Банкирша - Александра Матвеева

Судьбе было угодно, чтобы к тридцати восьми годам я не по своей воле трижды покидала места, которые считала своим домом. Я ни разу не спала на настоящей собственной кровати, и, уж конечно, у меня не было отдельной спальни.

Когда Академик ввел меня в эту квартиру и открыл дверь в довольно большую светлую комнату с широкой кроватью, покрытой пестрым пледом, сказав, что это моя комната, я была оглушена.

Десять лет у меня была моя собственная спальня и моя собственная кровать.

Та самая, на которой я узнала, что значит быть любимой и что значит любить.

Да, это был миг, когда я перестала лукавить с собой. Я не знала любви до встречи с Костей. Я была очень привязана к Сереже. Но разве я тосковала по нему, когда он по шесть месяцев в году находился в экспедиции, так отчаянно, как тосковала по Косте, стоило тому просто выйти за дверь?

Конечно, я скучала, беспокоилась, ждала писем, но не чувствовала себя несчастной, жила спокойной, размеренной жизнью. А когда Сережа возвращался, я не. сразу привыкала к его присутствию.

Мне нравились его ласки, но я не очень нуждалась в них, не грезила о них.

А когда я узнала о его связи с женщиной? Он сам проговорился случайно. Я испытала боль, обиду… Но легко оправдала его.

И такого потрясения, как от вида Костиной руки на чужой женской талии, не ощутила.

И вот теперь господин Скоробогатов разрушил то, чем я дорожила по-настоящему. Он лишил меня моего дома, моего гнезда, которое я вила десять лет, единственного места на земле, где я чувствовала себя защищенной и счастливой.

Почему, почему он не потрудился подумать о той боли, которую мне причиняет?

Слезы текли по моему лицу, и выражение детской радости сползло с лица господина Скоробогатова. Светлые глаза холодно и неприязненно блеснули:

— В чем дело?

— Что ты натворил…

— Это евроремонт. — Он начал заводиться. — Ты не хочешь жить по-человечески в «домушке». Ладно. Но я не могу допустить, чтобы моя жена жила в трущобах.

— Четырехкомнатная академическая квартира — это не трущобы. Как ты мог? Я десять лет жила здесь.

Здесь мои вещи. Здесь я хранила вещи Академика.

Память о нем.

— Все твои вещи целы. Можешь оставить все, что тебе дорого.

— Господи! Ну как ты не понимаешь? Я не хочу этих хором. Я хочу мою квартиру. Я была в ней счастлива. Всегда. Все эти годы. Здесь я спала, ела, училась, читала, думала, мечтала. Я все сохранила, как было при Академике. Мне это нравилось. Сюда приходили мои близкие, приходила Лялька.

— Вот именно. Это самое главное. Твоя Лялька.

Ты только о ней и думаешь. Она тебе снится. Ты зовешь ее во сне. А она тебе простить все не может.

Четыре года в ссоре…

— Да? Мы в ссоре? — Теперь мы оба кричали. — А кто в этом виноват? Если бы я не ждала тебя, не караулила твое наследство… Дача была нужна тебе на полчаса, чтобы вскрыть тайник. Если бы я продала ее и дала Ляльке денег, мы бы не поссорились. А я даже не могла сказать ей, почему не продаю дачу.

— Я виноват в том, что ты вырастила эгоистку?

— Она не эгоистка. Ей были нужны деньги для бизнеса, и у кого она должна была их просить? Ты виноват в том, что у меня испортились отношения с дочерью.

— Опомнись, Лена!

Но я не желала опомниться. Не желала видеть его несчастного потерянного лица. Мне было больно, и не было сил выдержать боль.

— Ты лишил меня дочери, лишил свободы и права на частную жизнь. Теперь ты лишил меня дома.

— Ты сошла с ума! В чем ты меня обвиняешь? В том, что я все делаю для твоего счастья? В том, что работаю, чтобы у тебя все было?

— Я не хочу больше тебя слушать. И не хочу больше тебя видеть. Ты ничего не способен понять.

Я подняла с пола сумку и, оттолкнув господина Скоробогатова с дороги, выскочила из квартиры.

За спиной с лестницы ссыпался Юра. Кажется, он был на моей стороне. И, судя по взгляду, который метнул в его сторону хозяин, пытался остановить реконструкцию. Что ж, эта квартира была и его домом, и он мог каждый день видеть, насколько она мне дорога.

Сережа утонул на зимней рыбалке. Я осталась вдовой после двадцати лет замужества. Мой брак не был безоблачным, но я ни разу ни о чем не пожалела, а многие ли замужние дамы могут так сказать о себе…

Помимо той беды, что я потеряла Сережу, была еще одна саднящая заноза.

Мне было тридцать восемь, а Ляльке вот-вот должно было исполниться двадцать два. Она заканчивала институт и собиралась замуж.

Миша, жених, учился с ней в одной группе. Он приехал учиться в институт из Костромы и для того, чтобы зацепиться в Москве, должен был получить московскую прописку, проще говоря, жениться.

Прописаться в нашей квартире было можно, а вот жить в двухкомнатной распашонке на двадцати четырех метрах с тещей нельзя — каждому понятно.

Лялька Мишу любила и боялась потерять, а он вел себя индифферентно, клятв не давал и на рай в шалаше не соглашался. К тому же кто-то кому-то сказал, что кто-то когда-то видел Мишу со Светкой Ковровой, которая сохла по нему с первого курса и была владелицей собственной однокомнатной квартиры.

От всего этого Лялька лезла на стену, и я, избегая общаться с ней и охраняя свою печаль о муже, засиживалась на работе. Я работала лаборанткой в оборонном НИИ. Я пришла туда сразу после школы. Это было огромное предприятие. В его разных подразделениях в разное время работали мои родители, родители моих подруг, Танька, Славик, Сережа. И вообще большинство моих знакомых и друзей.

Нашей лабораторией руководил семидесятилетний импозантный мужчина. Он носил прозвище Академик.

Он и был академик, и лауреат, и герой, и вообще величина мирового масштаба.

Когда-то Академик возглавлял наш НИИ, но за несколько лет до описываемого момента на опытном производстве обнаружили злоупотребления, начальника производства посадили, а Академика признали невиновным, но недостаточно бдительным, и понизили.

Лаборатория, в которой я работала, всегда считалась личным подразделением Академика, вот здесь-то он и оказался после отставки.

Большую часть своего времени ученый проводил на работе, и, когда я стала задерживаться, мы завели привычку пить чай и разговаривать.

Нам это казалось совершенно естественным, ведь мы оба были так одиноки. И так давно знакомы. Хотя нет, знакомы мы были мало. Просто каждый день встречались на работе больше двадцати лет.

Теперь я все лучше узнавала этого удивительного человека. Он оказался умным, чутким и обладающим чувством юмора собеседником. К тому же у него было редкое качество: разговаривая, он не делал скидку ни на возраст, ни на пол собеседника и оставался с ним на равных.