Ценный подарок (сборник) - Евгений Мин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Одну минуточку, — сказал он, показывая на одно из кресел.
Я оробел еще больше и, садясь, чуть не промахнулся и не упал на пол.
Третий заместитель начальника управления уселся напротив меня.
Мы молчали. Потом он спросил:
— Скажите, откуда вы?
— Из Ленинграда. Фирма «Альфа-бета-гамма», — ответил я и, уронив папку с документами, начал шарить руками по полу.
— Не беспокойтесь, — любезно сказал Александр Сергеевич. Он поднял папку и передал мне.
— Спасибо, — сказал я.
Третий заместитель сочувственно посмотрел на меня и спросил, показав на мои черные очки:
— Извините, что это у вас?
— Ресницы, — неожиданно выпалил я.
Он грустно покачал головой:
— Значит, и ресницы повреждены.
— Да, — искренне ответил я.
— Ай-я-яй!.. А давно это у вас?
— Недавно! — снова сказал я сущую правду.
— Надеюсь, что это обратимый процесс? — спросил он.
— Вряд ли, — ответил я.
— Может быть, в будущем, — сказал он, стараясь придать своему голосу бодрость.
— Может быть, — неуверенно ответил я и сумел разглядеть, какая печаль отразилась на добром круглом лице третьего заместителя.
— Так с чем вы ко мне? — спросил он.
— Вот, — сказал я и почти ощупью вынул одну из бумажек, о которой наш главный инженер предупредил меня, что добиться подписи ее будет крайне трудно.
Третий заместитель взял бумажку, просмотрел ее, прочел вслух и, зажмурившись, подписал.
— Черти! — сказал он, открыв глаза. — Не могли прислать кого-нибудь другого.
— Больше некого было, — сказал я и прибавил, неуверенно роясь в папке, — вот еще у меня на подпись к Сазонову, Мещерякову, Игнатьеву…
— Давайте, — сказал третий зам и, будто нырнув с пятиметровой вышки в воду, отчаянно написал на всех бумажках магическое слово «Решить». Затем он вызвал звонком секретаршу и приказал ей:
— Проводите товарища к Сазонову, Мещерякову и к Игнатьеву.
— Не нужно, не нужно, — бормотал я, испытывая чувство неловкости.
Сазонов, Мещеряков и Игнатьев решили все вопросы в пять минут, а в семнадцать ноль-ноль я все-таки пришел на совещание.
В кабинете было много народу. Александр Сергеевич сидел рядом с первым заместителем начальника управления. Увидев меня, он что-то шепнул ему в самое ухо.
Открывая совещание, первый заместитель сказал:
— Первое слово мы дадим представителю фирмы «Альфа-бета-гамма».
Все посмотрели на меня. Я встал, вынул из папки бумагу и по неосторожности снял очки. Тут я решил, что я погиб.
Все молчали. Молчал и я. И вдруг я услышал, как Александр Сергеевич сказал глуховатому первому заместителю:
— Это у слепых бывает. Такой взгляд.
— Говорите, — мягко сказал первый зам.
От страха, не глядя в бумагу, я изложил вопрос в два раза короче, чем было написано.
— Какая память, какая память! — шептал Александр Сергеевич первому заместителю. — У них это бывает.
Когда я кончил говорить, первый заместитель чутко сказал:
— Благодарю вас, мы сделаем все, что просит ваша фирма. Вы свободны.
В тот же вечер я выехал в Ленинград. Место в купе у меня было верхнее, но какая-то девушка, с жалостью глядя на меня, попросила, чтобы я расположился внизу вместо нее. Я отказывался, говоря:
— Простите, но я — мужчина.
— Конечно, конечно, — кивала она хорошенькой головкой, — но с вашим зрением вам будет удобнее здесь.
Пришлось уступить.
В Ленинграде, на остановке такси меня поставили первым в очередь, и никто не стал возражать.
Такая заботливость невольно растрогала меня, и я, взволнованный чуткостью наших людей, благодушно ехал домой.
Дома, увидев меня в черных очках, Катя вскрикнула:
— Боже мой, что случилось?
— Ничего, ничего особенного, — успокаивал я ее, — смотри, пожалуйста, — раскладывал я перед ней духи, пудру, щеточку для втирания крема в лицо.
— Сними очки! — потребовала Катя.
Я выполнил ее приказ.
— Что это?! — ужаснулась Катя. — Откуда у тебя такие ресницы?
— Зарубежные. Мне их дала одна женщина. Только мне!
— Женщина?! Только тебе?! — заплакала Катя. — Уходи!..
— Послушай, Катя… — начал я.
Она не хотела слушать и плакала все сильнее. Тогда, в первый раз в жизни, заплакал я. Соленые слезы помогли. Ресницы отклеились и упали на пол.
