Наставница королевы - Карен Харпер

— Фрейлин отослали прочь? — спросил Кромвель стоявшего у двери стража.

— Да, милорд, — ответил тот и отступил в сторону, не сводя с нас настороженного взгляда.

«Значит, — подумала я, — Кромвель здесь частый гость, раз стражники знают, как к нему обращаться». Король назначил Кромвеля генеральным викарием, чтобы тот имел право наказывать тех, кто отказывался подписать клятву верности. Одновременно он получил важный пост лорд-хранителя Малой печати[48], но шепотом передавали слухи, что вскорости Кромвель возвысится и до титула пэра.

Капюшон все еще закрывал мое лицо, но я откинула его, когда мы вошли внутрь комнаты, показавшейся мне поначалу пустой. Я смутно помнила эти стены, обшитые дубовыми панелями, и сложенный из камня очаг. Сейчас огонь в нем не горел, а спертый воздух был сырым и холодным. В углу стояло ложе под балдахином, а из узкого окошка открывался вид на Темзу. Часто ли Анна смотрела на эту серую ленту реки, ведущую к свободе? Несомненно, смотрела, ибо в тени у окна она и стояла.

— Благодарю вас, Кромвель, — проговорила Анна, опустив подобающее обращение к сановнику, затем подошла ко мне и притянула меня к себе, взяв за руки.

Руки у нее были холодные и влажные. Она кивнула Джону, стоявшему за моей спиной, потом наклонилась ко мне.

— Кэт, я…

— Мы заключили договор, ваше величество, — перебил Кромвель, — а в договоре участвуют две стороны, они имеют взаимные обязательства.

Анна повернула к нему голову. Я была поражена тем, как хорошо она владеет собой.

— Я вам уже сказала: я повторю тщательно продуманный вариант ваших слов. Так что давайте мне текст речи. — Анна выхватила у него из рук бумагу и снова повернулась ко мне. — Джон, — произнесла она, — перстень при вас?

— Да, ваше величество.

На какой-то миг у меня мелькнула безумная мысль о том, что Анна по какой-то непонятной причине свела нас с Джоном здесь для обручения или даже для венчания. Джон шагнул вперед и вручил Анне маленький футляр из голубого атласа, который она нетерпеливо открыла. Там лежал перстень-медальон. Королева сдвинула рубин вместе с оправой, и под ним я увидела миниатюрный двойной портрет. Внешняя сторона золотого кольца была украшена чеканкой, вставками из слоновой кости и самоцветами. Когда Анна поднесла перстень к слабому свету, лившемуся из окошка, я разглядела: одна миниатюра представляла собой портрет крошки Елизаветы, а другая — очаровательный портрет самой Анны. Слезинка скатилась на изображение дочери, но королева тут же смахнула ее.

Кромвель приблизился, чтобы тоже рассмотреть миниатюры, но Анна сердито захлопнула медальон.

— Он прекрасен, — обратилась она к Джону, оттесняя плечом Кромвеля. — Кэтрин Чамперноун, — произнесла королева, надевая перстень на безымянный палец моей правой руки, — я вручаю вам это для того, чтобы вы передали перстень моей дочери. Вы отдадите его, когда она подрастет и уже не потеряет его случайно — когда она сможет все понять и узнает, что я любила ее. Кромвель, поклянитесь мне еще раз, что Кэт всегда будет находиться там же, где и Елизавета, — во всяком случае, до совершеннолетия принцессы. Вы ведь дали мне слово.

— Дал, ваше величество.

— И раз уж я не могу повидать свою девочку, — тут я невольно подумала о королеве Екатерине, которой Анна не позволяла видеться с дочерью, — вам, Кромвель, следует позаботиться, чтобы Кэт с перстнем была там в мои последние минуты.

— Это условие входит в наш договор.

У меня по телу пробежала дрожь. Я гордилась оказанной честью, но и страшилась ее. Говорила ли Анна о том, что я должна присутствовать при казни, если ее приговорят к смерти? И при этом перстень должен быть на моем пальце? Я уже хотела спросить об этом, но Анна заговорила снова:

— Я по-прежнему намерена заявить на суде о своей невиновности, пусть вы и сфабриковали эти обвинения. Вам понятно, Кромвель? Я ни в чем не виновата и скажу об этом прямо.

— Ваша речь на суде — это ваше дело. В пределах разумного.

— Разумного?! — воскликнула она с горьким смешком. — Ступайте теперь прочь, пока я не утратила власти над собой. А я не должна, не могу себе этого позволить.

Я с грустью подумала о том, что теперь она утратила власть над своей жизнью. В последнюю минуту, когда я сжала на прощание ее руку и уже собиралась уходить, Анна удержала меня, привлекла к себе и крепко обняла.

