Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

Лобзание затягивалось. Более навычный к резьбе по дереву, нежели к ласкательствам постельным, Кудыка внезапно заробел. Мять девичью красу в санях зольного обоза ему ещё ни разу не доводилось… Однако пока он надрывал память, силясь извлечь из неё хоть что-нибудь полезное, опояска на нём была распущена, а рубаха задрана.

— Порты… — пробормотала Чернава. — Да пособи же!..

Кудыка наконец напустил на себя смелость, ослабил узел и, неловко искобенясь, сверг порты…

Возле первых саней обоза громко бранились двое — зуб за зуб пересчитывались. Один был Бермята, а вот голос второго Кудыка, выпав из сладкой полудрёмы, узнал не сразу. Приподнялся на лубяном дне. Чернава спала. Не металась уже, не постанывала.

— Наощупь я тебе, что ли, грузить буду? Тыком по натыку?..

— Ну, нету ламп, нету! Розмысл не даёт!..

— Умолил бы как-нибудь…

— Умолил! Его только молотом умолишь! Сидит, как нагорелая свеча… Так на меня искосырился — я еле ноги унёс…

Кудыка привёл в порядок одежонку и, прикрыв поплотнее погорелицу, вылез из короба. Нашаривая в темноте кузова и оглобли, подобрался поближе к лающимся. Он уже угадал второго. Это был тот самый, с лопатой — кого волхвы под землю упрятали…

— Значит, будем ждать, пока чётное вздуют, — сказал упрямый Бермята. — А без света работать не будем…

— Ну так вон же света полно! Подгоняй обоз — и греби прямо из топок…

— Сла-ава те, тетереву, что ноги мохнаты!.. Сырую?..

— Что? Надорвётесь?

— Да мы-то не надорвёмся, а лошадки?.. Мы ж на санях! Был бы ещё снег, тогда понятно… А то волоком!.. По земле!..

Тот, что с лопатой, изнемог и плюнул.

— Да катись оно всё под гору!.. — сказал он в сердцах. — Гуляй, ребята, поколе я гуляю… Винца не найдётся?

— С этого бы и начинал, — проворчал Бермята и достал из саней сулею. На слух наполнил берестяной стаканчик.

С берега, как всегда на Теплынь-озере, веял знобкий ветерок, снимая с груд золы и бросая на порожний обоз одну пелену за другой. Кудыка вдохнул опрометчиво, в глотке стало шершаво, и древорез заперхал. Бермята всмотрелся.

— Кому ещё там не спится? — недовольно проговорил он. — А-а, это ты, брат?.. Рано ожил, можешь дальше почивать. Всё равно до утра грузить не будем…

— Новенький вроде? — буркнул, тоже приглядываясь, тот, что с лопатой. — Как зовут-то?

— Кудыка…

— А я — Ухмыл… Ну, здравствуй, стаканчик, прощай, винцо! — С этими словами назвавшийся Ухмылом лихо осушил берестяную посудинку.

— Как же ты из-под земли-то выбрался? — с дрожью в голосе спросил его Кудыка.

Тот озадаченно хмыкнул.

— А ты почём знаешь? Или рассказали уже?

— Да я ж в том кружале был!..

— Взаправду, что ль? — Ухмыл оживился. — Слушай, что я там такого натворил-то? Хоть лоб взрежь — ничего не помню…

— Да мы с храбрами заспорили, какое назавтра солнышко будет, — торопливо начал объяснять Кудыка. — А ты уж хороший сидел… Возьми да и скажи: нечётное… Храбр тебя давай пытать, откуда, мол, узнал… Ну и ты тут такое брякнул… — Древорез замялся.

— Ну-ну? — с любопытством подбодрил его Ухмыл.

— Катали мы ваше солнце… — сойдя на пугливый шёпот, повторил Кудыка страшные слова.

Ответом было озадаченное молчание.

— Всего-то навсего?.. — разочарованно протянул наконец Ухмыл. — А я-то думал…

— Да как же «всего-то навсего»? — взлепетал Кудыка. — Мил человек! Про солнышко-то!..

