Мы – русские! Суворов: Жизнь, слова и подвиги великого русского полководца А.В. Суворова - Георгий Гупало

В 1791 году главная квартира Суворова находилась в Фридрихсгаме, а сам он жил в лучшем во всем городе доме г-жи Грин, вдовы тамошнего штаб-лекаря. Главнокомандующий занимал верхний этаж, хозяйка помещалась внизу. Она была женщина умная, ловкая, пользовалась общим уважением в городе, хорошо говорила по-русски и вполне умела угодить своему знаменитому жильцу. Суворов любил ее, приходил к ней в свободные минуты от своих занятий на чашку чаю, любил говорить с нею по-шведски и обыкновенно называл ее маменькой. У г-жи Грин были дочь и племянница, обе молодые девушки и обе невесты: одна сговорена была за доктора Л., родом итальянца, другая за голшинского уроженца У., бывшего в Фридрихсгаме учителем. Г-жа Грин желала, чтобы обе свадьбы совершились в одно время, и наконец назначила день. В доме начались приготовления. За день до свадьбы штаб-лекарша пришла к своему жильцу. Суворов был очень весел, бегал по комнате и, увидев свою маменьку, сам подал ей стул. Хозяйка сказала ему о наступающем дне свадьбы дочери и племянницы и просила графа осчастливить ее – быть посаженным отцом у ее дочери. Суворов согласился и сверх того вызвался быть посаженным отцом и у племянницы, говоря, что любит обеих невест и желает познакомиться с их будущими мужьями. Г-жа Грин благодарила графа за честь. «Незачто, незачто! – закричал он. – Я вас люблю, маменька. Прямо по-солдатски говорю, люблю. Я солдат, прямик, не двуличка, где мысли, тут и язык! Смотрите же, маменька, – прибавил он, прищуриваясь и грозя пальцем, – чтобы не быть у вас за ужином голодным. Я русский солдатик, люблю щи да кашку!» «Позвольте мне, граф, – сказала хозяйка, – посоветоваться с вашим поваром». «Да, посоветуйтесь. Мой Мишка славный повар, помилуй Бог, такой мастер, на свете другого нет».

Ободренная ласковым приемом графа г-жа Грин откровенно призналась, что беспокоится о тесноте квартиры. Суворов предложил ей свою половину. «Но я буду в отчаянии, если обеспокою вас!» – сказала штаб-лекарша. «Помилуй Бог! – вскричал Суворов. – Обеспокоить солдата, русского солдата! Разве он неженка какой? Дайте мне чердачок либо чуланчик да охапочку сенца – и усну, захраплю, разве вот кто разбудит!» Тут он хлопнул руками и запел петухом.

В тот же день граф перебрался в одну небольшую комнатку и предоставил свою квартиру в распоряжение хозяйки.

Свадебный обряд, по желанию госпожи Грин, должен был совершиться у нее на дому. Комнаты уставили мебелью, но во всей квартире не было ни одного зеркала из уважения к Суворову, который терпеть не мог зеркал.

Наступил вечер. Дом осветили. Начали съезжаться гости, приехали и женихи. Доктор Л., человек лет тридцати, скромно одетый, имел характер хитрый, вкрадчивый, настоящий итальянский. Г-н У. был моложе его несколькими годами, веселого и ветреного характера и большой щеголь. Он одет был со всею изысканностью тогдашней моды: во французском фраке, нарочно выписанном из Петербурга. Белый туго накрахмаленный галстук высоко подпирал его голову, причесанную по последней, только что явившейся тогда, моде а la Brutus, со множеством кудрей, завитых и взбитых кверху. Духи и помада разливали благоухание на несколько шагов.

Все было готово. Ждали посаженного отца. Наконец явился Суворов, в мундире, в орденах. Г-жа Грин подвела к нему женихов. Граф подал им руки, но при первом взгляде на учителя сделал гримасу, и на лице его показалась насмешливая улыбка.

Пастор начал обряд. Сначала венчали дочь г-жи Грин, потом племянницу. Во время обряда Суворов морщился, посматривая на учителя, нахмуривал брови, прищуриваясь глядя на его прическу, выставлял нос, нюхал и поплевывал в сторону. Видно было, что модный фрак, духи и в особенности огромная прическа молодого щеголя произвели на него очень неприятное впечатление. Сначала он молчал, потом начал шептать: «Щеголь! Помилуй Бог, щеголь!

Голова с походный котел! Прыгунчик! Пахучка!»

Он вынул платок и зажал нос. По окончании обряда Суворов поздравил молодых. Доктор сумел ему понравиться. Граф обходился с ним очень благосклонно, почти подружески, с участием расспрашивал о его делах и называл запросто Карлом Карлычем. Но лишь только подходил бедный учитель к Суворову, он затыкал платком нос, посматривая с насмешкою на его прическу.

Заиграла музыка. Граф открыл бал полонезом с дочерью хозяйки, потом с другой молодою. По какому-то странному ослеплению У. не замечал дурного впечатления, произведенного им на своего посаженного отца, танцевал, веселился, перебегал с одного конца комнаты на другой и вполне выказывал всю беззаботность своего характера. По окончании одного танца, отводя на место даму, он был так неосторожен, что наступил Суворову на ногу в то время, когда тот проходил по комнате. Суворов сморщился, сделал гримасу и, схватив рукою за конец ступни, заголосил: «Ай! Ай! Ай! Ходить не могу. Господи помилуй! Хромаю, калекой стал!» Гости встревожились. Испуганная хозяйка не знала что делать, бедный У. походил на статую, молодая жена его готова была плакать. Наконец г-жа Грин приказала подать кресло, и, обращаясь к Суворову, умоляла его сеть. Суворов не слушал и продолжал говорить скоро: «Ох, кургузый щеголь! Без ноги сделал! Голова с хохлом, с пребольшим хохлом! Ой, помилуй Бог! Калекой стал! Ох, краснословка! Вежливка! Пахучка!» Хозяйка совершенно растерялась. Все гости с недоумением и страхом смотрели на эту странную сцену. Вдруг Суворов подошел к г-же Грин. «Маменька! – сказал он. – Маменька! Где та щетка, которою перед свадьбой обметали у вас потолки, круглая такая, вот как голова этого щеголя». Он показал на неподвижного У. «На дворе, граф», – прошептала штаб-лекарша. «Покажите мне ее!» Нужно было повиноваться. Принесли щетку на длинной палке.

Суворов поднял голову. «Славная щетка!» – сказал он, посматривая искоса на бедного учителя, который в отчаянии пробирался к стене, точно парикмахерский болван. «Брутова голова! Важно причесана, помилуй Бог, как гладко, только что стены обметать! Бруты, Цезари, патриоты на козьих ножках, двулички-экивоки! Языком города берут, ногами пыль пускают… А головы – пуф! Щетка! Ей-богу, щетка!» Тут он повернулся на одной ноге и заговорил с хозяйкой о московских блинах и о том, как должно приготовлять их. Мало-помалу все успокоились, начали говорить, шутить, смеяться, и скоро все, кроме несчастного У., забыли приключение со щеткой. Только несчастный фридрихсгамский щеголь не мог возвратить своей прежней веселости и не только не смел подойти к Суворову, но избегал даже его взгляда.

За ужином Суворов сел между двумя новобрачными дамами и выпил за их здоровье стакан вина. Перед ним поставили два горшка со щами и кашею. На другой день он прислал хозяйской дочери богатый серебряный сервиз. Бедный щеголь не получил ничего.