Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру) - Софроний Сахаров

Письмо 14. Любовь как цель подвига

Забота о матери. Подвиг целью имеет любовь. Служение братиям. Поменьше внимания к миру

16 (29) января 1933 г.[271]

Глубокочтимый батюшка отец Давид!

Благословите.

Возлюбленный о Христе брат, никогда не оставляя памяти о Вас, я последнее время все же был лишен возможности писать Вам. Давно чувствую потребность в этом, но, к сожалению, не мог выбрать времени на беседу с Вами и тем доставить радость своей душе.

Все хотел писать Вам о том, чтобы Вы не смущались неустройством своей внешней жизни, которое влечет за собою как следствие неустройство и внутренней Вашей жизни.

Душа ищет тишины, хочет молиться, приходит желание читать, узнать многое, размышлять о Божественном, а жизнь внешняя такая беспокойная, шумная, так складывается, столько внимания и сил отнимает у нас, что как бы она стоит на первом месте, а духовное является только придатком или входит в состав ее только как часть некая. Но это недолго так будет; потерпите покамест весь этот шум, заботы, переезды и не печальтесь душою.

Выполняйте с великим терпением, и кротостию, и любовью лежащее на Вас послушание — устроить Вашу маму. Общение с нею непосредственно кроме вреда ничего Вам не приносит, но выполнение долга своего — послушания — принесет добрый плод душе Вашей. Душе необходим такой опыт, чтобы она научилась побеждать в искушениях, преодолевать всякое постороннее влияние. Весь подвиг наш своею целью должен иметь любовь. Стяжать ее в сердце своем — великий труд. Всякие скорби, неудачи, болезни — всякого рода страдания, мужественно с благодарностию Богу претерпеваемые, — делают землю сердца нашего плодородною, могущею взрастить любовь.

Не бегите от лондонцев, не бойтесь их, не отстраняйтесь от них, не оставляйте их.

Поверьте, дорогой отец Давид, что если я так много писал Вам о том, сколько я молился о Вас, скорбел, плакал, трудился или еще что делал, то не для того я писал Вам все это, чтобы отяготить Вашу душу каким бы то ни было обязательством по отношению ко мне лично, хотя бы даже и малейшею признательностью, но для того, чтобы Вы после всю жизнь вспоминали, когда отяготится душа Ваша служением ближнему, что и Вам послужили другие. Хочу, чтобы Вы то малое, что я хотел сделать Вам, поставили себе в долг обязательный, но не по отношению ко мне, да не будет, а по отношению к братьям Вашим. Итак, если хотите мне за любовь воздать сторицею, то возьмите на себя иго служения Вашим братьям. Придется ради них изнемогать не только телом, но и душевно; придется жертвовать собою, быть может, даже и душу полагать ради них, не говорю уже о времени, покое или средствах материальных или еще чем-либо подобном.

Но Вы не подумайте, что все это будет Вам непосильно тяжело. Нет. Вы будете и сами пользоваться возможностью заниматься собою. Вам естественно жить в Англии. Говорю Вам, как брат, только высказываю свое мнение. Но как Вы с владыкой Елевферием решите — об этом я не знаю. Ему дано знать волю Божию о Вас. Вполне разделяю Ваше желание принять постриг от владыки Елевферия, который в письме к Вам с такою любовью и сознанием своей ответственности писал: «Одно знайте определенно, что Вы Богом вручены моему духовному попечению», но что касается Вашего отношения, несколько презрительного, к церковной жизни эмиграции русской, если позволите, скажу, что Вы не совсем правы; Вам нет нужды и самому входить в сутолоку и суету их. Так что если не удастся принять постриг в Литве, то не отвращайтесь от того, что может Вам дать архиепископ Вениамин.

Здесь, в сущности, идет речь о глубоких душевных расположениях. Я отлично понимаю Ваше желание удалиться от людской суеты и шума, но не должно малодушествовать. Поменьше внимания к миру. Сражайтесь мужественно за независимость души своей от всякого влияния его. Ни слава, ни бесчестие, ни шум и ни молчание его — пусть ничто не смущает душевного покоя в Боге. Презирайте все преходящее, — вспоминая о смерти и Страшном суде. Не бойтесь борьбы, положите начало и познаете неизъяснимую радость, когда увидите себя свободным от власти мира и всякого влияния его на состояние души Вашей. Будьте бесстрастны хотя бы умом.

