Корона клинков - Елизавета Берестова

— А то как же. Одёжа там богатая осталась, сундуки дорожные. Только дурак не станет возвращаться за своим добром.

— Или тот, кто намерен водить вас за нос, Петрокл. Оплаченная комната и вещи должны ввести и, кстати, ввели вас в заблуждение, заставить сидеть в засаде и ждать. — Легат снисходительно улыбнулся, — я бы на месте Меллорна не только барахло своё, кошелёк с деньгами для вас, дурней, оставил. Значит так: засаду снять, но наблюдателя одного оставить, так, на всякий случай. Вдруг кто-нибудь сундуками заинтересуется. Ему, естественно, сесть на хвост, а дальше в соответствии с «Руководством по слежению, засадам и прочим фискальным действиям». И что там у вас? Не тяните, Петрокл, по вашему довольному виду догадываюсь, что самое интересное вы приберегли на сладкое.

Начальник городской стражи важно переложил документы и начал: — за истекшие сутки в Осэне согласно предписанию были задержаны и препровождены в комендатуру для выяснения личности одиннадцать молодых людей. Десять из них были отпущены.

Осокорь ждал, опасаясь спугнуть удачу.

— Я готов предъявить господину легату арестованного номер восемь. Он наотрез отказался назвать своё имя и оказал серьёзное сопротивление, так что имеются основания полагать, что он — именно тот, кого мы ищем.

Прокуратор переглянулся с толстым комендантом. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы прочесть их мысли. Если Петрокл поймал нужного столичному порученцу человека, то очень скоро он покинет Осэну вместе со всеми тревогами и волнениями, а жизнь вновь обретёт своё привычное неспешное течение.

Петрокл высунул голову за дверь и приказал:

— Введите арестованного!

В кабинет втолкнули парня лет восемнадцати со связанными за спиной руками. В его густых волосах запутались соломинки, губа распухла, а под глазом лиловел шикарный синяк.

Осокорю хватило одного беглого взгляда на подозреваемого, чтобы его лицо залил тёмный румянец гнева. Медузий подобрался на своём стуле, предвкушая бурю.

— Скажите, Петрокл, — заговорил легат со зловещей вежливостью, — вы все цвета различаете правильно? А вы, прокуратор? Или вы, господин комендант порта? Зелёный цвет с красным не путаете?

Те двое согласно закивали, недоумевая от нелепости вопроса.

— Тогда какого черта! — заорал уполномоченный из столицы, — какого черта вы приволокли сюда этого переростка? Или у вас не только с глазами, с соображением туговато! Детинушке лет восемнадцать, поди, стукнуло, а вам кого искать надлежало? Извольте отвечать, когда к вам обращаются!

Прокуратор с обидой ответил:

— Со зрением у меня всё в порядке.

Комендант порта в знак согласия столь энергично закивал головой, что его полные щеки затряслись, как студень из поросячьих ножек.

— Если так, то почему передо мной стоит этот человек? — легат сверкнул глазами. — В предписании недвусмысленно говорилось, что меня интересует светловолосый подросток пятнадцати лет с голубыми глазами. Слышите, голубыми, как небо, как море или как ваш плащ, господин прокуратор провинции Сциллия. Вместо этого вы приводите практически мужчину с карими глазами, пусть даже светло-карими. Как, извольте вас спросить, я должен это понимать? Тут, господа хорошие, государственной изменой попахивает, — закончил он негромко и многозначительно.

Медузий, шумно дыша, вытирал пот, а прокуратор Герний Транквил делал страшные глаза в адрес стоящего истуканом Петрокла. Именно так по его мнению должен был вести себя человек, возмущённый до глубины души тем, что нерадивые подчинённые сперва держали его в темноте, а потом и вовсе подставили под начальственный гнев.

— Объяснитесь, Петрокл, — потребовал он строгим голосом, — с вас, как начальника городской стражи, главный спрос.

— Чего уж тут объяснять, — Петрокл упрямо наклонил седеющую голову, — я подумал, мол, пацаны ещё какими рослыми бывают. Моего хотя бы возьмите: весной шестнадцать сравнялось, а оглаед почти с меня вымахал. У этого, — кивок в сторону тупо стоящего арестанта, — волосья, кажись, не тёмные, да и глаза тоже. Главное вёл он себя уж больно подозрительно: документов при себе, ясное дело, никаких нет, имя назвать отказался, зачем в Осэну приехал и откуда, опять же объяснить не может. Да ещё стражнику по уху съездил. Пришлось, того, утихомирить немного. И вообще, субъект подозрительный.

— Значит подозрительный, мать вашу, субъект? — переспросил Осокорь, — да в вашем провонявшем рыбой портовом городишке такими подозрительными улицы мостить можно.