— Ну и катали… — невозмутимо отозвался Ухмыл. — Сейчас опять покатим… — Он оглянулся на теплящиеся вдали огоньки и дружески пихнул Кудыку в плечо. — А пойдём, посмотришь… Вроде опорожнили уже… Только ты, слышь… — озабоченно предупредил он. — Ширше рыла рот не разевай, с опаской иди… А то не ровен час в ров угодишь — как раз по тебе и проедет…

Ров, как выяснилось, лишь показался Кудыке земляным, потому что лежал на нём мягкий слой золы. А на деле изноровлены были под ров две насыпи из мелкого щебня, а в получившейся между ними канаве через каждые полпереплёва шли утопленные заподлицо дубовые полукруглые рёбра — не то гнутки, не то вырезки. Дуги, словом…

Всё это древорез определял на слух да на ощупь. Потом впереди зажелтел попрыгивающий огонёк, и Ухмыл с Кудыкой (Бермята остался подле обоза) приостановились. Отчётливо потрескивала под чьими-то шагами скрипучая дресва.[55] Кто-то шёл им навстречу вдоль хребтов золы по той стороне канавы.

— Хоронись!.. — испуганно шепнул Ухмыл. — Розмысл!.. Увидит, что без дела бродим, — трезвону будет на трое суток!..

Оба, горбясь, отбежали к высокой груде щебня, в которую упирался долгий ров. И вовремя. Розмысл остановился шагах в двадцати от них и огляделся, приподняв лампу повыше. В её масляном сиянии Кудыка различил остролобое костистое лицо и быстрые злые глаза.

Да-а… Такого, пожалуй, умолишь… Ишь, ходит, очами посвечивает…

— Почему не в сборе? Почему без огня? — гневно грянул розмысл, обращаясь к смутно чернеющим грудам золы, и неистовый голос его раскатился вдруг гулкими отзвуками, как если бы он говорил, наклонясь над колодцем.

Выяснилось вскоре, что почти так оно и было: перед розмыслом зияла в склоне великая дыра, из глубины которой внезапно проклюнулись, замельтешили жёлтые огонёчки, и вскоре полез наружу с лампами в руках чумазый оробелый люд.

— Заплутали? — рявкнул розмысл. — Праздников лишить?.. Лишу!

— Да Завид Хотеныч… — сбивчиво принялся оправдываться кто-то из вылезших. — Пятерых никак сыскать не могли, а их, оказывается, ключник отрядил бочки с маслом катать. Из пятой клети в шестую…

— Он что? Умом повредился? — страшно прохрипел розмысл. — Вот-вот закат начнётся, а он — людей забирать?..

Взмахнул лампой и устремился в округлое жерло пещеры.

— Пронесло, — сказал Ухмыл и выпрямился. — Вставай-вставай! С ключником они завсегда долго лаются… Схватятся — колом не разворотишь…

Кудыка боязливо выглянул из-за бугра.

— О каком это он закате? — ошеломлённо спросил древорез. — Закат-то уж был давно…

— Ну, это как посмотреть… — посмеиваясь, отвечал Ухмыл. — Вы-то закатом одно зовёте, а мы другое… Во! Покатили уже. Давай-ка от греха подальше к волнолому отойдём…

Они отступили к скользким поставленным торчмя тёсаным камням — каждый чуть не в рост доброго берендея. Зачавкала под ногами мокрая зола. Кудыка заворожённо смотрел, как из тьмы надвигается, выплывает нечто облое[56] и огромное… Он уже сообразил, что ров изноровлен не прямо, а несколько отлого, под уклон. Круглая громада с величавой неспешностью катилась по нему сама. Проседая, постанывали дубовые рёбра, скрипел под гнётом щебень, стреляли мелкие камушки. Земля ощутимо подрагивала. Поравнявшись с остолбеневшим Кудыкой, диво с тяжким хрустом наехало на высокий бугор, за которым они недавно прятались от розмысла, и остановилось, покачнувшись. Ахнул древорез.