Близнецы-соперники - Роберт Ладлэм

Священник-водитель перегнулся к правому окну и рассматривал фасад дома. Странный тип, подумал Фонтин. Он был странно бледен и худ, в очках с неимоверной толщины стеклами.

Задернув шторку, Виктор поспешно направился к лестнице и бегом, перемахивая через две ступеньки, взбежал на третий этаж. До его слуха донеслась музыка: играло радио. Значит, Джейн дома. Войдя в квартиру, он услышал, как она напевает в спальне. Не было времени заговорить, нужно быстрее добраться до окна. Да и не хотелось понапрасну ее тревожить.

Его бинокль лежал на книжной полке рядом с камином. Он достал футляр из тайничка между книгами, вытащил бинокль, подошел к окну и посмотрел вниз. Священник разговаривал с кем-то на заднем сиденье «остина». Раньше Фонтин в машине никого не заметил. Заднее сиденье оставалось в тени, и его внимание привлек только водитель-священник. Он навел бинокль на собеседника водителя.

Он застыл. Кровь бросилась в голову.

Кошмар! Повторился тот же кошмар! Проседь в коротко стриженных волосах. Виктор видел эту седую дорожку... в машине... в слепящих лучах прожекторов... а потом все взорвалось и исчезло в дыму и предсмертных криках!

Кампо-ди-Фьори!

Человек, сидящий на заднем сиденье «остина», когда-то сидел на заднем сиденье другого автомобиля. Фонтин уже смотрел на него из тьмы точно так же, как сейчас смотрит на него отсюда, из окна дома на кенсингтонской улочке в тысячах миль от того проклятого места! Один из немцев, руководивших карательной операцией! Один из немецких палачей его семьи!

— Господи! Как ты меня напутал! — сказала Джейн, входя в комнату. — Что ты дела...

— Быстро соедини меня с Тигом! Немедленно! — крикнул Виктор, уронив бинокль и пытаясь отомкнуть секретный замок на цепочке своего портфеля.

— Что случилось, милый?

— Делай, что я тебе говорю! — Он с трудом сдерживался. Набрал нужные цифры. Замок открылся.

Джейн посмотрела на мужа и, не задавая больше никаких вопросов, стала поспешно набирать номер телефона.

Фонтин помчался в спальню. Он вытащил свой револьвер из-под стопки рубашек, выхватил его из кобуры и бросился к двери.

— Виктор! Остановись! Бога ради!

— Скажи Тигу, чтобы он немедленно приехал сюда! Скажи ему, что у нашего дома немец из Кампо-ди-Фьори.

Виктор выбежал в коридор и помчался вниз по лестнице, большим пальцем нащупывая рычажок предохранителя под барабаном. Добежав до первого пролета, он услышал шум мотора. Виктор закричал и бросился по коридору к входной двери, рванул за ручку и распахнул дверь с такой силой, что та грохнула о стену, и выбежал из ворот на улицу.

Серый «остин» быстро удалялся. На тротуаре было много прохожих. Фонтин попытался было его преследовать, увернувшись на бегу от двух встречных машин, которые, взвизгнув, резко затормозили. На него закричали, и тут Виктор опомнился. Человек, бегущий по улице в семь вечера с револьвером в руке, может всполошить всю округу. Но он не задумывался об этом: для него сейчас существовал только серый «остин» и человек на заднем сиденье с проседью в черных волосах.

Палач.

«Остин» свернул за угол. На перпендикулярной улице машин было меньше: несколько такси и частных автомобилей. «Остин» прибавил скорость, запетлял между машинами. Проскочил на красный свет, едва не врезавшись в грузовик-фургон, который замер перед светофором и загородил поле зрения.

Ушли. Виктор остановился, опустив руку с револьвером. Сердце бешено билось в груди, пот стекал по лицу. Но ушли не бесследно. У «остина» был номерной знак, состоящий из шести цифр. Четыре он успел запомнить.

— Этот автомобиль зарегистрирован за греческим посольством. Атташе, к которому этот «остин» приписан, уверяет, что автомобиль могли угнать с территории посольства сегодня вечером. — Тиг говорил терпеливо, его злила не только эта наспех придуманная ложь, но и само происшествие. Оно было препятствием, серьезнейшим препятствием. Лох-торридонской операции сейчас ничто не должно мешать.

— Но этот немец! Почему он здесь? Я-то знаю, кто он! — говорил Виктор в сильном волнении.

— Мы работаем по всем направлениям. Дюжина опытнейших оперативников перелопачивает все досье. Они просматривают все архивы за много лет, чтобы найти хоть что-то. Ты дал подробное описание художнику и сам сказал, что портрет получился очень точным. Если он здесь, мы его найдем.

Фонтин встал, пошел было к окну, но увидел, что тяжелые черные шторы задернуты. Он на ходу развернулся и рассеянно взглянул на огромную карту Европы на стене кабинета Тига. Плотная бумага была утыкана булавками с красными головками.

