Право на скелет - Татьяна Хорунжая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что это за птичка?
– Варакушка. Их здесь много, живут прямо в кустах смородины.
Аня набрала в ладонь ароматной мокрой малины.
– Почему ты не собираешь ягоды? Малина облетает.
– Не люблю,– пожал плечами Гюнтер. – Да и что с ней делать? Варенье варить? Я не буду.
– Ну отдал бы родителям.
– Им не нужно. Приедет жена брата, если ей нужно, и соберет.
Аня уловила непонятную, уклончивую интонацию в его голосе.
– Жена брата – единственная женщина, которая здесь бывает? Мама не приходит к тебе? – Гюнтер, казалось, колебался. – Вы поругались, что ли?
Гюнтер решился:
– Пойдем. – Он развернулся и пошел к дому.
– Куда?
– Я вас познакомлю.
Аня напряглась. Она не была голова знакомиться, тем более сейчас, разволновалась и стала искать причины, чтобы никуда не ездить.
– Ты что, ты время видел? Нормальные люди в 9 вечера в гости не ездят!
– Мне можно.
– Я не могу так сразу собраться, – засуетилась Аня. – Мне надо привести себя в порядок, нужно в магазин заехать, какой-нибудь тортик там, гостинцы купить…
Гюнтер зашел на кухню, достал бутылку водки, что- то ещё, и взял ключи от машины.
– Пойдем, больше никаких гостинцев не надо.
Аня почуяла недоброе. «Его родители- алкоголики? Он стесняется их…» – догадалась она и села в машину. Они молча проехали всю деревню.
– Они живут в другой деревне? – осторожно спросила Аня.
– Нет, в этой.
– Но мы проехали все дома…
– Нет, еще не все, – и он повернул к воротам кладбища. Аню будто прострелило. Она осторожно поглядела в лицо Гюнтеру, но он не смотрел в ее сторону и, молча выйдя, пошел к воротам кладбища. Аня посеменила за ним. У ворот он остановился, перекрестился широким крестьянским жестом, как положено, поклонился иконе над воротами и, по-прежнему не глядя на Аню, не спеша открыл ворота и зашел.
В этот вечерний час на кладбище было тихо. Тихо и спокойно. Не пели птицы, не разговаривали люди – никого. Пахло тополями и прибитой ливнем пылью. Легкий ветерок срывал с листьев последние капли дождя. Они проходили мимо простых деревенских могил и с темных от воды крестов на них молча смотрели незнакомые люди. Аня не любила глядеть на фотографии на памятниках – ей всегда казалось, что эти люди будто укоряют ее своими взглядами в том, что она жива, а они уже здесь…
Наконец, они остановились в дальнем углу кладбища. Гюнтер открыл голубую калитку одной из могил, зашел и неожиданно приветливо и громко сказал:
– Здорово, батя! Мама, привет!
С красивого белого мраморного памятника на Аню посмотрели двое немолодых людей – красивая женщина и мужчина, похожий на Гюнтера. Они были сфотографированы вместе, рядышком, и им было хорошо друг с другом. Может, это было фото с семейного праздника. У обоих были веселые глаза и добрые улыбки на лицах. Аня чувствовала себя не в своей тарелке.
Гюнтер открыл припасенную бутылку, достал откуда-то из-за памятника рюмку, почистил ее от нападавших листьев, и налив доверху водки, поставил ее на могилу, а сверху положил кусок ржаного хлеба и сел на скамеечку рядом.
– Суббота…
Помолчали.
– Вот, привел к вам знакомиться свою Аню. Прошу любить и жаловать.
Ане стало совсем не по себе. Ей казалось, что родители внимательно изучают ее с фотографии: с кем связался их любимый сын? Не обидит ли она его? И ведь им не угодишь светской беседой, как дяде Паше, не встанешь на носочки, чтобы казаться лучше, чем ты есть – они видят тебя насквозь…
Гюнтер усадил Аню рядом с собой и опять замолчал. Было очень тоскливо.
«Могила такая ухоженная» – подумала Аня. Подстриженная травка и немного живых цветов украшали ее.
– Ты часто здесь бываешь? – спросила она тихо.
– Захожу, когда взгрустнется, – пожал плечами Гюнтер.
«Часто же тебе бывает грустно…» – подумала Аня. Больше она ни о чем спрашивать не стала. Они немного посидели и ушли, попрощавшись. Фотография осталась одиноко прозябать в последних лучах уходящего солнца. Рюмка и хлеб остались нетронутыми.
Спать легли в тишине. Аня не знала, насколько уместно задавать вопросы по теме или, наоборот, начинать болтать обо всем подряд, как раньше, и потому молчала. Гюнтер тоже молчал. Наконец, он решил прервать тягостную паузу и ответить на немые Анины вопросы.
– Мне было 16. Отец работал участковым. Его ранили при задержании на пьяной драке. Ножевое… Он не выбрался. А следом за ним заболела и ушла мать. – Он помолчал. – Она очень любила отца и хотела быть с ним. Теперь они снова были вместе. А я остался один.
«Лаконичный рассказ», – подумала Аня.
– А как же брат? – тихо спросила она.
– Брат на тот момент уже был женат и жил в Нижнем. Он оформил опеку на меня и звал жить в городе. Я решил поступать в Политех. Мне нравилось учиться, у меня мозги под это заточены… Новая жизнь, новые знакомства. Но брошенный отцовский дом словно тянул меня обратно. Научный руководитель уговаривал меня остаться, он всё для меня делал… Но я ушел из аспирантуры и бросил всё в городе. Я не смог остаться там. Я не создан для города. Здесь меня легко взяли на нормальное место – людей с хорошим образованием в районных центрах всё же не так много, да и отца моего многие знали, я был на хорошем счету. Сначала был просто инженером, потом ведущим, потом стал главным. Дядя Паша – помнишь его? – он работал вместе с отцом. Он и сейчас там работает, дослужился до подполковника.
– Тот самый милейший дядя Паша – полицейский? – удивилась Аня, вспомнив, как он рассуждал о женской энергетике.
– Угу.
В голове у Ани смутно зашевелились какие-то воспоминания. Господи, что там говорили, в этом дурацком магазине, про уголовника? Что он прирежет тракториста, Антона и сына милиционера?..
Она резко села.
– Погоди, погоди… Ты – сын милиционера?
– Ну да, сын полицейского. А что?
Аня обдумывала услышанное. Если Иван знает, что его хотят прирезать, почему тогда такой спокойный, почему ничего не делает? Занимается ерундой, бабкин дом копает, ничего не опасается… Может, это всё глупые сплетни? Но ведь тракторист реально почил…А Антон пропал!
– Погоди, а в этой истории фигурируют Антон и тракторист? Если да, то какая
