Евангелие от Пилата - Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Ничто не прошло так, как было предусмотрено. Ирод любезно принял Иешуа и сказал, что спасет его. Иешуа ответил, что никто, а особенно он, Ирод, не может его спасти. Иешуа должен исполнить свое предназначение, он должен спасти людей, а не себя самого. Мы ничего не понимали. Иешуа хотел умереть, он говорил; что переход через смерть был обязательным этапом. Он выглядел угнетенным, настроение у него было хуже некуда, как у человека, не желающего идти вперед. Mы были обеспокоены. Он отвечал только одно: он должен умереть и смерть его должна быть крайне мучительной. Я всегда считала, что Иешуа был очередным обманщиком, но Ироду впервые этой ночью пришла в голову такая мысль. Он впал в неописуемый гнев, принялся поносить Иешуа, требуя, чтобы тот немедленно сотворил чудо перед нашими глазами. Назаретянин не отвечал, он был в прострации, плечи его опустились, как у мошенника, стоящего на краю пропасти. Ирод поднял на ноги весь дворец, всех, стражей, слуг, рабов. Все они обрушились на Иешуа, издеваясь над ним, оскорбляя его, наряжая в женские одежды. Мы ждали отпора. Мы довели его до крайности, ожидая ответа. Вместо этого, безвольный, как кукла из соломы, назаретянин позволял измываться над собой. Его топтали ногами, ругали последними словами, накладывали на лицо румяна, тискали, целовали, щупали, но в его глазах светилась бесконечная печаль, которая лишь подстегивал, ярость участников издевательств. На пике отвращения и потери иллюзий мы отослали его к тебе, Пилат, в том состоянии, в каком ты его принял, одетым якобы в царский пурпур, а на самом деле в грязном и рваном одеянии, и это было наивысшим издевательством над его намерением основать свое Царство. Мы хотели показать тебе, что речь идет о безобидном обманщике. Должна сказать, что, не будь у нас предварительной договоренности, что мы вернем его тебе, мы бы убили его, разорвав на куски той же ночью.

Она глубоко вздохнула. Было видно, она сожалела, что отложила эту казнь. У этой странной женщины была невероятная жажда убивать.

— И потому, Пилат, можешь понять, что вчера вечером, сообщив ему о слухах по поводу воскрешения Иешуа, ты пробудил все страхи Ирода. Он решил, что во второй раз убил посланца Бога, его вновь охватил ужас. Он заснул, уйдя на неведомые земли, пустынные и безмолвные, куда отправляется всякий раз, когда ему не хватает мужества продолжать жить.

Она сурово поглядела мне прямо в глаза:

— А ты веришь в воскрешение?

— Конечно, нет.

— Я тоже не верю.

Она повернулась и направилась к статуе из золота и слоновой кости, которую долго гладила ухоженными руками. Она размышляла, погрузившись в свои мысли, и мне показалось, что я находился далеко от нее. Она неподвижно стояла передо мной и как бы отсутствовала. Вдруг она нахмурила лоб, перестала гладить скульптуру, глянула на меня из-под полуприкрытых век, словно искала истину в глубочайшем мраке ночи.

— Ты не подумал о двойнике?

— Прости?

— Меня удивляет в тех свидетельствах, о которых ты упоминаешь, что мужчины и женщины не сразу признают Иешуа. Человек носит капюшон, быстро приподнимает его и тут же исчезает. Так бы поступал двойник, использующий легкое сходство с покойным.

— Ты считаешь, что рассказы подлинны, что свидетели не лгут, но были введены в заблуждение двойником Иешуа.

— А как же иначе. Нет ничего хуже лжесвидетеля. И свидетель, верящий в свои слова, и свидетель, введенный в заблуждение прекрасно поставленным спектаклем, даже под пыткой будут утверждать, что видели воскресшего Иешуа.

Я сразу оценил силу этой гипотезы. Надо было немедленно принять соответствующие меры. Я расстался с Иродиадой, но на пороге счел необходимым предложить услуги Сертория:

— Если желаешь, оставлю здесь своего врача, чтобы он, последил за здоровьем Ирода?

Иродиада презрительно скривилась:

— Не стоит. Ирод — сорняк, живучий, крепкий, неистребимый. Ему даже не надо весны, чтобы вновь расцвести.

И ее губы сложились в такую гримасу, словно ее вот-вот вырвет. Иродиада страстно ненавидела Ирода.