— Отдашь это моей бесценной солнечной девочке через много лет, — прошептала она и поцеловала меня в щеку.

— Передам, ваше величество. Клянусь, что всегда буду ей хорошей наставницей и добрым другом.

Кромвель повел нас прочь из комнаты. Прежде чем дверь за нами затворилась, я услышала громкий всхлип и подумала, не разрыдается ли сейчас Анна.

— Стало быть, та речь, которую вы ей дали, предназначена не для суда, милорд? — спросил Джон, когда мы вновь садились на коней в главном дворе крепости.

И даже громкие крики чайки, парившей над рекой, не смогли заглушить слов, которые вполголоса пробормотал Кромвель:

— Нет. Для эшафота.

После суда, который я сочла пародией на правосудие (позднее мне рассказывали, что один из судей, Генри Перси — первая любовь Анны, ныне герцог Нортумберлендский, — упал без чувств, и его пришлось вынести из зала), Анну признали виновной по всем статьям. Мужчин, проходивших по ее делу, постановили казнить на Тауэрском холме за пределами стен крепости, а Анну — на лужайке Тауэр-Грин внутри. Чтобы на место казни не попали ни ее сторонники, ни праздные зеваки, Кромвель никому не назвал точной даты и времени, но мне велено было явиться туда, ибо таков был его уговор с Анной. Сколько раз я потом молилась о том, чтобы никто не сказал Елизавете, что я присутствовала при казни ее матери!

Джон утешал и поддерживал меня. Я была признательна за то, что Кромвель позволил ему сопровождать меня в Тауэр в тот день, 19 мая. Мы отплыли от Уайтхолла на барке, взявшей на борт тех, кому предстояло стать свидетелями обезглавливания королевы — под конец король явил ей что-то вроде милости. Хотя за прелюбодеяние и измену он мог сжечь ее, Генрих все же согласился ограничиться обезглавливанием, и Анна стала первой женщиной, которая была казнена таким способом. Когда же она попросила прислать французского палача с мечом вместо обычного головореза с топором, он и на это дал свое согласие.

Я знала, что на казни будет присутствовать Кромвель; кроме того, мы слышали, что прибудут некоторые достопочтенные горожане, а также лорд-канцлер Одли, герцог Суффолк и герцог Ричмонд, внебрачный сын короля от его возлюбленной Бесси Блаунт.

К месту казни не был допущен ни один из уцелевших родственников королевы: ни родители, ни ее сестра Мария, которая была королевской фавориткой до того, как Генрих познакомился с Анной. Мария Болейн, ныне Мария Стаффорд, жила в безопасном отдалении от двора, в сельской глуши, вместе с мужем, которого отважилась сама для себя выбрать. При одной мысли об этом я тяжело вздохнула. Как бы я хотела, чтобы и мне так повезло — жить с любимым мужем вдали от бездушного двора, хотя на меня легло бы проклятие, если бы я покинула Елизавету.

Нам также стало известно, что сам король в этот день будет находиться на другом конце города, ожидая, когда пальба из пушек Тауэра возвестит ему о том, что он свободен и волен обручиться с Джейн Сеймур прямо на следующий день. Сеймуры, во всяком случае, проявили чувство такта: не стали присутствовать при казни и злорадствовать — они все были по уши заняты посредничеством между Генрихом и следующей королевой.

Когда мы проходили через ворота Тауэра, я чувствовала теплые лучи весеннего солнышка, меня овевал легкий ветерок с Темзы. Внутри же крепости было темно, а дышать стало нечем. Нам пришлось долго ждать. Было уже около полудня. Я вспомнила стихи, написанные Анной — кто-то, оставшийся неизвестным, вынес их за пределы Тауэра, и теперь их тайком читали при дворе. Я надеялась на то, что злобный Кромвель, если услышит об этом, не сочтет, что таинственный курьер — это я. Там были такие строчки: «В грязь имя втоптано, кровь из души моей — от лживых слов, жестокости людской… О, Смерть желанная, прими меня скорей и принеси обещанный покой…» В тот день я горячо молилась, чтобы Анна не утратила власти над собой, чего она боялась во время нашей последней встречи.

Этого не произошло. Ей удалось без запинки произнести речь, которую Кромвель передал ей в тот день, когда мы с Джоном побывали в Тауэре. Поскольку мы стояли в последнем ряду, я отважилась вскинуть руку, на которую был надет перстень с миниатюрными портретами, и увидела, как королева кивнула мне в знак того, что она все поняла и благодарна. Бедняжку Елизавету, как прежде ее единокровную сестру, объявили незаконнорожденной, и Анна сошла в могилу, зная об этом. В тот ужасный день я поклялась себе всей душой служить Елизавете и защищать ее, насколько это будет в моих силах, от тиранической власти мужчин. Анна Болейн, во всяком случае, перешла в мир лучший, чем наш.