Найти свой остров - Алла Полянская

– Но это два месяца назад было!

– Правильно. Они прозондировали почву и принялись собирать информацию. И поняли, что одного нужно убрать, а кого? И решили, что тебя заменить проще. Плохо домашнее задание выполнили.

– Может, и не они.

– Может.

Но было видно, что Панфилов уже выстроил в голове одному ему понятную цепочку. Со временем он добавит звеньев, чтобы и остальным стало все ясно, а сейчас его умозаключения представляют собой условие задачи и ответ. Решение предстоит еще написать, а на это нужно время.

– Пойти к этому Кравцову и…

– Уймись, Макс. – Панфилов иронично прищурился. – Даже не думай. Его и в лицо-то никто не знает, и где он окопался, поди узнай – но фамилия его всплывала уже не раз, и его люди действуют нагло и абсолютно безжалостно. Ладно, посмотри, как там у Ники дела, а я Ирине с посудой подсоблю, ей все это надо убирать, насвинячили…

Панфилов принялся собирать тарелки, вилки, складывать их, вспоминая, как когда-то они с Матвеевым вот так обедали в общаге – картошка с селедкой и то за счастье. А теперь можно себе позволить что угодно, деньги есть, а вот поди ж ты – давно так душевно не сидели, как сегодня, хоть и беда стряслась.

– Дядь Саш, да я сама.

– Ничего, Ириш, давай вот это отнеси, а я остальное. Вдвоем-то веселее.

Глядя на Иркины худые руки, Панфилов вдруг поймал себя на том, что жалеет девчонку, жалеет до боли – вот ведь горемыка, сначала отец умер, теперь с матерью беда… Александр был когда-то женат, но семейная жизнь не заладилась, и с тех пор он пребывал, как сам говорил, в поиске идеальной женщины. Со временем этот поиск превратился в калейдоскоп сменяющих друг друга девиц, словно размноженных на ксероксе, домой он приходил только ночевать, и то не всякий раз – разросшееся предприятие требовало постоянного внимания и контроля, и в свои сорок четыре года Панфилов считался завидным женихом – но сам он понимал, что поезд ушел, и, возможно, он так и не встретит свою женщину. Глядя на семейную идиллию Матвеева, он понимал, что если не так, то не надо никак, а «так» у него не получалось.

– Давай, я мою, ты вытираешь. – Панфилов повязал фартук и мужественно взял в руки губку и моющее средство. Посуду он мыл последний раз лет десять назад.

– Сковородку залить водой надо.

– Сейчас зальем. Ничего, вдвоем мы быстро управимся, а вечером поедем с тобой мамашу навестим. Хочешь?

– Семеныч сказал – нельзя…

– Кому нельзя, а кому и можно. – Панфилов подмигнул Ирке. – Не грусти, рыжая, все будет путем. Купим мамке цветов и поедем. Заметано?

– Ага. – Ирка улыбнулась. – Я так боюсь, что они возьмут и умрут обе… Марек держится, а только я вижу, что с ним творится; он, как Ника: внешне улыбается и шутит, а внутри все сгорает, и он сам сгорает. Ника такая же. Мама говорит, ее хоть каленым железом пытай, она улыбаться будет и глупости говорить, а что у нее в душе, про то и подумать страшно.

– Никто не умрет. По крайней мере, сейчас. – Панфилов гремит тарелками, перекрикивает текущую из крана воду. – И мать поправится, и Ника будет скоро лучше новой. Так что нос не вешай прежде времени. А где ваш зверь хваленый?

– Как Нику уложили в кровать, так он от нее ни шагу. Словно охраняет ее…

– Может, и охраняет. Кошки – они очень странные создания. Все, сковородку потом отчистим, а с тарелками управились.

– Вы езжайте, я уж тут сама. Мне тетя Лариса, если что, поможет. Она пока здесь побудет с Никой.

– Уговор наш помни, вечером поедем, мать навестим. Выше нос, рыжая, а то веснушки на пол посыплются.

7

Женька решила надеть официальный костюм – очень простой и очень дорогой. Его синий цвет идеально подходил к ее каштановым волосам, голубым глазам и бледному, с правильными чертами, лицу. Женька оглядела себя в зеркале – да, просто, дорого, элегантно. И вдобавок сумочка – плоская, на длинной ручке, в ней, кроме косметики, элегантный ежедневник и золотая ручка. То, что нужно деловой женщине, а она собирается стать именно деловой женщиной. И подходящая одежда – одна из главных составляющих нового образа жизни. Борик не жалеет на нее денег, ему и во сне не снилась такая, как она, Женька, ясно же, что Борик – это… не слишком удачная партия, но она моложе не становится, а значит, нужно ловить момент. Женька вдела в уши серьги с топазами и вздохнула – хороша, чертовка, а оценить такое сокровище некому!

Хотя тут она покривила душой. С самого детства она была окружена всеобщим обожанием: ах, не девочка, а просто ангелочек! Она и правда была похожа на ангела со старых картин – большеглазая, с золотыми кудрями, с розовым личиком, на котором выделялись пухлые губки, а маленький точеный носик и длинные ресницы довершали образ. Женька была всеобщей любимицей, когда дело касалось взрослых, а уж из отца она могла и вовсе веревки вить. Он работал в управлении какого-то там хозяйства, а когда-то он плавал на кораблях даже за границу! И в шкафу висит его морская форма, иногда он надевает ее и становится похож на капитана! Он обожает ее и потакает ей во всем.

А вот сверстники не любили Женьку совсем. И выказывали это с детской жестокостью и непосредственностью – но наказание за это всегда было неминуемым, потому что Женька очень рано усвоила: люди видят то, что ты им показываешь, а если ты хорошенькая и милая, тебя никогда в жизни не заподозрят в чем-то плохом. А те, кто заподозрит, – да кто им поверит! Женька научилась манипулировать людьми подсознательно, еще не понимая даже, что манипулирует. Вот играют они с Никой, а она, Женька, возьми и заплачь – папа тут же хватает сестрицу за косу и толкает носом в угол. Женька не раз и не два проделывала это, пока не поняла: одной ее слезинки достаточно, чтобы казнить или миловать. И ей нравилось ощущение собственной силы. Родители ей всегда верили, что бы она ни выдумала, а Нике не верили никогда.

Больше всего на свете Женьке хотелось, чтобы Ника заплакала. Зарыдала, изошла слезами, перестала постоянно прислушиваться к чему-то, чего она, Женька, не слышит, рисуя при этом принцесс, сказочные цветы и прочие вещи. И рисует-то сестра так себе, но откуда она их берет?

А главное, друзей у Ники полно. И во дворе никто ее не шпыняет, никто не пытается исподтишка толкнуть, бросить камень – выйдет сестрица во двор, тут же вокруг нее ватага соберется, в какие-то игры играют или болтают о чем-то, смеются, и Ника – звонче всех. Вечно растрепанная, постоянно о чем-то думает, словно бесконечную сказку слушает. И на Женьку смотрит ласковыми глазами в коротких дурацких ресницах.

Только бабушка Магда как-то сказала маме, а Женька слышала:

– Нехорошо вы поступаете, что так распустили Евгению. Ведь дрянь растет, и будет дрянь.