Ковчег - Андрей Ливадный

Бриан, лежа за импровизированным парапетом, молча расстегнул чехол из мягкой кожи, в которую была заботливо обернута глянцевая синеватая сталь лезвия боевой секиры.

Он знал, что последует дальше. Теперь вопрос его смерти являлся всего лишь вопросом времени. Под прикрытием тридцати зеленокожих стрелков шестнадцать уцелевших дронов вскарабкаются наверх, чтобы покончить с ненавистным снайпером…

Подумав об этом, Бриан не испытал ни злобы, ни страха.

Он честно прожил свою жизнь. Странник понимал, что найдется немало людей, для кого это не являлось утешением перед гибелью, и еще больше сородичей сочтет его поступок дурацким героизмом, но он жил по иным меркам, чем те, кто возделывал землю подле своих домов. В первый раз смотреть в глаза смерти было действительно СТРАШНО, но потом это чувство притупилось, прошло, уступив место тягучей дрожи, что охватывает тело в момент смертного боя, и тогда начинаешь понимать иной смысл сущего…

Аккуратно отложив арбалет, он охватил пальцами правой руки рукоять секиры. В левой уже был зажат длинный меч. Не бог весть какое оружие против стрел, но первый из дронов, кто сунется наверх, получит свое…

Тонкий слух Бриана различил царапанье с наветренной стороны скалы, там, где уступы были больше, и взбираться могли не один, а сразу пять или шесть человек. Лежа на спине, за парапетом, он посмотрел на бездонное фиолетовое небо, голубой шарик чужого солнца, не зная, о чем же думать в такой момент…

Царапанье стало уже таким явственным, что он ощутил — еще секунда, и в каменный гребень вцепится первая рука.

Рост у странника был солидный — почти под два метра. Вытянувшись, он перегородил своим телом всю площадку, от края до края.

«Зря они полезли там… — подумал он. — Неужели нетрудно догадаться, что тут укрытие, а не случайное прибежище?» — с такой мыслью он напрягся и толкнул ступнями ног шаткую стену из сложенных друг на друга каменных обломков.

Куски скальной породы покачнулись и с грохотом полетели вниз, увлекая за собой нескольких противников.

Раздался протяжный крик боли. Что-то мягко шлепнулось оземь, следом гулко ударил камень, и под основанием скалы опять взорвался разочарованный вой.

«А как вы думали? Голыми руками брать? Нет, уж потрудиться придется, так просто не возьмете…»

На несколько минут внизу все стихло, только вдалеке непрерывно орал тяжело раненный дрон. Остальные штурмовавшие либо мертвы, либо терпеливы. Лезло-то человек пять, не меньше…

Передышка оказалась недолгой. Дроны поняли, что сложенные по краю скальной площадки камни являлись единственным козырем человека-снайпера. Больше «домашних заготовок» у него не было. А значит, не было и шансов. Ведь с той стороны, где они возобновили штурм, больше нечему было валиться на их головы, а попытайся Бриан встать из-за защищавших его со стороны лучников остатков парапета, тут же будет прошит десятком стрел…

Что ж… Поднимайтесь… Там посмотрим…

Пока облаченные в металл дроны возились внизу, невнятно переругиваясь на своем отрывистом наречии, Бриан извернулся и выглянул в щель между каменными обломками, ту самую, что недавно служила ему амбразурой при стрельбе.

Три десятка зеленокожих воинов стояли с натянутыми луками, готовые пустить стрелы при первом же шевелении наверху. Бриан видел, как напряжены, злы их потные лица, как дрожат пальцы от напряжения натянутых тетив…

Мысль, что пришла ему в голову, была по-своему хороша, но и столь же безумна.

Судя по едва слышному шелесту, который уже не сопровождало бряцанье металла, дроны сняли свои доспехи. Зверозубые воины не хотели, чтобы он слышал, как они карабкаются по скале. Однако Бриан прекрасно ощущал их приближение. Затаив дыхание, он лежал не шевелясь — от внезапности и точности зависел его только что придуманный план. Весь расчет был построен на дрожи в пальцах зеленокожих лучников. Конечно, силы у них немерено, но сколько можно стоять с полунатянутой тетивой? И какими становятся нервы стрелка после пяти-шести минут такого ожидания?

Карабкающихся дронов те не видели, но и шанса, что выстрелят по своим, не было — отличить фигуру человека от фигуры дрона достаточно легко, и они с облегчением опустят луки, как только штурмующие доберутся до верха.

Значит, нельзя позволить им сделать это.

Краем глаза Бриан видел, как сначала одна пятерня вцепилась в край скального выступа, затем другая, третья…

Когда рук стало пять, он резко вскочил, испустив гортанный рык… и тут же плашмя рухнул назад, под прикрытие остатков парапета.

