Тщеславная мачеха - Фиделис Морган

– Вы никогда не продадите книгу с таким названием. – Нахмурившись, Элпью попыталась раскусить женщину, выигравшую ее в карты. – Почему вы здесь? Явились за своей добычей? Что за шуточки, миссис?

– Когда сегодня вечером после ужина я пришла в свою комнату, меня ждал мужчина в черном. Ни слова не говоря, он повел меня к ожидавшей карете. Потом постучал мне по плечу каким-то французским письмом. Ордером на арест, видимо. Выходит, теперь они думают, будто я убила эту противную Аурелию. – Мердо-Мактавиш встала и прошлась по комнате. – Возможно, здесь уже все наши. – Она с улыбкой кивнула женщине у окна и одними губами спросила: – Кто это?

– Понятия не имею, – ответила Элпью, садясь к столу. Она собрала карты и стасовала их. – И вы не испытываете даже тени смущения, деля камеру с женщиной, которой завладели с помощью мошенничества?

– Я в жизни не видела это чучело, – отозвалась леди Мердо-Мактавиш.

– Я говорю про себя. – Элпью изучающе смотрела на леди Изабеллу Мердо-Мактавиш, оценивая свою жертву. – Я Элпью, забыли? Вы выиграли меня в карты у моей госпожи.

– Нет-нет, все было совсем не так. – Шотландка покраснела. – Я не… Ко мне это не имеет никакого отношения… я…

– Выкладывайте. Каковы ваши условия? Я хочу принадлежать только себе. Предполагаю, что в страшном ажиотаже миледи скорее всего забыла, что не имеет права использовать меня как ставку в игре. Я не рабыня. Я свободнорожденная женщина.

– Вы не понимаете. Я не могу говорить об этом. К тому же какое это имеет значение теперь, когда мы оказались здесь? Нас сожгут на площади, как по-вашему?

Элпью пыталась разгадать эту головоломку. Неужели леди Изабеллу посадили к ней в камеру, чтобы эта женщина побудила Элпью в чем-то признаться, а потом сообщила об этом властям? Слишком уж много для совпадения, чтобы всех троих бросили в Бастилию в течение одного дня. И зачем вообще существует эта ненормальная тюрьма? Здесь не держат совершивших убийство, кражу или любое другое преступление, за которые сажают в английские тюрьмы. И жизнь скорее напоминает общение в кофейне или в городском саду.

– Мужчина у дверей сказал, что я могу ходить в библиотеку, в которой, видимо, весьма недурная подборка книг на английском языке. – Изабелла вздохнула и села напротив Элпью. – У меня с собой перо и бумага, поэтому не исключено, что за время своего вынужденного заключения я напишу великую книгу.

Элпью ахнула. Вот что связывает всех троих. Все они сочинительницы. А для чего в первую очередь используется Бастилия? Для того, чтобы преподать урок писателям, которые прогневали французского короля.

– Вы в последнее время ничего не написали? – Элпью постаралась не выдать своей заинтересованности.

– О да… – Леди Изабелла просияла. – Сказку о принцессе, которая уколола палец и уснула на многие годы…

– Нет, не сказки… сатиру. Вы про короля Франции ничего такого не писали? Никаких скандальных статей? Памфлетов?

– Сомневаюсь, что французские принцессы когда-либо кололи свои пальчики…

– В Лондоне мы поставляем светские сплетни для одной газеты. Вы ничего подобного не писали? – Элпью стала припоминать подробности статьи, которую они с графиней пытались продать. А вдруг там были замечания в адрес короля – грустного старого Якова Стюарта, а кто-нибудь решил, что подразумевался король Людовик?

– Мой жанр – народные сказки. Я хожу по лесам и окраинам города и разговариваю с мудрыми старухами; они пересказывают мне сказки, переходящие из поколения в поколение. Я записываю их для нового поколения, чтобы они не исчезли.

– И никакая из них не касалась великого французского короля или кого-нибудь по имени Людовик?

– Нет. – Леди Мердо-Мактавиш беспокойно поерзала на стуле. – Простите, мистрис Элпью, но я не понимаю, почему вы так резки со мной. – Достав носовой платок, она начала комкать его в руках.

– Вы вернете миледи ее дом или мне придется отыгрывать его у вас?

– Я не могу этого сделать. Я выиграла дом в честной игре.

– Знаете, ее дом – всего лишь наемное жилье. Вы можете владеть им, пока она жива, после этого дом отойдет короне.

– Обладание собственностью графини меня не касается.

– Вы знаете, кто отравил Аурелию?

– Конечно, нет.

– Вы назвали ее противной.

– Она всего неделю пробыла в Сен-Жермене, но повсюду совала нос. Расспрашивала меня о моем муже.

– Например?

