Охотник на звездном снегу - Ярослав Смирнов

— Что за новенький-то?

— А Девятнадцать его знают, но жрать приказали выдать по второму разряду.

Я, что ли, новенький, подумал Лекс. А второй разряд — это много или мало?.. ладно, Эмпуза с ней, с кухней…

— …ты смотри, старшим-то не очень говори. Старшие-то, они, знаешь, как на это посмотрят? Индивидуальность, скажут, наращиваешь. О благе не печешься.

— Подумаешь, и не заметит никто. Самую малость и взял.

— Как раз за малость эту, как ее, нуллификацию схлопотать можно.

— Ладно, молчи уж…

— Это точно…

Ага, не все в агнатском королевстве чисто и гладко…

— …и все-таки не стоит рисковать. Благо — не в лучшем, а в приемлемом. Этот Охотник может быть опасен.

Лекс замер. Это был тот самый тенор.

— Я не вижу здесь риска, — а вот и спокойный голос… — потому что в наших руках — сила знания.

— Мы только зря потеряем время, — резко возразил тенор. — Пока есть возможность, надо ею воспользоваться.

— И все-таки я против подобных ритуалов, — как показалось Лексу, с некоторым сожалением возразил собеседник тенора. — В нашу-то эпоху, да такая неаккуратность…

— Любое жертвоприношение гораздо более действенно, нежели простые слова. К тому же мы не уверены в его происхождении…

— Нет, он с Земли, это точно. Так что вы правы — его кровь сделает свое дело.

— В таком случае я могу считать, что получено официальное согласие? Можно готовить церемонию?

— Н-ну…

Повисла пауза. Лекс не знал, верить ли тому, что он только что услышал.

— Пожалуй… да, — задумчиво произнес обладатель спокойного голоса. — Если Цезарь прольет его кровь раньше нас, народ Республики и история нас не простят. Вот только…

— Что?

— Проводите расчленение без меня. Мне эти крики, знаете ли, очень сильно режут уши.

— На белой тоге тираноубийцы неминуемо остаются пятна. Мы делаем свое дело, а прачки — свое…

Это уже даже не абзац… это несколько хуже.

Лекс услышал легкий шорох, потом щелчок — дверь открылась.

Разум Лекса практически не принимал участия в том, что делало его тело — сработал рефлекс, мышцы лишь получили необходимую команду: взгляд зафиксировал приближающегося к койке охранника — черный двигался страшно медленно, словно под водой, — прыжок, выпад, охранник с переломанными лицевыми костями оседает на пол… две секунды, чтобы сорвать с его пояса шокер, хотя толку от него… прыжок в коридор… второй охранник — растяпа, идиот, надо было стоять на пороге… нога, локоть — все, этот готов… кажется, еще жив, но со сломанной лобковой костью и свернутой челюстью ничего не сделает… хватит, свободные граждане, шутки кончились… вперед, вперед…

Коридор… дальше — куда? Стоп… там тупик… лево, быстро, и уже не останавливаться.

Лекс, сунув шокер за пояс, бежал по коридору, но не как заяц, за которым гонится свора собак, нет — он чувствовал одну только холодную злобу: нелепость ситуации — жертвоприношение, расчленение, кровь на тогах — подействовала на него странно, он перестал бояться и теперь четко видел цель и задачи: вырваться отсюда, а если понадобится, то убить всех, кто окажется на пути.

Коридор, коридор… открывается дверь, сейчас я тебе… вот же… ну и задача.

Из двери вышла молодая женщина в красном комбинезоне. Лекс, который уже рванулся вперед, чтобы вырвать кадык противнику, инстинктивно убрал руки и налетел на нее, ввинтившись взглядом в ее глаза: он, кажется, на долю секунды растерялся, а вот женщина — нет.

Все же Лекс ушел от двойного удара в голову, но вот пах защитить успел не совсем… хоть гениталии и остались целы, но его шатнуло в сторону, ловкая же девица, не будь дурой, не стала связываться с мужиком, а быстро шмыгнула обратно в открытую дверь. Щелкнул замок.

Лекс сплюнул и изо всех сил пнул в дверь — без толку, конечно. Вот зараза, что ж теперь делать? Свистнет пронырливая девка подмогу — и поминай как звали…

Девицына подмога появилась даже быстрее, чем можно было бы ожидать — сразу с двух концов коридора выскочили черные охранники, причем с автоматами: остановились, прицелились… а, на фиг, терять все равно нечего, мелькнула у Лекса шальная мысль, и он, нагнув голову, двинулся на черных.