Туча стрел взвилась в воздух, нервы у стрелков не выдержали, как он и рассчитывал. Стреляли зеленые отменно, но дроны не слышали визга тетив — их заглушил боевой клич Бриана. Пять зверозубых воинов, услышав его рык, словно подземные бестии, выметнули на площадку свои гибкие, сильные тела — с тем чтобы грудью встретить три десятка безжалостных стрел!

Бриан вскочил, одним ударом секиры сметя со своего пути изумленного воина, что схватился за пробитую в трех местах грудь. Во второго он метнул свой меч, подхватил освободившейся рукой арбалет и прыгнул с десятиметровой высоты, прямо на головы остававшихся внизу семерых дронов, которые только что отшатнулись от обрушившихся сверху, истыканных стрелами тел своих родичей.

Разворачиваясь со звериным рыком, Бриан одним ударом снес голову ближайшего воина, толкнул второго, задев обратным ходом секиры, и, несмотря на боль в отбитых ногах, рванулся в освободившийся проход, твердо зная, что его спину надежно прикрыла от зеленокожих стрелков верная, молчаливая скала.

От озера по степи навстречу ему гигантскими скачками уже несся цефал, на ходу злобно раззявив клюв, из которого рвалось шипение напополам с клекотом.

Этой ночью ему так и не удалось уснуть.

Мысли, что одолевали Бриана, совсем не походили на эйфорию родившегося заново человека. Да, он избежал смерти, но жизнь, видно, дана ему для того, чтобы думать. И мучиться там, где другой дышал бы не надышался этой вечерней, чуть подмороженной прохладой.

Вдали, у заветной скалы, призывными огнями сияли далекие костры. Там зверозубые зализывали раны, стенали над мертвым двалгом, и Бриан знал, на ком они отыграются за смерть своего ведуна и бегство обманувшего их воина.

У них в руках оставался тот юноша, человек, которому с минуты на минуту предстояло по капле испить всю ненависть зверозубых к его роду.

Бриан не мог спать. Он должен был его спасти или по крайней мере оборвать мучения страдальца…

Хуже смерти мог быть только плен, связанные руки и та мука, на которую нет возможности ответить.

Иногда Бриана в открытую спрашивали — зачем? Зачем кипит в тебе ненависть, почему с годами не тихнет боль? Отчего не осядешь на земле, не заведешь семью, а все рыщешь по непотребным местам в поисках смерти — своей или чужой, как придется…

В душе Бешеного Пса был ответ, но нечасто он произносил его вслух. Каждый сам выбирает свою дорогу. Люди не понимали, что зверозубые рано или поздно спустятся с гор, но уже не маленькими разрозненными бандами, а армией. Тогда они сметут на своем пути все, порубят, сожгут, надругаются. Потому что они по сути своей звери, нет в них рационального живого начала, нет чести, разума, есть только жажда сиюминутной жизни, удовлетворения той прихоти, что взбрела в узколобую голову. Им все равно — засевать поля зерном или костьми.

Конечно, не он один понимал это, но для большинства людей угроза казалась далекой и не такой страшной. Каждый думал про себя, нет, не придут. Именно сюда, в мой дом, они не покажутся, может, промелькнет беда стороной, прокатит через соседей, так зачем бросать семью, теплый очаг, детишек, идти в чужую землю и биться там неизвестно за что…

И никто из них не задал себе того вопроса, что лютым холодом стыл в груди Бриана: кто, если не я?!

А вот когда придут, сожгут твой дом, перерубят детишек, нагнут на твоих глазах жену, тогда взвоешь: где же я был раньше, где защитники, где соседи, почему сидят у теплых очагов, надеясь, радуясь, что не с ними беда?..

…Не совладав с такими мыслями, Бриан встал, раздраженным движением свернул служивший подстилкой плащ и шипящим звуком позвал пасшегося неподалеку цефала.

Тот прибежал, едва услышав зов. Бриан потрепал его по широкому плоскому клюву, накинул седло, затянул ремешки. Цефал косился на него своими маленькими влажным глазками, и вдруг Бриан почуял, что тот дрожит.

Чувствовал чью-то смерть. Значит, судьба.

Костры горели в ночи ярко, безбоязненно.

Зверозубые поставили шатер около темной глыбы омертвевшего артефакта. Зеленокожие, их дальние родственники и вечные вассалы расположились прямо на земле, образовав как бы лагерь в лагере. Пленники, среди которых преобладали представители совершенно диких, не знающих огня горных племен, сбились в кучу, связанные одной веревкой, и лишь двое из рабов свободно ходили по лагерю меж костров, прислуживая хозяевам.