Оскорбление третьей степени - Райк Виланд

герр Шилль, ведь ситуация складывается не в вашу пользу. В вашем списке уже числятся: предоставление ложных сведений офицерам полиции, воспрепятствование разыскным мероприятиям и срыв уголовного рас следования. Дуэль повлекла бы за собой угрозу вооруженного насилия, нарушение закона об оружии, подстрекательство к совершению преступления, угрозу преступления, покушение на причинение телесных повреждений, нарушение общественного спокойствия. Я ничего не упустила, Зандлер?

Тот снова надел очки и оторвал взгляд от своего блокнота.

— Фальсификация преступления. Лишение свободы на срок до трех лет.

Полицейские уставились на Шилля, ожидая его реакции. Шилль покачал головой и бойко затараторил:

— Погодите, я тоже умею подводить итоги. Кто превысил скорость? Не я, а Марков. На фото я его не узнал — ну с кем не бывает? Идем дальше. Кто фальсифицировал преступление? Снова не я, а Марков. А кто пришел к вам с обвинительным заявлением? Все тот же Марков. Мне кажется, этот человек не в своем уме; вероятно, у него паранойя. В принципе, при его работе это и неудивительно.

Танненшмидт мысленно отметила, что в целом она видела ситуацию аналогично тому, как ее обрисовал сейчас Шилль, и именно такой она и хотела ее видеть. Им было совершенно нечего предъявить этому человеку. Слова Маркова и полученная им депеша не являлись должным основанием даже для ордера на обыск. Старший инспектор кивнула своему помощнику, и тот поднялся.

— Было бы хорошо, если бы впредь вы воздерживались от подобных шуток. Хорошо для вас, я подчеркиваю. Поверьте, обыск дома — процедура малоприятная, особенно… — Она кивнула на штабеля коробок вдоль стен. — …Особенно в вашем случае. Скажите, а как люди вообще становятся букинистами?

— Совершенно не желая ими стать. Это самый безопасный способ. Среди букинистов есть и книготорговцы, оставшиеся без работы, и недоучившиеся студенты богословских и филологических факультетов.

— А вас что привело на эту стезю?

— По образованию я артист. Долгое время подрабатывал в службе организации переездов. Фирма занималась также расчисткой и утилизацией имущества в старых имениях, где, собственно, мне и попадались горы никому не нужных обтрепанных книг. Вытащишь, бывало, одну, другую, читаешь, не можешь оторваться, и с какого-то момента это перерастает в самую настоящую зависимость.

Инспектор огляделась и остановила взгляд на доске, на которой были выложены десятки небольших камней, снабженных этикетками с указанием дат и географических названий: Париж, Санкт-Петербург, Варшава, Хазенхайде, Каруж, Уихокен, Ухуфельзен…

— Вы собираете камни в местах, где происходили дуэли?

Шилль кивнул.

— Что за Ухуфельзен?

— Гора неподалеку от Рудольштадта. Там дрался на дуэли Фаллада.

— Каруж?

— Район Женевы. Там состоялся поединок ме жду Лассалем и фон Раковицей.

Рядом лежали брошюры и тетради, Таннен шмидт взяла одну. Это был «Кодекс чести СА». Повертев брошюру в руке, старший инспектор вопросительно взглянула на Шилля:

— Можно?

— Пожалуйста, — сказал Шилль, — надеюсь, вы не примете меня за нациста.

Вместо ответа Танненшмидт прочитала вслух:

— «Кодекс чести СА. Действителен для всех структур, которые подчиняются высшему руководству СА. Верховный руководитель СА: Адольф Гитлер». — Она перелистала страницы и продолжила: — «Честь — величайшее благо. Сохранение и защита чести для каждого немца должны быть важнее сохранения и защиты жизни, ибо какова честь человека, такова и честь народа, и какова честь народа, таков и вес его среди народов. Бесчестные люди всегда будут рабами. Но Германия должна быть свободной…»

— Знаете, что любопытно? — встрял Шилль.

Инспектор подняла взгляд.

— Совсем недавно я листал документы, посвященные одной дуэли — последней дуэли, устроенной нацистами, загадочные последствия которой, представьте себе, ощущаются в мире по сей день. Даже Гитлер не остался равнодушен к тому, что тогда произошло, но это я просто к слову. В общем, когда читаешь этот кодекс и другие нормативные акты, диву даешься, насколько четко все было регламентировано: дело о предстоящем поединке рассматривал суд чести, прописывалось, в каком звании или чине должны быть председатель и другие члены судейской коллегии, документация велась по строгим правилам: следовало подробно указать, кто инициировал слушание, кто его проводил, что постановили и многое другое. Однако нигде не говорится, что представляет собой нарушение чести. Просто подразумевается, что все и так знают ответ.

— А вы его знаете?

В этот момент у Шилля зазвонил мобильный.

— Интересно, что понимал под честью Гитлер? — проговорил он, с подозрением глядя на телефон.

7

Груда трухи

Одной из самых больших антипатий, которые Адольф Гитлер культивирует на протяжении всей своей жизни, является антипатия к телефону. В этом вопросе фюрер совершенно не властен над собой, ведь он никогда не знает наверняка, действительно ли человек, с которым он разговаривает, является тем, кем представился. Мало того что никогда не понять, что творится на другом конце линии, так еще к беседе то и дело подключаются люди, для чьих ушей она категорически не предназначена. В общем, у него складывается ощущение, что каждый раз происходит что-то новое, что-то неприемлемое, что-то непредсказуемое, а этого он терпеть не может.

Источники называют Гитлера излюбленной мишенью телефонных розыгрышей, хотя, конечно, следует учитывать, что такой холерик и параноик даже треск или шипение в трубке может расценить как унижение и объявление войны, которое вынужден беспомощно принять. Иногда на линии фюрера звучат разговоры незнакомых людей, и они отказываются повесить трубку, несмотря на его угрозы. Иногда его спрашивают, кто на проводе, и когда он представляется, голос в трубке весело отвечает: «Кто-кто? Ты что, совсем с ума сошел?!» Бывает, у него осведомляются, который сейчас час. А однажды, беседуя с Евой Браун, Гитлер вдруг слышит: «Нарушение правил, личные разговоры здесь запрещены», и связь обрывается, прежде чем он успевает произнести хоть слово. Особенно фюреру ненавистны случаи, когда звонки приходится переводить в другую комнату, например из его кабинета в рейхсканцелярии в музыкальный салон, который лучше экранирован, но в то же время имеет технические недочеты, которые бесстыдно лишают Гитлера связи с мировыми событиями на том конце линии.

Вот почему одна из самых трудных задач для окружения фюрера заключается в том, как передавать ему неприятные известия по телефону, ведь он либо подумает, что это глупая шутка, и откажется верить услышанному, либо, опять же, решит, что из-за помех его соединили не с тем абонентом и тот с удовольствием его третирует. Когда речь идет о чем-то действительно важном, подчиненным Гитлера приходится особенно туго. Это в полной мере испытывает на себе обергруппенфюрер СС Вальтер Шмитт во второй половине дня восемнадцатого октября 1937 года.

Шмитт, которому тоже известно, насколько бурно реагирует Гитлер, когда на линии возникают помехи, тщательно продумал текст