Он встал и обошёл вокруг арестанта, который лишь недоуменно хлопал глазами, ничего не понимая в перепалке незнакомых ему, но явно обличённых властью людей.

— Как тебя зовут? — негромко спросил Осокорь.

— Ломарь, — ответил парень.

— Хорошее имя. Живёшь-то ты где?

— На Бараньем хуторе.

— С чего это ты, Ломарь, со стражниками в драку полез?

— Так пьяный был, — арестант шмыгнул носом, — с мужиками мы шерсть на продажу привезли и с первой выручки гульнули. — Он снова шмыгнул носом и сделал движение плечом, пытаясь стереть стекающую влагу. — Они ни с того ни с сего налетели. «Кто такие, — кричат, — откудова, и что в Осэне делаешь»? Двое хотели мне руки вывернуть. Ну на меня тут что-то нашло, я одному по харе дал, другого ногой…

Парень говорил все глуше и глуше, догадываясь, что минувшая ночь не единственная, которую ему придётся провести за решёткой.

— Герои! — изрёк легат, возвращаясь на своё место за столом, — ничего не скажешь! С риском для целостности собственных морд произвели задержание пьяного торговца шерстью.

— Во всякой работе бывают неудачи и промахи, — вступился за подчинённых прокуратор, — единственный способ избегнуть ошибок — это вовсе ничего не делать. Не беспокойтесь, мы всё исправим. Не так ли, Петрокл?

— Так точно, исправим, — подтвердил начальник городской стражи.

— Ещё как исправите, куда ж вы денетесь, голуби мои сизокрылые, — пообещал Осокорь, вновь потирая затылок, — и за страх станете работать, и за совесть. Потому как сами догадываетесь, что с вами будет, коли исправить не сумеете.

— С арестантом теперь что прикажете делать? — спросил Петрокл.

— С этим-то? Просто выведите вон и дайте хорошего пинка, чтобы впредь меньше шатался по улицам пьяным и соображал, когда можно руками махать, а когда стоит и воздержаться.

— Итак, — продолжил Осокорь после того, как ошалевшего от неожиданного счастья парня увели, — если вы, господа, имеете намерение сохранить свои посты и головы в неприкосновенности, вы должны выполнять мои распоряжения неукоснительно и со скрупулёзной точностью, словно отмеряете себе противоядие после укуса болотной гадюки. Но главное, извольте мне сыскать голубоглазого мальчишку. Весь город с ног на голову поставьте, задействуйте столько людей, сколько сочтёте необходимым, но пацанёнка мне доставьте. И избавят вас боги вразумлять его вашими методами, Петрокл.

Тот открыл было рот, чтобы возразить, но прокуратор Герний Транквил, предпочитавший, чтобы его звали просто «игемон», так выразительно поглядел на своего подчинённого, что этот взгляд отбил всякое желание разговаривать.

— Далее, — Осокорь повернул голову вправо-влево, надеясь прогнать головную боль, — касательно Меллорна. С ним необходимо проявлять особую осторожность. Если ваши люди увидят его, пусть следят и посылают за подмогой. Даже не думайте брать его силами ночных сторожей. Людей попусту положите вот и все.

Против эльфа, в мгновение положившего двоих в домике у озера мужики с дубинами и колотушками — смешно. Нет, не смешно, грустно. Вспомнилось удивлённое мёртвое лицо мальчика-новобранца и рассечённое с хирургической точностью горло второго. И оружие непростое. Крови совсем нет. Волшебное оружие, Осокорь был в этом уверен. Но вот какое? Для меча лезвие слишком узкое, да и ударить так мечом не просто. Больше похоже на двухлезвиевую глефу гномов. Перед глазами встал чёрный инкрустированный посох явно гномьей работы, который он видел у эльфа на «Ночной птице». Очень похоже, хотя колдовства он тогда не почувствовал, но всё может быть. Некоторые чары обнаруживаются только специальным ритуалом. Он был почти уверен в своей правоте. Вспомнилось точёное лицо Меллорна и его слова: «Так, дорогостоящая безделка, подарок, больше ничего». Врал эльф и врал виртуозно, пока Осокорь не догадался, так и считал бы посох шикарной прихотью пресыщенного аристократа. Легат поднял глаза на стоящего перед ним Петрокла.

— Если господам всё понятно, я никого не задерживаю. Идите и занимайтесь своими делами.

Присутствующие поклонились и покинули кабинет коменданта порта; при этом Петрокл спешил, прокуратор удалился с достоинством, а толстый Медузий чуть замешкался, бросая на столичного гостя вопрошающие взгляды, мол, не нужно ли чего.