Провинциальный детектив - Фридрих Незнанский

– Да. Я помню, – отрезал Илья и быстро зашагал вперед.

Панюшкин шел рядом в том же темпе.

– Мы с тобой вчера так толком и не поговорили, тебе не кажется?

– А о чем? – Противный мальчишка даже не смотрел в сторону собеседника.

– Как о чем? О девочках.

Илья остановился и нарочито цинично расхохотался.

– О девочках? О них я всегда не прочь поговорить. Вам какие больше нравятся – блондинки или брюнетки? Или, может, рыжие?

– Не ерничай. – Панюшкин сам себе удивлялся. Ни капли раздражения. Он как будто ожидал этот язвительно-дурашливый тон. И в самом деле, как еще можно на это реагировать? – Илья, я хотел поговорить с тобой о девочках, которых недавно убили на водохранилище. Одну из них звали Катя. Мне кажется, ты ее знал.

Маленький наглец и бровью не повел.

– Откуда?

– Это ты мне расскажи, будь любезен.

– Нет, ну, правда, откуда я мог знать эту девочку. – Илья остановился. Он говорил спокойно и совершенно серьезно. – Мы учились в разных школах. Жили в разных районах. Наши родители не знакомы. Я в этом практически уверен, и вы, думаю, тоже. Где бы я мог с ней познакомиться?

Панюшкин пожал плечами:

– Чего я тебе буду объяснять – по Интернету. На том самом сайте, по поводу которого мы к тебе вчера приходили.

Илья улыбнулся мягко и как будто покровительственно:

– Я с девушками по Интернету не знакомлюсь. – И пошел дальше. Панюшкин последовал за ним.

Глава 28

Анне Федоровне было стыдно. Но даже стыд у нее был какой-то странный. Он проявлялся в некой особенной мрачности и резкости. Как будто все вокруг виноваты в произошедшем, кроме нее самой. Вообще-то это выглядело как чистое хамство, но Турецкий прекрасно понимал, что причиной всему стыд. Всего лишь стыд, не более того.

А чего еще можно было ожидать? Взрослая женщина, мать, наглоталась таблеток, будто нервный подросток. Конечно, тут есть чего стыдиться.

– Здравствуйте, Александр Борисович! – Голос был слабый, тихий. Лицо бледное. Глаза смотрят из-под полуприкрытых век. – Я заболела немного, как видите.

Ах, вот как это у нее называется! Заболела… Заболела она давно, прекрасная Анна Федоровна. Вот только не лечилась почему-то. Сказать ей об этом?

– Я знаю, – сказал Турецкий. – Как вы сейчас себя чувствуете?

Вопрос был дежурный, ответ подразумевался. Плохо ей, ясное дело. И еще долго будет плохо. Слабость, головокружение, отсутствие аппетита. Слезливость, наверное. А отдуваться будет, разумеется, Кира.

Смородская не ответила ничего. Натянула одеяло до носа и отвернулась к стене.

– Я понимаю, что не вовремя. Но нам нужно принять какое-то решение.

В комнату вошла женщина с подносом. Сиделку, стало быть, взяли. Еще бы, Кира в школу ходит, а Смородскую одну в доме оставлять нельзя. Мало ли что еще учудить может. На самом деле, конечно, ничего. Просто Кира боится, и это нормально.

На подносе стоял стакан с водой, рядом с ним несколько кружочков разных цветов и форм – таблетки. Еще там была высокая фаянсовая кружка, от которой шел приятный, щекотавший ноздри запах. Бульон.

Лекарства Смородская безропотно приняла, а кружка с бульоном так и осталась на тумбочке, нетронутая. Сиделка быстро ушла, снова оставив их одних.

– Да, я заболела… О каком решении вы говорите? Да, кстати, спасибо, что помогли Кире, когда я…

– Не за что, разве ж это помощь? Она, вообще-то, молодец.

– Я знаю. Молодец. И даже больше, чем вы думаете.

– Да уж я догадываюсь. Анна Федоровна, это, конечно, не мое дело, но… – Тут он прервался, решив, что это действительно не его дело. – Ладно, оставим.

– Нет, вы скажите! – В надтреснутом голосе звучала вся ярость, на которую эта женщина была способна в данный момент, несмотря на слабость и упадок сил.

– Девочку пожалейте!

– А вы совершенно правы, не ваше это дело. – Она снова повернулась лицом к стене. – Так о каком решении вы пришли поговорить?

Так спрашивает, как будто сама не понимает. Все предельно ясно – тупик. Причем полный. Много тени, темных углов, но как наводишь на них свет, ничего не находишь – только кучки экскрементов из чужой, уже прожитой жизни. И никаких зацепок. Совсем никаких. Оля не помогла. Она, кстати, славная девушка, может, Анне и неприятно об этом слышать. Честная по-своему. И ужасно несчастная, между прочим.