Я пересек Иерусалим, обдумывая слова Иродиады, пытаясь отделить зерна от плевел. Краткость появлений Иешуа, окутанного ореолом тайны, очень просто объясняла механизм мошенничества. Человек, который играл роль распятого, был осторожен и появлялся только в сумерках, пряча лицо под капюшоном. Вначале он заводил разговор со своей жертвой, чтобы оценить уровень ее уязвимости, проверить ее печаль, ее одиночество и тем самым возможную способность поверить в возвращение Иешуа. Когда рыба заглатывала наживку, когда распятый овладевал мыслями жертвы, человек откидывал капюшон. Быть может, он пытался заручиться поддержкой и других свидетелей, но если нe видел у собеседника желания признать в себе Иешуа, то отказывался от своего плана и отправлялся дальше. Мне хотелось поделиться этой теорией с Кайафой. И послал гонца в Храм, и первосвященник тут же откликнулся на мой зов. Он не дал мне возможности заговорить, ибо был в состоянии постоянного гнева.

— Сходи на рынок и послушай их, Пилат: у женщин на устах только имя Иешуа. Вот что нас ждет, если мы не вмешаемся: женщины, которые думают, женщины, которые высказывают свои мнения! А почему бы и не женщины у власти?! Они вызывают столпотворения на площадях и утверждают, что началась новая эра! Видел бы это Моисей! А что за женщины получили откровение Иешуа? Саломея! Мириам из Магдалы! Нимфоманка и блудница! Две любительницы постельных утех! Две экзальтированные самки, которые вдруг обретают веру, которые после дебоша впадают в мистицизм! Из одного транса в другой!

— А эта Мириам из Магдалы по-прежнему занимается своим делом?

— Нет, она больше не блудница. Грешница утверждает, что Иешуа отвратил ее от стези порока. Как просто! На самом деле она поняла, что пришел возраст, когда тебя перестают выбирать. Суки, все они суки!

Я дал возможность Кайафе высказаться, потом, воспользовавшись его молчанием, изложил новую теорию. Вначале он слушал меня с раздражением, потом с интересом и, наконец, с облегчением.

— Безусловно, ты прав, Пилат: Иешуа где-нибудь гниет, а его роль взял на себя двойник. Но кто?

Мы оба задумались. Я посмотрел в окно. День клонился к закату, небо становилось фиолетовым, тела перестали отбрасывать тень на мостовую. Это был тот смутный час, когда день и ночь проникают друг в друга, но еще играют на равных. Я ощущал оцепенение этого застывшего мгновения.

Ни один из нас не мог отыскать в своих воспоминаниях двойника Иешуа, поскольку Иешуа не отличался характерным физическим обликом. Невозможно было с точностью вспомнить ни одной его черты. Я вспоминал лишь взгляд, взгляд невыносимой силы, огонь, горящий в глубине его зрачков, удивительное сияние.

Кайафа ушел, пообещав подумать и заставить думать членов синедриона. Мне его метод не казался действенным: двойник мог прийти издалека, к примеру, из Галилеи. Мы могли ничего не знать о нем. Нет, мне надо было схватить его на месте преступления, в момент, когда он мистифицировал других. Но как предугадать, где он появится в следующий раз?

Я вновь рассмотрел порядок и места его появлений, чтобы нащупать след. Я ничего не видел, кроме… кроме того, что он шел на все больший риск. Мошенник начал разыгрывать свой фарс перед Саломеей, которая почти не знала Иешуа; потом явился паломникам из Эммауса, которые следовали за Иешуа несколько недель. И только вдохновленный своими успехами, рискнул приблизиться к Мириам из Магдалы, которая долгие годы была вместе с назаретянином… Нет сомнения, что теперь он должен пойти на самый большой риск и встретиться с близкими Иешуа.

С кем именно? С учениками, с семьей? Поскольку ученикам было запрещено появляться в Иерусалиме, он выберет встречу с семьей, которая оставалась здесь. Если ему удастся убедить родных, дело сделано.

Я вызвал четырех человек, в том числе и Бурра. Велел им облачиться в одежды торговцев, чтобы скрыть свою принадлежность к римлянам, и ночью отправился вместе с ними на площадь, где Мириам из Магдалы объявила радостную весть старой матери колдуна.

Мои люди растворились в синей тьме. Меня вела логика преступника: мошенник должен был явиться к матери Иешуа и попытаться обмануть ее. Мы решили вести наблюдение за глинобитным домиком.

Не буду заставлять тебя ждать, мой дорогой брат. После полуночи на площади появилась тень в капюшоне. Человек передвигался с крайней осторожностью. Он беспрестанно оглядывался по сторонам. Он был осторожен, как вор. Мы задержали дыхание. Человек, похоже, колебался. Догадался ли он о западне? Он надолго застыл на месте. Потом, успокоившись, ибо вокруг царило безмолвие, приблизился к дому Мириам. Я придержал своих людей. Он все еще колебался, оглядывался назад, потом постучал в дверь.

И тут мои люди бросились на него. В мгновение ока он очутился на земле, ноги и руки его держали солдаты, а голова оказалась в сточной канаве. Я подошел и сорвал с человека капюшон. И увидел лицо, почти неузнаваемое в гриме, лицо самого юного ученика Иешуа.