Когда мы состаримся - Мор Йокаи

— Ну! Непременно надо послушать. Это же чудо что такое! И играет сестрица замечательно.

Исправник предложил соседке руку, и общество перешло в смежаю комнату. Это были покои молодой хозяйки.

Убраны они были пышно и богато. Мебель красного и чёрного дерева с резными узорами и позолотой, высокие застеклённые шкафы, тяжёлые штофные драпри. Но богатая эта, нарядная обстановка всё же существенно отличалась от прочих, обычных дамских апартаментов.

В одном углу стоял ткацкий станок красного дерева с челноком, инкрустированным слоновой костью; на нём — неоконченная ткань с искусным замысловатым узором: птицами, цветами, мотыльками.

— Вот мой стол, здесь я вышиваю, — сказала юная хозяйка. — И скатерть в столовой, где мы завтракали, — тоже моя работа.

И впрямь воспитание необычное.

Возле стенки — прялка с колёсным приводом и другая, с педалью; на одной — льняная кудель, на другой — пук шёлка с воткнутыми в него веретеном из слоновой кости.

— А вот моя библиотека, — указала её владелица на шкафы.

За дверцами виднелись стройные ряды всевозможных банок и склянок. Внизу — экземпляры самые увесистые: маринады; особо, полкой выше — заготовленные на зиму огурцы, дальше, до самого потолка, — компоты из ягод и фруктов всех сортов в наиаккуратнейшем порядке. Увенчивал коллекцию ряд наливок, отсвечивавших каждая своим цветом.

— Роскошная библиотека! — вынес своё суждение заседатель, поскольку исправник затруднялся составить себе определённое мнение о даме, которая так именует подобное собрание.

Стянутые над альковом наподобие шатра тяжёлые брокатовые занавеси легко позволяли угадать их назначение.

— Это моя спальня, — приподняв их, с детской простотой подтвердила молодая хозяйка.

На полу — пёстрая циновка, и ничего больше.

Да, странное воспитание, очень странное.

Рядом с постелью стояла большая медная клетка.

— А это моя любимая птичка.

В клетке сидел большой чёрный петух. При появлении незнакомцев он встал, со встревоженным квохтаньем ероша перья и сердито потрясая алым гребешком.

— Мой старинный друг, и сторожит меня, и будит на заре, напоминая: пора вставать. — И хозяйка ласково просунула руку в клетку к сердитой птице, которая, умерив своё чудное клохтанье, сделала к ней несколько искательных шажков. — Когда я гуляю, он рядом ходит, как собачка.

При гостях чёрное чудовище лишь негромкими звуками давало знать, что замечает их присутствие. Но стоило появиться Топанди, как подняло настоящую военную тревогу, будто оповещая несметные стаи кур о приближении лисы.

— Ничего, сразу замолчит, как музыку услышит, — успокоила гостей его покровительница.

Посмотрим, однако же, что такое венгерское фортепиано!

Это были просто большие цимбалы, правда, в своём роде шедевр: из эбенового дерева с перламутровой инкрустацией и серебряными колками. Два положенные на струны молоточка с коралловыми рукоятками и вся подставка вплоть до мозаики разноцветного дерева на прочной деке — настоящее произведение искусства. А круглое, обтянутое красным бархатом сиденьице перед инструментом — на золочёных когтистых лапах.

И всё-таки как странно: дама, которая играет на цимбалах!

Тот самый инструмент с захудалой сельской окраины, который обычно таскают под мышкой, под рваным балахоном и ставят на трактирный стол или на опрокинутую бочку, куда деревенские парни небрежно кидают увесистые медяки — этот немудрящий инструмент здесь, среди мебели красного дерева! И сама хозяйка барской усадьбы собирается усесться за него, как за рояль, и унизанными драгоценностями пальчиками извлекать звуки из его жалких струн, наподобие какого-нибудь старика со всклокоченной бородой и отдающей прогорклой табачной вонью пустой трубкой во рту?

Да и сама игра на нём до того чудна, почти гротескна. Эти дёргающиеся наперебой руки, вовлекающие в своё движение плечи и голову. Совсем не то что фортепиано, где одних пальцев достаточно. С роялем пианист обращается, как барин с дитятей: через вежливых воспитателей; цимбалист же со своим инструментом на «ты».

Но юной хозяйке это очень шло.

Едва молоточки оказались у неё в руках и пробежались по тугим струнам, лицо её приняло совсем новое, незнакомое выражение. Перед тем было в нём, откровенно говоря, нечто простоватое; но тут оно одушевилось. Исполнительница была в своей стихии, была сама свобода, сама уверенность.

Две песенки она спела гостям. Обе относились к тем, что известны у нас под названием «пожоньских куплетов». Слагались они законоведами в кофейнях в те поры, когда ещё заседало сословное собрание — и молодые люди были побойчее.

Одна — на красивый грустный мотив: «Как из города, из Вены подуло, ветром северным потянуло». Кончается она тем, что даже вода в Дунае стала горькой до слёз, которые отцы отечества «льют да льют, проливают», так как в депутаты всё «не тех, ой не тех выбирают».

Патриоты наших дней поскупее на слёзы, но тогда многие, очень многие пригорюнивались за этой песней.

Другая, «Венок розовый, терновый», тоже была очень мелодична. Текст же изобиловал разными алтарями, ангелами, венками свободы и прочими мифологическими аксессуарами.

Струны под руками юной исполнительницы звенели так сладко, песни лились из уст столь пылко, будто её самое эти цветы пиитического красноречия радовали и печалили больше всех.

Спела она и ещё один пожоньский куплет, уже сатирического содержания; но его саркастическое жало было нацелено на злобу дня столь частную и личную, что ныне едва ли кто объяснит, в чём соль намёков на взлетевшую на крест ворону и на скакуна, впряжённого в телегу.[68]

Топанди страшно нравился этот куплет, относимый им, видимо, к попам, и он попросил повторить его, страшно довольный тем, как хитроумно упрятана насмешка, понятная одним посвящённым.

Исправник был совершенно очарован немудрёным инструментом. Никогда не думалось ему, что владеть им можно так виртуозно.

— Но скажите, ваша милость, где же вы играть на нём научились? — спросил он, не в силах долее скрывать своего изумления.

При этих словах её милость расхохоталась так, что, не удержись она ногами за цимбал, тут же опрокинулась навзничь вместе с сиденьем. Но волосы её, уложенные по моде тех времён в причёску à la girafe[69] не удержались и, увлекая за собой черепаховый гребень, двумя витыми змеями цвета воронова крыла соскользнули до самого пола.

Перестав смеяться, молодая хозяйка попыталась было опять укрепить их гребнем, но они никак не желали повиноваться. Тогда она просто наскоро свернула их, заколов веретеном. Великолепней венец трудно и вообразить!