– А рядом с Олегом все становились несчастными. Это у него такой дар был. Даже удивительно. Стараюсь и не могу вспомнить, кого же он осчастливил за свою жизнь? Вот, пожалуй, разве что Тамарку… Вы ее видели – тетка, которая сторожила этот его бордель личного пользования. Сидела без работы, он ее пристроил. Бедная Тамарка. Я ж ее выгоню.

«Да уж. Ты выгонишь. Злая ты, Аннушка. Впрочем, все вы тут девушки недобрые». – Турецкий незаметно для себя отключился, слушая ее негромкое раздраженное бормотание. А Оля бедная… Бедная молодая Оля. Такая старая уже. Старше, чем Анна. Та отгородилась от окружающей ее бездны стеной из гордости, переходящей в гордыню, а Оля хлебнула по полной. Говорит теперь, что ей вовек не отмыться.

Последние слова он произнес вслух.

– Конечно, не отмыться. На что она вообще рассчитывала, ввязываясь в этот «блудняк» – назовем вещи своими именами? Надеялась, что он со мной разведется и на ней женится? – Смородская начала смеяться и закашлялась. – Я его совершенно не держала. Если бы захотел, ушел бы. Да не к ней.

Турецкому захотелось воздеть руки к небесам: «Девочки, спорить больше не о чем! Предмет спора помер. Он уже больше никому не будет расшатывать нервную систему. Кто-то заботливо избавил вас от этого «геморроя»! Разумеется, он этого не произнес, да и от жестикуляции воздержался.

– Так вы отказываетесь дальше заниматься этим делом? Я правильно угадала ваши намерения?

– Анна Федоровна, я не вижу здесь дела, поймите. Да, считайте, что я сдаюсь, хоть это и не в моих правилах. Но я действительно не представляю, что еще с этим можно сделать. Считайте, что вашего мужа постигла… м-м-м… заслуженная кара.

Смородская презрительно хмыкнула.

– Я оплачу вам все усилия, которые были затрачены, чтобы прийти к такому ценному выводу.

– Еще бы, конечно оплатите. Лишнего я с вас не возьму, уж поверьте. И еще хочу сказать: пожалейте вы и себя, и ребенка! Сейчас учебный год закончится, поезжайте с ней куда-нибудь, все равно, куда, лишь бы подальше отсюда. Лучше всего, в такое место, где вы не были втроем.

– А таких мест очень немного. Может, это покажется странным, но мы много путешествовали вместе. Да… Мы были почти врагами, но нам никогда не было скучно.

Конечно! С врагами скучно не бывает. Разве может быть скучно при таком напряжении?! Она тоскует по своему врагу, она прекрасно понимает, что с момента его смерти обречена на безысходную скуку. И вся суета, которую она развела, стремясь найти убийцу, – всего лишь попытка развлечь себя. Но не помогает. Все равно скучно.

Она относительно молодая, довольно интересная женщина. И вот такое творит! Почему? Такое горе? Он смотрел на ее лицо, едва выделявшееся на фоне белой подушки. И тут ему показалось, будто он что-то понял.

– А вы очень умная, Анна Федоровна! Вот только у меня есть ощущение, что вы оказались умнее себя самой. И мучаетесь теперь. Я вам тут не помощник. Вы не оставили улик.

Она вздрогнула и как будто очнулась от своего забытья.

– Вы о чем? – Она искренне оживилась. Лицо просветлело.

– Не делайте вид, будто вы меня не понимаете.

Царевна Несмеяна излечилась. Она зашлась в веселом девчачьем хохоте.

– Александр Борисович, не усложняйте меня. Не нагружайте на меня больше, чем я могу увезти. – Отсмеявшись, она немного успокоилась и допила воду из давешнего стакана для лекарств. – Я, конечно, не очень умная и, как видите, истеричная тетка, но я не чудовище. Я моего мужа не убивала. Иногда, конечно, хотелось… Но вы поймите, у меня просто мозгов бы не хватило закрутить такую комбинацию, которую ни вы, ни милиция разгадать не в состоянии. И потом, зачем мне тогда обращаться к вам? Это ж дикий вариант! Я, даже если напрягусь, ни одного романа не могу вспомнить, где было бы нечто подобное! Это же безумие! Я понимаю: в ваших глазах я выгляжу, особенно после того, что случилось, как сумасшедшая скучающая дамочка, у которой слишком много денег. Наверное, так оно и есть. Но мужа моего я не убивала.

На последних словах Смородская почти кричала. На шум в комнату вошла сиделка и укоризненно покачала головой.

– Анна Федоровна, вам нельзя так волноваться. – Она подошла к кровати и стала решительно оправлять подушку. – Вам бы поспать! – Она с упреком посмотрела на отошедшего к окну Турецкого. – Если вы еще не закончили, приходите завтра, например. Ей уже будет лучше.

– Да нет, у нас уже, собственно, все. До свиданья, Анна Федоровна! Извините, что заставил вас нервничать.

Она не ответила, снова отвернувшись к стене.

Уже в палисаднике его настиг телефонный звонок. Голос был слабый, но спокойный.