Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

А Садовую Кудринскую много за что можно было любить. Особенно за зоопарк рядом, за Филатовскую больницу, где я все-таки стала героем, и еще — за Гастроном на площади Восстания. Сейчас это снова Кудринская площадь. Но все детство я знала и любила площадь Восстания.

Когда я добаливала свои бесконечные болезни, меня отвозили на Кудринскую, к тете Ане, остававшейся дома. На улицу мне уже разрешалось, а сад пока еще нет — раньше положенного срока врач в группу не допустит.

Счастливое время! Каждое утро, когда все расходились по делам, мы с Анечкой шли в Высотный гастроном, чтобы купить все для обеда и ужина. Холодильников тогда не было (даже трудно себе представить такое, но факт), поэтому приходилось покупать только немножко еды, на один день, иначе испортится.

— Ну, что? Собираемся в Гастроном? — предлагает Анечка.

— В Гастроном! — радуюсь я.

Вот мы идем, и я повторяю стихи. Их, кажется, маленькая Женечка еще придумала:

Площадь Восстания,Высотное здание,Квартира двадцать восемь —И до свидания.

Смысла особого нет. Но есть какой-то радостный ритм. Вот я и повторяю, повторяю…

В Гастрономе очень вкусно пахнет всегда. И красота же вокруг! Зеркала, мраморные прилавки, колонны. Настоящий дворец. Мы переходим из одного зала с колоннами в другой. В каждом зале продается свое: где-то макароны, мука, крупа — бакалейные товары; где-то — конфеты, торты, зефир, пастила, пряники, баранки. А есть еще рыбный зал: там в огромном бассейне плавает живая рыба. Я даже видела самую настоящую щуку с картинки из сказки. И карпа… Много кого.

Чаще всего Анечка покупает селедку. Сельдь Атлантическую. Выбирает самую красивую. Продавщица взвешивает, заворачивает в бумагу хорошенько.

В мясном отделе нарисована корова. Она квадратами поделена на куски. Эти куски на картинке разноцветные. Самые красные части на картинке — самые хорошие. Но все равно в мясном отделе скучно и всегда много народу.

А мой любимый зал — колбасный и сырный. Вот там пахнет — так пахнет! Очень вкусно!

Анечка покупает 200 граммов докторской колбаски, 200 граммов сыра — на один раз всем поесть хватит. Продавщица спрашивает:

— Вам куском или нарезать?

— Нарежьте, пожалуйста, — просит Анечка.

Так, как умеют нарезать сыр и колбасу продавщицы в Высотке, не умеет никто: тоненько-тоненько. Кусочки получаются совсем прозрачные. Взвешивает она сыр и колбасу на прозрачной папиросной бумаге. А потом еще заворачивает в желтовато-серые плотные листы.

Мы берем свои покупки и отходим к мраморному столу для покупателей. Начинается мой любимый ритуал. Анечка разворачивает пакетик с сыром:

— Хочешь попробовать кусочек?

— Хочу!

И она дает мне сыр — не голой рукой, Боже упаси, а кусочком оберточной бумаги, прямо в рот.

Сыр пахнет вкусно-превкусно!

Как никогда потом!

Наступает очередь колбаски. Я снова пробую. Вкусно!

Покупки домой мы несем вместе: у меня есть специальная маленькая сумочка, чтобы что-то нести. Мы же две хозяйки, я хочу помочь!

Анечка с сумкой, а я с сумочкой. Но ничего! Я вырасту и буду все для всех носить сама. А они — пусть отдыхают.

— До свидания, Высотное здание! До завтра!

Страшный дом

Есть еще на Кудринской один страшный дом. Вообще-то его не видно, он скрыт за всоким-высоким сплошным забором. Он стоит углом: одна сторона угла на Кудринской, а другая — на Качалова.

На Качалова живет Танюсина подруга, Светлана Яковлевна, переводчик с английского. Мы ходим к ней в гости. У нее большая квартира и невероятно огромный балкон: больше самой квартиры. Танюся с подругой разговаривают, а я гуляю на балконе и представляю всякие сцены из необыкновенной жизни.

Вот под балконом стоит прекрасный рыцарь, смотрит вверх. Это он ищет меня, потому что я — Прекрасная Красавица, а он в меня влюблен. Наконец он видит меня. Мы смотрим друг на друга… Я кидаю ему с балкона цветок. Это серьезный шаг с моей стороны! Теперь влюбленный в меня Дивный Рыцарь засушит этот цветок в старинной книге и будет помнить меня всю жизнь! А я — его. Как же иначе?

Ну, и так далее… Я часами могу развивать сюжет. Главное, чтоб никого рядом не было, а то я бормочу, и люди пугаются. Думают, что я сумасшедшая. А я — нет. Я просто так играю. И мне хорошо.

И вся улица Качалова мне очень нравится. Кроме того углового дома за забором.

Когда Женечка уходит из дома, тети ей всегда говорят: по этой стороне не ходи. И близко к тротуару не ходи.

— Но теперь-то уже можно, теперь не страшно, — возражает Женечка.

— Все равно не ходи. Кто их там знает. Не ходи!

— Ладно, не пойду.

У Женечки золотой характер, она никогда не спорит. Это все говорят.

Все равно, хоть Женечка и обещает не ходить мимо того дома, ей напоминают об этом каждый раз.

— А что в том доме? Почему страшно? Кто там живет? — волнуюсь я.

— Жил. Сейчас не живет. Жил очень страшный человек. Берия.

— А что он делал?

— Много чего плохого.

— А почему Женечке нельзя там ходить?

— Потому что он затаскивал школьниц в машину, привозил в этот дом… А потом их уже больше никто никогда не видел.

Я очень пугаюсь.

— А где он сейчас? Он точно там не живет?

— Расстреляли его. Но дом-то остался. И мало ли кто в нем…

Теперь понятно. Женечке точно нельзя там ходить! Я теперь тоже стану ей напоминать.

Мало ли что!

Культ личности

Летом мы живем все вместе на даче. Взрослые собираются в саду за деревянным столом и говорят, говорят. Только и слышно:

— Культ личности, культ личности!

Я интересуюсь: что такое «культ личности».

— А это когда обычный человек делает так, что его начинают почитать, как божество.

— А Бога нет, — подхватываю я.

С этим-то все ясно! Это нам все время повторяют в детском саду.

— Главное: человек не должен допускать, чтобы ему, как богу, поклонялись.

— А кто это допустил?

— Кто допустил, тот допустил. Тебе еще рано, иди по травке побегай, — уклоняются тети от честного ответа.

Я оскорбленно отхожу, но постепенно, кругами, приближаюсь к занятым беседой взрослым. Они увлеклись, не замечают меня.

Рассказывают теперь про каких-то людей, которые вернулись из тюрьмы. Кто-то из них рассказал про то, как его пытали.

— Китайские пытки и то меркнут, — слышу я странные фразы.

Изо всех сил креплюсь, чтобы не спросить, что такое китайские пытки. Прогонят.

— …Сутками стоял в каменном мешке, ни повернуться, ни сесть… Счет времени потерял… Вышел — смотрят, а он весь седой…