Свет погас - Редьярд Киплинг

С таким же успехом можно заново писать "Гамлета". Пустая трата времени.

- Ничего подобного, - возразила Мейзи, со стуком ставя на стол чашки как бы в подтверждение своих слов. - Я непременно это сделаю. Неужто тебе не ясно, что за великолепное получится произведение?

- Да какая, к черту, может быть работа без достаточной подготовки? Заимствовать сюжет всякий дурак сумеет. Нужна подготовка, чтоб осуществить замысел, - подготовка и убежденность, а не бездумная погоня за случайной прихотью.

Дик процедил эти слова сквозь зубы.

- Ты попросту ничего не понимаешь, - сказала Мейзи. - А я полагаю, что мне это удастся.

И снова за спиной у Дика зазвучал голос:

- Страдалица, работает она неутомимо.

Работает, душой скорбящая, больная,

И воля у нее несокрушима,

Рука тверда, ум отдыха не знает,

Ее страданья претворяя в труд...

Сдается мне, что Мейзи намерена изобразить на картине самое себя.

- Восседающей на троне из своих же отвергнутых картин? И не подумаю, милая моя. Меня пленил замысел как таковой. Тебе, Дик, не по душе прелестные головки. И едва ли ты способен их изобразить. Ты обожаешь только кровь и трупы.

- Это уже прямой вызов. Если ты способна изобразить Меланхолию, а не просто печальную женскую головку, то я способен на большее и докажу это. Много ли ты вообще смыслишь в Меланхолиях?

Теперь уж Дик был совершенно убежден, что на свете не много найдется людей несчастнее его.

- Она была женщина, - сказала Мейзи, - и долго страдала, пока чаша страданий не переполнилась. Тогда она начала надо всем этим смеяться, а я решила нарисовать ее и отдать картину в Салон.

Рыжеволосая девушка встала и, посмеиваясь, вышла за дверь.

Дик бросил на Мейзи покорный и безнадежный взгляд.

- Не будем говорить о картине, - сказал он. - Но ты и впрямь хочешь вернуться к Ками за месяц до срока?

- Я должна, чтобы вовремя закончить картину.

- И это единственное, чего ты хочешь?

- Конечно. Оставь глупости, Дик.

- Но ведь у тебя нет способностей. Есть лишь кое-какие мыслишки да мелочные побуждения. Просто непостижимо, откуда в тебе столько упорства, что ты вот уж десять лет ни о чем, кроме работы, думать не можешь. Итак, ты уезжаешь - на целый месяц раньше?

- Этого требует моя работа.

- Твоя работа - тьфу!.. Но нет, извини, я не хотел тебя обидеть. Пусть так, дорогая. Конечно, твоя работа этого требует, а я... я лучше прощусь с тобой до будущего воскресенья.

- Ты даже не выпьешь чаю?

- Нет, спасибо. Ведь ты позволишь мне уйти, дорогая? Тебе же от меня ничего не нужно, а заниматься рисунком бесполезно.

- Лучше бы ты остался, и мы поговорили бы о моей картине. Когда хоть одна-единственная картина имеет успех, это непременно привлекает внимание ко всем остальным. Я убеждена, что у меня есть удачные работы, только их никто не замечает. И напрасно ты так грубо их разругал.

- Прости меня. Мы еще поговорим о Меланхолии как-нибудь в воскресный день. Таких дней будет еще четыре - да, один, два, три, четыре, - а потом ты уедешь. До свиданья, Мейзи.

Мейзи в задумчивости стояла у окна до тех пор, пока не вернулась ее подруга, которая была чуть бледнее обычного.

- Дик ушел, - сказала Мейзи. - А я как раз собралась поговорить с ним о своей картине. Но он только о себе думает, не так ли?

Подруга открыла было рот, словно хотела что-то сказать, но тут же снова сомкнула губы и продолжала читать про себя "Град беспросветной ночи".

А Дик тем временем расхаживал в Парке вокруг дерева, которому уже не первое воскресенье изливал душу. Он ругался на чем свет стоит, и чувствуя, что английский язык бессилен выразить всю его ярость, стал сетовать на арабском, который как нарочно предназначен для изъявления горестных чувств. Он был недоволен наградой, полученной за долготерпеливое повиновение; в равной мере он был недоволен собой; и прошло немало времени, прежде чем он убедил себя, что королева всегда безупречна.

- Пустой номер, - сказал он. - Когда дело касается ее прихотей, я для нее ровным счетом ничего не значу. Но в Порт-Саиде мы после проигрыша удваивали ставку и гнули свое. Это она-то хочет написать Меланхолию! Да у нее нет способностей, ни внутреннего чутья, ни подготовки. Одно только желание. Древнее проклятье, которое легло на Рувима, тяготеет и над ней. Совершенствоваться в рисунке она не соизволит, потому что это тяжкий труд. И все же она оказалась сильнее меня. Но я заставлю ее признать, что могу гораздо лучше изобразить эту самую Меланхолию. Конечно, она и тогда не удостоит меня своей благосклонности. Она говорит, что я умею рисовать только кровь и трупы. Не уверен, что у нее самой в жилах течет кровь, а не вода. Но я все равно ее люблю и буду любить, я хочу этого, только бы мне удалось смирить ее непомерное тщеславие. Я напишу истинную Меланхолию - это будет "Меланхолия, непостижимая для ума". Сейчас же примусь за дело, будь она трижды прок... благословенна.