– Давно ли я знаю его. Кем он был до того, как я с ним познакомилась. Я не понимала, куда она клонит. Видите ли, я терпеть не могу говорить о нем. Для меня это очень болезненные воспоминания. Поэтому я стала задавать вопросы в ответ, поинтересовалась, зачем Аурелия приехала в Сен-Жер-мен – лишь для того, чтобы совать нос в чужие дела? Она ответила, что приехала в Сен-Жермен к мадемуазель Смит. – Элпью откинулась на стуле. Вот это поворот! А ведь мадемуазель Смит отрицала, что знакома с Аурелией. – Она была невыносима. Буравила меня взглядом своих черных глаз. – Изабелла Мердо-Мактавиш расплакалась. – Вы не представляете, как она меня этим пугала.

– Пугала вас! Так, значит, ее смерть принесла вам облегчение?

– Напротив. Теперь, когда она умерла, я напугана еще больше.

– Почему?

– Потому что убивший Аурелию допустил ошибку. Убить пытались меня. Я уверена в этом.

– Да с чего вы взяли, что добраться хотели до вас? – Элпью развернула карты веером, затем снова перемешала. – Вы стольких обманули, что на вас охотятся?

– Я получала письма с угрозами. В них говорилось, что я умру.

Элпью испытующе посмотрела на шотландку.

– От кого были письма?

– Откуда мне знать? От какого-то сумасшедшего.

– Или сумасшедшей.

– Возможно. – Леди Мердо-Мактавиш начала заламывать руки. – Поначалу я думала, что это она – Аурелия. Первую записку с угрозой я получила в день ее приезда. А она ходила среди нас так, словно прожила здесь всю жизнь. Ее загадочный облик оставался загадочным до конца – в прямом и переносном смысле: безукоризненно наложенные белила, безупречные пепельные локоны спускаются на шею, изумительно контрастируя с голубыми венами, искусно прорисованными на груди. Я никогда не видела такого идеального макияжа. Вены обозначены на шее, спускаются на грудь. Даже на руках прочерчены. В Сен-Жермене очень немногие дают себе труд поработать над руками. Аурелия походила на театральную актрису. Мы все так друг от друга устали и так надоели друг другу, что первое время она была для нас чем-то вроде развлечения. Но мне она не понравилась. Аурелия была холодной, а эти черные глаза… – Женщина вздрогнула. – Я чувствовала, что ее взгляд постоянно чего-то ищет, на что-то охотится. Доискивается моих самых сокровенных тайн.

– И что же говорилось в тех записках с угрозами?

– «Ты умрешь за то, что уничтожила меня». И тому подобное.

– А меня вы не уничтожите, или я все еще ваша собственность? – Элпью откинулась на спинку стула. – У вас привычка уничтожать людей, да?

– Я подумала, что это, должно быть, ошибка – «уничтожила меня». Я решила, что это написал француз, не совсем хорошо владеющий английским.

– Возможно, это был некто, кого вы, как и меня, выиграли в карты, а потом продали?

– Я бы никогда…

– Ну же. – Элпью сдала карты. – Я играю на себя и дом графини. Ставлю две сотни ливров.

– Из Бастилии можно выбгаться двумя путями. – Пигаль сидела на кровати, потягивая теплое бренди. – Мы пишем этому задаваке с манией величия, Людовику, униженное письмо с извинениями и дегжим пальцы скгещенными, чтобы его никто не пегехватил, особенно эта сучка – его любовница, и ждем ответа с пгиказом об освобождении. Или убегаем.

– Послушать тебя, это так просто, Олимпия. Что мы делаем, выходим из парадной двери? – Графиня забиралась в постель, облаченная в красную шелковую ночную сорочку, которую ей одолжила Пигаль.

– Пгинимаю твое замечание. Нужно обсудить данный вопгос со знающим человеком. – Она спрыгнула с кровати и обулась. – Если я сбегу, то, газумеется, мне повсюду пгидется путешествовать пегеодетой, но… Идем.

– Куда мы теперь?

– Мне нужно поговогить со специалистом. – Пигаль вошла в камин и забралась на стопку книг. – До сего дня мне никогда не пгедставлялся случай навестить его, но я знаю, где он находится. Сегодня его пегевели в дгугую камегу. Это всегда становится известно. Следуй за мной! – Пигаль подоткнула юбки, выставив на обозрение тощие ноги и туфли с красными каблуками. Графиня смотрела, как ее подруга, подтягиваясь, лезет в дымоход и ее ноги медленно исчезают из виду.

– Но, Олимпия…

Графиня поморщилась, готовясь к восхождению. Пигаль такая худая, а она такая embonpoint. [61] Леди Анастасия осторожно встала на какие-то книги и посмотрела в длинный узкий дымоход. А вдруг она там застрянет?