Малавита - 2 - Тонино Бенаквиста

— Так, а двое остальных, кроме вас, как мы уже установили, Энтони Пэриш и Джефри Хант?

Фред кивнул и продолжил:

— Думаю, мне стоит указать вам еще на одну ошибку: после той дурацкой облавы, что ФБР устроило на собачьих бегах на Род-Айленде и которая закончилась бойней, газеты писали о трех погибших мафиози. По части братьев Минск вы были совершенно правы, а вот что касается Берни Ди Мурро, это был чистоплюй, который и яблока-то ни разу в жизни не украл.

Во время своих откровений Фред никогда не упускал случая упомянуть одну-две судебные ошибки, чтобы поставить Тома в неловкое положение.

— Его семья до сих пор страдает, в любой дряни, что случится в их квартале, подозревают их. Вы больше не записываете. Том? Это вам уже не интересно? Предпочитаете услышать, откуда взялся тридцать один процент финансирования стадиона Палленберг?

— …

— Конечно, это интереснее. Эти проценты были перечислены «Ройсан компани», фирмой, которую основали мы с Арти Калабрезе и Дельроем Пересом, а юридический адрес ее располагался в почтовом ящике полуразрушенного дома на Уэст-Маркет-стрит.

Том покрылся холодным потом. Агенты вот уже десять лет пытались разобраться с этим делом, не продвинувшись за эти годы ни на сантиметр.

— Я внес десять процентов, Калабрезе — одиннадцать, то есть все, что получил от своего бизнеса с внедорожниками, а Дельрой имел удовольствие внести свои десять процентов, отправив для этого восемьдесят торговцев героином работать сверхурочно на улице. На мой взгляд, вашим коллегам из DEA стоило бы заглянуть в подвал дома номер тысяча сто восемьдесят четыре по Тилбери-род, в Ньюарке — там они сгружали дурь, прибывавшую из Боготы. Теперь вы понимаете, что на этом стадионе мы чувствовали себя словно в своей гостиной. У меня была ложа. Арти. Дельрой и я, мы даже носили значок с изображением последнего президента, после того как он выступал там с речью во время избирательной кампании. Ну вот; Том. На этот год — всё.

На большее капитан Квинт и не рассчитывал. Фред всегда очень точно дозировал количество информации, которую сливал лишь для того, чтобы продлить внимание программы Уитсек к собственной персоне.

— Следующее свидание через год. Если мы за это время останемся добрыми друзьями, обещаю рассказать вам все о карибской цепочке, которая появилась на моих глазах и, кажется, чем далее, тем сильнее сияет.

В порядке исключения Том задал последний вопрос:

— А на Джои Д'Амато у вас ничего нет?

— Джои Д'Амато? На психопата, что ли?

— Я готов оплатить любую информацию об этом подонке.

— Я мало с ним работал, уж больно он был ненормальный. Даже на нас нагонял страху. Что, о нем снова заговорили?

— Ему на свободу через три месяца, а мне не хотелось бы видеть его на воле.

Фред понимал почему. Рассказывали, что Джои Д'Амато, получив пятнадцать лет за вооруженное ограбление, прямо на суде поклялся, что достанет того, кто упрятал его за решетку, — а именно, капитана Томаса Квинтильяни лично.

— Мне жаль, Том, но у меня на него ничего нет.

— Что ж, ничего не поделаешь, — ответил тот, пряча блокнот и намереваясь включаться в работу.

Хотя Фред и сам решал, какую информацию и в каком количестве он выдаст в следующий раз, такие сеансы давались ему с большим трудом. Он готовился к ним заранее, делал заметки, прикидывал, какое впечатление произведут его откровения. Но чем ближе был день его ежегодного свидания с Томом, тем он становился раздражительнее и мрачнее. Не то чтобы его уж так сильно волновала судьба Дельроя Переса или Зигги Де Витта, но всё снова переживать, снова оказываться в роли предателя — от этого нутро у него переворачивалось, и он ощущал себя в одно и то же время и палачом, и жертвой. Не сегодня-завтра жизнь людей, которых он только что заложил, полетит ко всем чертям, и никто не поймет, что за проклятие обрушилось на них. Они быстро догадаются, что кто-то накапал, но вот кто? Много имен придет им на ум, но только не Джованни Манцони, этого предателя из предателей, исчезнувшего двенадцать лет назад. Никому из них невдомек, что они стали частью долгосрочной стратагемы и что после них будет еще много других, и те тоже будут ломать себе голову, как это они оказались за решеткой, даже не почуяв опасности. Только что, между двумя глотками граппы, он убил несколько человек. Он не нажимал на курок, но это было так. Эти люди погибли. Люди, которых Фреду не в чем было упрекнуть, совсем наоборот. Некоторые из них протягивали ему руку помощи, один даже спас жизнь, предупредив о ловушке, и никто не причинил ни малейшего вреда. А Фред отправил их только что за решетку — кого на пять, кого на десять, кого на двадцать лет. Кое-кого из них Том расколет, и они тоже сдадут еще какого-нибудь парня, и тогда он мелкую сошку отпустит, чтобы поймать рыбу покрупнее. Там, по ту сторону Атлантики, жизнь «Коза ностры» делилась на «до» и «после» Манцони. Фред приберег для нее еще несколько ударов, но все они будут нанесены сзади.

