя он приготовил раскладушку. Но спать было еще рано, он сел за письменный стол, но ему не работалось, в голову лезли всякие дурацкие мысли, и он им тихонько улыбался. Часов в одиннадцать позвонила Регина, поинтересовалась, почему он не звонит.

— Я теперь с дочкой живу, — огорошил ее Миша.

— Дочке лет восемнадцать? Привет дочке, — тут же откликнулась она и повесила трубку.

Миша не ожидал такой резкости: ну и ну! Бедная Регина! Видно, жизнь обходилась с ней не слишком ласково, раз такое первым пришло в голову. Мише даже стало как-то не по себе. Но скоро он забыл о Регине и снова стал думать о приятном, думал-думал и заснул.