Вы мне писали о своем желании жить со мною. Я сам по расположению к Вам и глубокому доверию душевному (больше, чем к кому бы то ни было другому) счел бы великим даром милости Божией иметь Вас своим братом — сподвижником; но это оказывается невозможным, во всяком случае в настоящее время. Я просил отца игумена дать нам (для совместного безмолвия) келлию одну из ближайших к монастырю. Лично он сначала отнесся очень благожелательно, но не решал вопроса; сказал, что нужно молиться Божией Матери, чтобы узнать волю Божию; дело очень важное. Хотел он посоветоваться с соборными старцами монастыря. Самая добрая память о Вас всех склоняла к желанию видеть Вас среди афонской братии, но по внимательном обсуждении всех обстоятельств и условий настоящей жизни на Святой Горе и отец игумен, и почти все другие старцы пришли к тому выводу, что теперь неблагоприятное время для Вашего приезда и поселения на Афоне.

Меня, между прочим, ни за что не хотят освободить от послушаний и отпустить на безмолвие. Жизнь в стенах монастыря Вам не полезна. На общих условиях с другими Вы не сможете жить. На пустынных келлиях жизнь связана с постоянными опасностями от разбойничьих нападений. Про Вас непременно узнают, не дадут покоя. Теперь на Афоне много безработных бродят; бездомные, голодные, они не дают покоя даже и сиромахам[272]. Кроме того, много других препятствий Вы встретите. Принимая все это во внимание, я думал, что лучше Вам отложить на неопределенное время свое намерение поселиться на Святой Горе.

Не оставляйте молитвы за меня, грешного,

Любящий Вас о Господе

недостойный иеродиакон Софроний

Часть третья. Испытания

Сын мой! если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению… ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, в горниле уничижения. (Сир.2:1, 5)

Письмо 15. Скорби — знамение богоизбрания

О мужестве в скорбях, которые суть Божие благоволение к нам. Благодарение Бога за них. Скорби как путь к обожению

Афон, 21 января (3 февраля) 1933 г.[273]

Глубокочтимый батюшка отец Давид,

Благословите!

Возлюбленный о Господе брат — мир душе Вашей о Господе.

Жизнь наша — «вода непостоянная»[274]. Не только мы, новоначальные, еще только думающие вступить на путь деятельной жизни, но и совершенные отцы, достигавшие последних высот созерцания, и те не пребывали неизменными. Не смущайтесь находящими на Вас скорбями и недоумениями, но крепко верою стойте при перемене ветров, то есть душевных состояний. В этом отношении хорошо нам утвердиться в сознании, что все случающиеся с нами искушения приносят нам великую пользу, научают брани духовной, дают познать себя. Мужественная душа даже любит искушения, потому что, преодолевая их, она становится более крепкою, устойчивою, опытною, мудрою, становится способною восходить к созерцанию.

Мир о Духе Святом пожелал я Вам, но знаю из святоотеческих творений, что невозможно стяжать этот мир, если душа не переживет сначала многих бурь, и по временам страшных и великих.

Душа неопытная боится искушений, но когда она научится их преодолевать, то уже становится бесстрашною в своем крепком уповании на Бога; тогда она ничего не боится[275]: ни неудач, ни скорбей и болезней, ни уничижений или гонений, ни встреч с «научениями странными»[276]. А этого нельзя достигнуть без многих браней и искушений.

Последний месяц душа моя уже не так спокойна за Вас, как это было в ноябре — до половины декабря. Хотел бы я быть с Вами, делить Ваши труды и печали и скорби. Какие скорби? Какие бы то ни было; вплоть до сомнений или недоумений мучительных, до преткновений, вольных и невольных; неустройство в жизни, отсутствие руководителя и даже друга близкого. Всякие скорби. И хотел бы я, чтобы Вы во всех этих скорбях радовались духом, то есть умом, усматривая в них еще и другую сторону — свидетельство великой любви Божией к нам. Скорби для души, любящей Христа, — пища; это как бы дрова для разжигания огня внутреннего. Скорби дают нам возможности проявить свою любовь к Богу. Сопряжение пребывания в заповедях Божиих с подвигом самоотречения есть совершенная необходимость для того, чтобы мы познали должным образом Бога, самих себя и взаимоотношение между Богом и нами. Временный (в этой жизни) труд и подвиг совершенно необходим, чтобы мы достигли, перейдя чрез этот порог, — истинной разумности и свободы, чтобы мы стали способными, как говорит преподобный Макарий Великий, к жизни в Небесном Царствии[277], во свете лица Божия, который есть прежде всего «свет разума»[278].