Итальянец - Анна Радклиф

— Кто приходил к синьоре Бианки в последнее время? — спросил Винченцо дрогнувшим голосом.

— Увы, синьор, никто не приходил, она жила очень уединенно.

— Никто? — переспросил Вивальди. — Вспомните хорошенько, Беатриса.

— Никто, кроме вас и кузена Джотто. Еще была у нас монахиня из монастыря, которая забирает вышивки у молодой синьоры.

— Вышивки? Из какого монастыря?

— Санта-Мария-дель-Пианто, синьор, он здесь неподалеку от нас, за садами, что спускаются к заливу, за оливковой рощей. Может, синьор даже видел его.

— Как давно она заходила к вам?

— Недели три назад.

— Вы уверены, что больше никто за это время здесь не бывал?

— Уверена, синьор, разве что рыбак, который принес рыбу, да садовник. Был еще лавочник, который доставляет нам макароны. В город ходить далеко, да и времени у меня нет.

— Значит, три недели назад? Вы так сказали, Беатриса? Вы уверены в этом?

— Да, синьор. Вы думаете, мы постились тут все эти три недели? На виллу то и дело кто-то заглядывает чуть не каждый день, я говорю о торговцах.

— Я спросил вас о монахине.

— Ах да, синьор, простите. Это было недели три назад.

— Странно, — задумчиво произнес Винченцо. — Мы еще поговорим с вами об этом, Беатриса, а теперь сделайте так, чтобы я смог взглянуть на синьору Бианки. Только синьорина Эллена ничего об этом не должна знать. И никому не говорите о ваших догадках, Беатриса, даже молодой госпоже. Как вы думаете, у нее нет таких же опасений, как у вас?

Беатриса поспешила успокоить его: нет, у Эллены не возникло никаких подозрений. Служанка пообещала выполнить его просьбу, и как можно скорее.

После этого Винченцо покинул виллу, мрачно раздумывая над случившимся. На ум то и дело приходила мысль, что между внезапной смертью синьоры Бианки и странными предупреждениями монаха существует какая-то связь. Наконец совсем неожиданно он пришел к выводу, что этот таинственный незнакомец есть не кто иной, как Скедони, который в последнее время так зачастил во дворец Вивальди и буквально не покидает покоев матери. Эта догадка вызвала у него неподдельный ужас, и он понял, что отныне не будет знать покоя. Хотя он гнал от себя эту мысль как наваждение, она упорно возвращалась. Он постарался припомнить голос, походку и весь облик таинственного монаха и сравнивал его с духовником матери. Иногда мелькала мысль, что это мог быть кто-то посторонний, взявшийся следить за ним по поручению Скедони или маркизы ди Вивальди. Возмущенный до глубины души недостойным поведением своих скрытных и коварных недругов, он принял решение обличить этого низкого преследователя и заставить его во всем сознаться или же рассказать ему, кто побудил его следить за ним и с какой целью. Теперь он был почти уверен, что его преследователь скрывается где-то в руинах крепости Палуцци.

Он не переставал думать и о том, что рассказала ему Беатриса о монашенке из соседнего монастыря, но не мог найти причину, почему кто-то из монашек хотел бы причинить зло Эллене, которая, как он понял, в течение нескольких лет находилась с ними в наилучших отношениях. Вышивки по шелку, о которых упомянула старая служанка, во многом объясняли характер этих отношений и многое говорили о нелегких обстоятельствах жизни скромных обитателей виллы Алтиери. Это еще больше укрепило в нем уважение и чувство глубокой нежности к девушке. Но мысль о подозрениях Беатрисы не давала покоя. Она казалась порой нелепой, а порой вполне вероятной и возможной. Кому нужна была смерть этой во всех отношениях безупречной женщины? Какие причины толкнули кого-то к столь чудовищному и жестокому поступку? Синьора Бианки действительно недомогала, но столь внезапная смерть и странные ее обстоятельства и многое, что ей предшествовало, заставляли Винченцо мучиться сомнениями. Он надеялся, что, увидев тело усопшей, он, возможно, избавится от терзавших его подозрений. Беатриса пообещала, что, если он вернется на виллу вечером, когда Эллена уйдет к себе в спальню, он сможет побывать в комнате синьоры Бианки. Его мучило сознание, что он должен тихо, как вор, проникнуть в дом своей возлюбленной и делать это втайне от нее в минуты неутешной скорби. Но это необходимо было сделать, чтобы узнать истинную причину смерти синьоры Бианки. Это сейчас казалось ему самым главным. Итак, поиски монаха придется снова отложить.