— Мне пора, — сказал Том. — У меня был трудный день, а вам завтра ехать. Польпетоне и все остальное было великолепно.

— Будьте моим гостем до конца, устраивайтесь наверху, в любой спальне. Можете даже занять все крыло с ванной и всем прочим.

Предложив стол, предложить еще и дом — это был его способ выйти из сражения с гордо поднятой головой.

— У Боулза вам отдохнуть не удастся. Вы там просто не заснете: он храпит.

— Храпит? А вы откуда знаете, Фред?

— Ну… Я просто думаю, что Боулз должен храпеть, как все после выпивки.

— Боулз пьет?

— …Делайте как знаете, Том, и спокойной ночи.

Капитан покинул дом, не испытывая никакой радости при мысли о тесной каптерке, где ему предстояло провести ночь. Правда, спать он не собирался: ему надо было как можно скорее передать только что полученные сведения высшему начальству Федерального бюро.

Прошедший день был ужасен, и следующий обещал быть не легче. На пороге спальни Фред попятился, увидев, как из ванной выходит Магги.

— Это ты?

— Я решила лучше приехать вечерним поездом, — сообщила Магги, уже закутавшись в перину.

Действительно, она только что хлопнула дверью своего заведения и поспешила укрыться рядом с мужем. На этот раз Франсис Брете победил окончательно. Действуя через посредника, группа «Файнфуд» предложила владельцу дома на улице Мон-Луи, где располагался «Пармезан», выкупить здание. Вместо подписания очередного договора о найме. Магги попросили в кратчайший срок очистить помещение. Чтобы добить умирающего Давида, Голиаф развернул военные действия с размахом, которому позавидовал бы Пентагон. Объявив своей команде о закрытии предприятия и пообещав найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации, Магги, как того требовали правила, последней покинула тонущий корабль. Похоже, прекрасная история «Пармезана» на этом заканчивалась.

Битва против агрессивного и злобного конкурента измотала ее и заставила усомниться в обоснованности надежд. Теперь она жалела, что имела наивность бороться за свое скромное место в экономических джунглях, законы которых были подчас еще более жестокими, чем те, по которым жил клан Манцони. Она не имела ни малейшей склонности ощущать себя жертвой и не признавала поражения, не испробовав всего, что в ее власти, но такая недоброжелательность ей претила, а потому она уже готовилась сдать оружие.

Она потянулась к мужу, чтобы привлечь его в постель, прижаться к нему. Ей нужно было почувствовать его объятия, уткнуться лбом ему в грудь. Отвечая на нежность жены, он не заметил ее состояния и, скользнув руками по ее бедрам, ухватил за ягодицы. Несколько мгновений Магги терпела его ласки, но потом тихонько высвободилась из объятий. Однако Фреда не так легко было заставить отказаться от своих намерений, и он вполне однозначно дал ей понять, что желает увидеть ее голой; несколько минут они продолжали борьбу, которая закончилась взрывом единодушного хохота. Он слишком хорошо знал ее, чтобы не понимать, что в подобном случае нужно подождать и она сама к нему вернется. Да и он был озабочен и утомлен не меньше ее, и потому не стал настаивать на продолжении любовных игр. Он долго стоял под душем, который расслабил его мышцы и нервы, а затем лег рядом с женой, чтобы забыть этот день, следя за беззвучными и бессмысленными кадрами телепередачи.

— Мы с Квинтом были там, внизу.

— Я видела вас, когда закрывала ставни.

— А почему ты не подошла поздороваться с нами?

— Я почувствовала, что вам надо побыть наедине. Я не права?

Они пожелали друг другу спокойной ночи, но у них так и не вышло сосредоточиться на приятных мыслях, которые могли бы плавно перейти в сновидения. Они ворочались в постели, время от времени оказываясь лицом к лицу с широко раскрытыми глазами.