— Это поезд из Салоник? — тихо спросил Виктор, ответ ему был не нужен.

— Но при чем тут немец? Если он немец.

— Я же сказал тебе. — Виктор обернулся к бригадиру. — Он был там. В Кампо-ди-Фьори. Но и тогда я знал, что уже где-то видел его раньше.

— Ты так и не вспомнил — где?

— Нет! Бывает, что эта мысль просто сводит меня с ума.

— Может быть, поможет какая-нибудь случайная ассоциация? Подумай. Вспомни города, где ты бывал, в которых ты останавливался, вспомни о деловых встречах, о контрактах. У Фонтини-Кристи ведь были инвестиции в Германии.

— Я уже пытался. Ничего. Только лицо — и то я не очень ясно его разглядел. Но проседь — вот что запало мне в память. — Виктор вернулся к своему креслу и опустился в него. Откинулся на спинку, прикрыл глаза ладонями. — Ох, Алек, я чертовски боюсь.

— У тебя нет для этого оснований.

— Тебя не было в ту ночь в Кампо-ди-Фьори.

— В Лондоне это не повторится. И нигде больше, если уж на то пошло. Завтра утром твою жену отвезут в министерство военно-воздушного флота, там она сдаст свои рабочие материалы — досье, письма — другому офицеру. В министерстве меня уверили, что передачу дел можно завершить к полудню. После чего ее переправят в очень живописный уголок сельской местности. Это далеко отсюда, и она будет в полной безопасности. Джейн останется там до твоего возвращения — или до того момента, когда мы найдем этого человека и уничтожим его.

Фонтин убрал ладони с лица. Он вопросительно взглянул на Тига.

— Когда вы успели это подготовить? У вас же не было времени.

Тиг улыбнулся. Но не той тревожащей улыбкой, к которой Виктор уже привык. Это была почти нежная улыбка.

— Мы просто осуществляем чрезвычайный план на случай непредвиденных обстоятельств, который был выработан сразу же после твоей женитьбы. Через несколько часов, если тебе угодно.

— Она будет в безопасности?

— Как никто в Англии. Честно говоря, у меня тут Двоякий интерес. Безопасность твоей жены — гарантия твоего душевного спокойствия. У тебя есть задание, но и у меня есть задание.

Тиг взглянул на настенные часы, потом на свои наручные. Настенные опять отстали почти на минуту с тех пор, как он их в последний раз подводил. Когда же это было? Восемь — десять дней назад. Надо будет снова отнести их часовщику на Лестер-сквер.

Дурацкий бзик, подумал он, это его пристрастие проверять время. Он знал, как его называют за спиной: «Секундомер Алек», «Таймер Тиг». Коллеги часто над ним подтрунивают. Он не имел бы этого пунктика, будь у него жена и малыши. Однако Тиг уже давно принял решение: ему при его профессии лучше не обзаводиться привязанностями. Он не монах. В его жизни были, конечно, женщины. Но только не брак! О браке и речи быть не могло: это помеха, препятствие.

Эти раздумья дали толчок более предметным размышлениям: о Фонтине и его женитьбе. Итальянец — идеальный координатор лох-торридонского проекта, и вот теперь появилась помеха — жена!

Черт бы ее побрал! Он сотрудничал с Бревуртом, потому что и в самом деле хотел использовать Фонтини-Кристи. Если бы любовная интрижка с англичанкой могла способствовать этому, что же, он не имел бы ничего против. Но это уж слишком!

А где теперь этот Бревурт? Вышел из игры. Ушел в тень, успев вытребовать у Уайтхолла ради товарного поезда из Салоник невероятного.

Или он только притворяется, что ушел в тень?

Можно подумать, что Бревурт знал, как и когда вовремя избежать неизбежного поражения. Он уже не отдает никаких инструкций относительно Фонтина, теперь итальянец целиком находится в ведении МИ-б. Вот так-то. Бревурт словно намеренно стремится как можно больше отдалиться от итальянца и проклятого поезда. Когда ему доложили о проникновении ксенопского монаха в Лох-Торридон, он изобразил лишь незначительный интерес, посчитав случившееся вылазкой фанатика-одиночки.

Для человека, который убедил собственное правительство сделать то, что было сделано, подобное поведение было неестественным. Потому что ксенопский священник действовал не один. Тиг знал это, Бревурт тоже. Посол проявил слишком явное безразличие, его незаинтересованность была слишком очевидной.

А женщина Фонтина. Как только она появилась на горизонте, Бревурт вцепился в нее как самый настоящий разведчик. Она была подарком судьбы. Ее можно было как-то использовать. И если бы Фонтин вдруг повел себя странно, если бы он стал искать или вышел бы на несанкционированные контакты, так или иначе связанные с поездом из Салоник, ее бы вызвали и дали инструкции: докладывать обо всем! Она же английская патриотка, она должна была бы согласиться.