ГЛАВА IV

Открой же эту тягостную тайну,Из-за нее в разладе ты с душою.

Вернувшись домой, Винченцо справился, у себя ли маркиза, ибо намеревался расспросить ее о Скедони. Правда, он мало надеялся на то, что мать захочет полностью удовлетворить его любопытство, но все же полагал, что хоть что-нибудь да узнает.

Маркиза была в будуаре, и не одна — с нею был ее духовник. «Этот человек вечно стоит на моем пути, как злой гений», — невольно подумал юноша, входя в комнату матери.

Скедони был настолько поглощен беседой с матерью, что не сразу заметил появление Винченцо, который, остановясь на пороге, с любопытством смотрел на изборожденное глубокими морщинами лицо священника. Беседуя, тот держал взор потупленным, но в его застывших резких чертах были жестокость и коварство. Маркиза с величайшим вниманием слушала то, что говорил ей Скедони, близко склонив к нему голову, словно боялась упустить хоть одно слово. На лице ее были раздражение и недовольство. Их беседа никак не походила на исповедь, а скорее на очень важный для обоих разговор.

Винченцо наконец перешагнул через порог и вошел в комнату. Скедони тут же поднял глаза, но выражение лица его ничуть не изменилось, когда его взгляд и взгляд юноши встретились. Он встал, но, кажется, не торопился уходить и лишь коротким кивком ответил на довольно нелюбезное приветствие Винченцо. Все говорило о том, что духовник знает себе цену, а в его манере чувствовалось сознание собственного превосходства.

Маркиза при виде сына слегка смутилась, и резкая с кладка между бровями стала еще глубже. Это говорило о ее недовольстве неожиданным приходом сына. Однако она тут же попыталась это скрыть улыбкой, которая понравилась Винченцо еще меньше.

Скедони же преспокойно снова опустился в кресло и с легкостью светского человека заговорил о каких-то пустяках. Винченцо оставался сдержанным и молчаливым. Он не знал, как начать разговор, который, как он надеялся, мог бы многое прояснить. Маркиза же, похоже, не собиралась прийти на помощь сыну. Его глаза и уши в конце концов помогли ему если не получить нужную информацию, то, во всяком случае, сделать кое-какой вывод. Прислушиваясь к низкому тембру голоса Скедони, он был почти уверен, что он едва ли похож на голос его непрошеного советчика из развалин крепости Палуцци, хотя понимал, что голос очень легко изменить. Да и ростом Скедони был выше, чем незнакомец, хотя что-то в его облике делало их похожими. Винченцо склонен был объяснить это одинаковым монашеским одеянием — видимо, оба были монахами одного ордена. Что касается черт лица, то Винченцо ничего не мог сказать определенного, ибо не видел лица незнакомца, неизменно спрятанного капюшоном. У Скедони капюшон сейчас был отброшен, и лицо его было открытым. Но Винченцо вспомнил, каким видел вчера духовника, когда тот покидал покои матери. Его лицо было тоже скрыто капюшоном, и тогда сходство его с таинственным преследователем Винченцо было достаточно большим. Фантазия тут же услужливо воссоздала в памяти весь зловещий образ загадочного монаха из развалин. Однако Винченцо тут же остановил себя — все лица монахов под капюшонами кажутся одинаковыми. Это окончательно смутило Винченцо. И все же одна деталь давала ему ключ к разгадке. Если монашеская сутана и капюшон делали всех одинаковыми, то в этом и кроется разгадка, это и должно ввести его в заблуждение. Винченцо тут же решил задать Скедони несколько вопросов, чтобы проверить, как он воспримет их.