Он обнаружил, однако, что замысел не рождается по заказу, и сейчас голова его занята лишь мыслью об отъезде Мейзи. В следующее воскресенье она показала ему свои совсем грубые эскизы, но он проявил к ним мало интереса. Время летело стрелой, близилась пора, когда Мейзи будет далеко от него и уже не вернется, хоть бей в набат по всей Англии. Несколько раз он пытался поведать Дружку о "бесполых ничтожествах", но песик наслушался на своем веку столько излияний от Дика и Торпенхау, что даже не повел ухом, похожим на лепесток тюльпана.

Дик удостоился позволения проводить девушек. Они отплывали из Дувра в Кале ночным пароходом, а вернуться намеревались в августе. Стоял февраль, и Дику казалось, что с ним поступили бессердечно. Мейзи у себя в домике была так занята сборами и упаковкой картин, что ни о чем другом не могла и думать. Дик поехал в Дувр и слонялся там целый день, не находя себе места. Позволит ли ему Мейзи в последний миг себя поцеловать? Он мечтал схватить ее сильной рукой, как хватали при нем женщин в Южном Судане, и увлечь за собой. Но Мейзи не даст себя увлечь. Она взглянет на него серыми глазами и скажет: "Дик, ты только о себе думаешь!" И смелость его покинет. Уж лучше, пожалуй, просто выпросить у нее поцелуй.

Этот поцелуй показался особенно желанным, когда Мейзи, выйдя из ночного почтового поезда в сером плаще и серой дорожной шляпке, поднялась на пристань, по которой гулял ветер. Рыжеволосая выглядела далеко не столь привлекательно. Ее зеленые глаза ввалились, губы пересохли. Дик велел погрузить чемоданы на борт и подошел к Мейзи, которая стояла в темноте под капитанским мостиком. Рыжеволосая смотрела, как с грохотом летят в носовой трюм посылки и ящики.

- Сегодня будет сильная качка, - сказал Дик. - Вы пойдете против ветра. Ну, а можно мне как-нибудь приехать тебя навестить?

- Ни в коем случае. Я буду очень занята. При первой возможности, если ты мне понадобишься, я сама тебя позову. Но, так или иначе, я напишу тебе из Витри-на-Марне. Мне нужно будет еще не раз с тобой посоветоваться. Ох, Дик, ты много мне помогал! Так много!

- Спасибо тебе за эти слова, милая. Но ведь между нами ничего не изменилось?

- Я не умею лгать. Нет, не изменилось - именно в этом смысле. Только не считай меня неблагодарной.

- К чертовой матери благодарность! - прошипел Дик, отвернувшись к борту.

- Зачем же огорчаться? Сам знаешь, при таком положении я могу лишь испортить жизнь тебе, а ты - мне. Помнишь, что ты сказал в Парке, когда рассердился на меня? Одного из нас придется сломить. Неужели ты не можешь дождаться дня, когда это сбудется?

- Нет, любимая. Я не хочу, чтоб это сбылось, ты нужна мне такая, как есть.

Мейзи покачала головой.

- Бедняжка Дик, ну что могу я на это сказать?

- Не надо ничего говорить. Можно я тебя поцелую? Один-единственный раз, Мейзи. Клянусь, больше я не попрошу. Тебе это ничего не стоит, а для меня будет верным знаком твоей благодарности.

Мейзи подставила щечку, и Дик под покровом темноты получил наконец заслуженную награду. Это был только один поцелуй, но зато очень долгий, поскольку они не уговорились заранее об его длительности. Мейзи разгневанно отстранилась, а Дик стоял, смущенный и весь охваченный трепетом.

- До свидания, милая. Не бойся, я ведь не помышлял ни о чем дурном. Виноват. Пожалуйста, береги себя, желаю тебе успехов в работе - особенно над Меланхолией. Я и сам хочу ее написать. Передай от меня привет Ками и старайся не пить сырую воду. Питьевая вода плоха во всяком захолустье, но во Франции она худшая в мире. Напиши мне, если что понадобится, а теперь до свиданья. Поклон твоей подруге, как бишь ее зовут, и... можно, я поцелую тебя еще раз? Нет... Что ж, воля твоя. До свиданья.

Сердитый оклик вразумил его, что не полагается взбегать стремглав по грузовому трапу. Он спрыгнул на пристань, когда пароход уже отчаливал, и всем своим сердцем стремился ему вослед.

"А ведь ничто, решительно ничто на всем белом свете, кроме ее упрямства, не вынуждает нас расстаться. И эти ночные пароходики, которые плавают в Кале, совсем крохотные. Скажу Торпу, чтоб он прописал об них в газетах. Вон, эту скорлупку уже валяет по волнам".