С Катей мы помирились и поняли друг друга.
Главный инженер, увидев подписанные бумаги, сказал:
— Чудо! Абсолютное чудо! Как это вам удалось? Расскажите.
— Зарубежные ресницы, — честно признался я.
Он с каким-то испугом взглянул на меня и осторожно произнес:
— Понятно… Такая командировка… Вам нужно отдохнуть.
И отдал приказ предоставить мне отпуск на две недели за счет нашей фирмы.
Фига
Начальник был не в духе.
Бегло просмотрев бумаги, принесенные Козейкиным, он отодвинул их в сторону и начал громко произносить разные неинтеллигентные слова.
Козейкин молча переваривал обиду, сжимая кулак в левом кармане пиджака. И вдруг он почувствовал, что большой палец просунулся между указательным и средним, образовав комбинацию, которая в народе называется «фига».
«Вот оно как! — вздрогнул Козейкин, продолжая смотреть на своего начальника преданными глазами. — Ты чешешь меня, а я слова тебе сказать не могу! А знал бы ты…»
От этой мысли ему стало тепло и весело.
— Идите, — сказал начальник, — вникайте и переделывайте.
— Слушаю, — поклонился Козейкин.
В коридоре он вынул из кармана фигу и полюбовался ею:
— Хороша! Эх, хороша!..
Он хотел разжать кулак, но все пальцы прилипли один к другому.
— Боже мой! Что за чертовщина такая! — встревожился Козейкин, не веривший ни в черта, ни в бога.
Поспешно юркнув в мужской туалет, он оглянулся кругом, положил папку с бумагами на подоконник и принялся рассматривать взбунтовавшийся кулак.
— Фу ты, глупость такая! Чушь этакая! — бормотал он, подставив левую руку под струю горячей воды.
Результата не было никакого.
Козейкин струхнул.
— Ничего, это временно, — лепетал он, — это пройдет.
Сунув левую руку в карман, взяв правой папку, он мужественно зашагал в свою комнату.
Молча он уселся за стол и погрузился в изучение служебных бумаг, стараясь делом отвлечься от настигшей его беды.
Прозвенел звонок на обед. Все повскакивали с мест. Козейкин обедать не пошел. Сидя один в пустой комнате перед открытой форточкой, он мысленно видел, как его сослуживцы бодро кидались к буфетной стойке, расхватывая сосиски в натуральной шкурке, треску в томате и винегрет. Он слышал стук вилок и ножей, вдыхал ни с чем не сравнимый запах кислых щей. Пересохший рот жаждал консервированного компота. Сейчас все это было не для него, техника обеденного самообслуживания требовала от едока двух полноценных рук.
— За что?! За что?! — ныл Козейкин, уронив голову на бездушный канцелярский стол. — За что мне это? Мне, молодому, перспективному, выдержанному… За что?! Я же не оскорбил руководство… Я же только в кармане…
На работе Козейкин задержался дольше всех и шел домой один.
На остановке троллейбуса было много народу, просунуться в заднюю дверь Козейкину в его нынешнем состоянии не представлялось никакой возможности.
«Ладно, войду в переднюю, — решил он. — Как-никак я теперь инвалид».
В троллейбусе какая-то хорошенькая девушка, взглянув на мученическое лицо Козейкина, уступила ему место.
Козейкин пробормотал «спасибо». В это время троллейбус дернулся. Козейкин, стремясь сохранить равновесие, невольно вынул из кармана левый кулак и ткнул его чуть ли не в нос хорошенькой девушке.
Троллейбус взорвался криками:
— Хулиган!
— Смотрите, что он делает?!
— Да он же пьян…
— Сдать его в милицию…
— Глядите, так и держит… Бессовестный!
— Я не виноват… Это у меня от рождения, — клялся Козейкин и на следующей остановке выскочил из троллейбуса.
Дома он в пальто и шляпе кинулся на диван и заревел, будто мальчишка, схвативший первую двойку.
Зазвонил телефон.
— Алло! Я вас слушаю, — сказал Козейкин не своим голосом.
— Козейкин, не валяй дурака! От меня не спрячешься.
Звонила Люся, девушка, в которую Козейкин был так влюблен, что готов был жениться на ней вопреки своему моральному кодексу.
Козейкин замер.
— Где ты, Кролик? — смеялась Люся. — Жив?
— Почти.
— Приезжай скорей. Ты не забыл, что мы сегодня идем в театр?
— Я не могу… Иди с мамой.
Люся восприняла это как личное оскорбление.
— Ты что, с ума сошел?
— Я болен.
— Жди! Сейчас приеду.
Спустя полчаса Козейкин и Люся переговаривались через закрытую дверь.