Неожиданно в группе охранников возникло замешательство. Они засуетились, кто-то схватился за коммуникатор, потом черные стали отходить — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее: Лекса захлестнула волна какого-то веселого безумия — даешь позицию, бля! — и он уже в полную силу побежал вперед, отчаянно матерясь и размахивая шокером.

Черные открыли плотный огонь, но заряды свистели вокруг Лекса, не задевая его. Он по инерции мчался вперед, но здравый смысл уже пророс сквозь красноватую муть где-то на краю сознания: да куда они, собственно, стреляют? Лекс бросился к стене, падая ничком, но тут один из черных взмахнул рукой, и родившийся за спиной у Лекса веселый ураган комнатного значения туго хлестнул по затылку, и он врезался в пол, хорошенько приложившись носом.

В глазах заструились зеленоватые молнии, и Лекс на какую-то секунду отключился, решив отдохнуть и набраться сил перед дальней дорогой.

Глава 8

…но набирался он все-таки недолго, потому что, когда его подняли и поволокли прочь, ноги плохо слушались и пытались заплетаться.

— Шевелись, лягушачий хвост, шевелись!

Голос показался Лексу знакомым. Он помотал головой и скосил глаза вбок, на того человека, который тащил его по коридору.

Ставрий!

Сначала Лекс обрадовался. Потом… но все «потом» он решил отложить на опосля, поскольку сейчас главным было унести ноги от благородных расчленителей.

Он отпихнул Ставрия локтем и оглянулся.

Позади имела место перестрелка. Их отход прикрывали трое в сине-серых комбинезонах преторианских гвардейцев (ага, перестали притворяться), которые вели сосредоточенный огонь по охранникам-агнатам. В коридоре плавал какой-то дым, агнатов было немного — и становилось все меньше: гвардейцы дело знали туго, — и вообще дела, похоже, обстояли неплохо. Лекс, получив тычок от Ставрия, прибавил шагу.

Бежать пришлось недолго. Поворот, еще поворот, лестница наверх — и они очутились в кессоне с бронированными дверьми. Двери были разворочены — похоже, били из чего-то серьезного.

В легкие вошел чистый ночной воздух мирной планеты — выскочили наружу. Тут тоже шла стрельба, которая, правда, больше походила на расстрел: с двух низко зависших бронелетов из пушек лупили по бетонным капонирам, где, очевидно, находилась охрана базы агнатов, причем из капониров на огонь уже не отвечали.

Ставрий повернул к Лексу свирепое лицо и прокричал что-то неслышное за треском разрывов и гудением двигателей, но Лексу не надо было догадываться о точном значении слов гвардейца: он и так изо всех сил бежал к свисавшему из бронелета и болтавшемуся на ветру «прыгунку».

Добежав, Лекс быстро накинул лямки, защелкнул замки ремней, но подождал нажимать кнопку сервомотора, глядя на то, как выбирается из кессона арьергард преторианцев. То же самое сделал и Ставрий, нацелив автомат в сторону развороченных дверей.

Оттуда выскочили трое гвардейцев — замыкающий что-то бросил вовнутрь, там полыхнуло багровым, — и шустро побежали к бронелету.

Добежав, они моментально пристегнулись к «прыгункам», зажужжали сервомоторы, и лебедки потащили преторианцев и Лекса вверх, в кабину. Одновременно бронелет стал набирать высоту.

Освободившись от лямок «прыгунков», гвардейцы расселись по сиденьям. Все молчали.

Лекс тоже помолчал, потом, минут через пять, повернулся к Ставрию (мельком отметив, что тот по чину триарий: остальные гвардейцы тоже имели офицерские нашивки).

— Куда летим? — спросил Лекс.

— Домой, — охотно отозвался Ставрий.

Лекс подождал еще немного, потом опять спросил:

— А куда это — домой?

— А вот увидишь, лягушачий хвост, — дал исчерпывающий ответ Ставрий, и на этом разговор закончился.

Лекс немного подумал и решил вздремнуть: неизвестно, когда еще выпадет такая возможность.

Он проснулся, когда стихло гудение двигателей бронелета.

Дверца десантной кабины открылась, гвардейцы поднялись со своих мест.

— Уже уходите? — дружелюбно осведомился Лекс.

— Не смешно, лягушачий хвост, — откликнулся Ставрий. — Пойдем. Нас ждут.

«Вас ждут», — хотел сказать Лекс, но промолчал, подошел к открытой дверце и спрыгнул вниз, на траву.

Светало. Звезд уже не стало видно, воздух теперь пах уже не ночной, загадочно-расслабляющей, а утренней, бодрящей свежестью. На востоке вдоль горизонта протянулась перламутровая с розовым отливом полоса, воздух, казалось, зазвенел от предвкушения дневных удовольствий, а где-то в стороне подавали голоса особо нетерпеливые птички.