Правда о допетровской Руси. «Золотой век» Русского государства - Андрей Буровский

Но тут пора высказать второе возражение: а почему, собственно, царский двор не может быть местом, где рождаются новые формы культуры? Важно, чтобы родился такой вариант культуры, который устраивал бы всех, решал бы проблемы всего народа или по крайней мере какого-то слоя.

Так, в VII–XI веках именно королевский двор во Франции стал местом, где смешивалась культура римской аристократии и культура завоевателей-варваров. Именно при королевском дворе римлянин учился договариваться и клясться устно, доверяя на слово человеку своего круга. Складывалась норма: благородный не может обманывать! Там же франкский юноша осваивал правила хорошего тона и формулы вежливого обращения к людям разного возраста, пола и общественного положения, учился разговаривать со стариком иначе, чем с мужчиной средних лет, и с дамой иначе, чем с мужчиной.

И то и другое умение вошло в культуру общественного слоя, который мы сегодня называем рыцарством.

Точно так же вполне определенно можно назвать двор Алексея Михайловича местом, где заимствуются нормы европейской культуры и где рождается то новое, чему судьба, постепенно расширяясь, уходить в толщу и дворянства, и всего остального народа.

Глава 2. Царь Алексей и его окружение

О царе Алексее Михайловиче можно сказать многое, и суждения о нем часто противоречивы: как все незаурядные люди, он носил в себе крайне различные качества.

Был он массивен и грузен, к старости — толст, физически силен. Судя по всему, что мы знаем об Алексее Михайловиче, он был душевно здоровым человеком. Об этом свидетельствуют не только хороший характер, добродушие, веселый нрав, даже некоторая склонность к озорству, не оставлявшая его и в преклонные годы. Об этом легко судить по его отношению к людям: царь легко привязывался к своим близким и был верен им, даже если они проявляли какие-то несовершенства и вообще не были так хороши, как ему показалось. Он был верным супругом, хорошим соратником и надежным другом.

Несомненно, известно много случаев, когда царь оказывался очень добр и исключительно терпим.

В 1660 году сын Алексея Лаврентьевича Ордин-Нащокина, подававший большие надежды, бежал в Западную Европу. По мнению русских, ему «вскружили голову» иноземные учителя, и под их влиянием он и совершил такой чудовищный поступок. Не забудем при этом, что тогда все нерусские земли рассматривались как края неправедные, почти как ад на земле, и Алексей Ордин-Нащокин совершил еще и тягчайший религиозный грех. А. О. Ордин-Нащокин был совершенно убит, сконфужен и просил у царя отставки; вероятно, вполне искренне не считал себя вправе занимать какое-то положение в обществе.

Царь удостоил верного слугу личным письмом: «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку. С чего ты взял просить об этом? Думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? От малоумия так поступил. Человек он молодой, захотелось посмотреть мир Божий и Его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетает в свое гнездо, так и сын ваш припомнит свое гнездо и свою духовную привязанность и скоро к вам воротится».

Эти мудрые слова написаны человеком, которому 31 год.

Интересно, что сын Ордин-Нащокина и правда воротился домой! Его иностранные учителя вовсе не налгали ему про чудеса и увлекательные новинки западных земель. Они только не рассказали парню, что в Европе каждый человек должен уметь зарабатывать деньги и что, если он не умеет — не будет у него ни механических диковинок, ни даже куска черствого хлеба. Не будем осуждать учителей — они могли считать именно эти сведения совсем не обязательными для ученика, сына одного из вельмож сказочно богатой «Руссии». Или могли не говорить об очевидных для них вещах («а что, у вас все как-то по-другому?!»). Но, во всяком случае, в европейское общество юный Ордин-Нащокин не вписался, какое-то время скитался там нищим и вернулся домой почти как библейский блудный сын.

В 1652 году боярин Никита Одоевский потерял сына, тогда казанского воеводу. Почти на глазах царя молодой Одоевский скончался от горячки. Царь написал старику отцу, чтобы его утешить, и между прочим писал: «И тебе бы, боярину нашему, через меру не скорбеть, а нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать, и поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не гневить».

И закончил письмо словами: «Князь Никита Иванович! Не горюй, а уповай на Бога и на нас будь надежен».

Еще раз напомню — царю в этот год исполнилось всего 23 года.

Судя по всему, он вообще не любил, чтобы кому-то возле него было плохо, чтобы его подчиненные «смотрели невесело» и в чем-то нуждались. Человек энергичный, активный, он не просто «не любил» этого, а сразу начинал делать для человека то, что ему нужно. И не «осыпал милостями» без толку, а умел утешать и радовать: писал умные, прочувствованные письма, дарил красивые и умные подарки, помогал в личных делах. Он умел проявить то личное внимание к нуждам человека, которое ценится выше всего.

Крайне показательно, на мой взгляд, поведение Алексея Михайловича во время бунта 1648 года, когда ему было всего 19 лет! Новая родня Алексея Михайловича, прежде очень небогатая, очень уж стремительно поправляла свои дела. Родственники Милославских, Леонтий Степанович Плещеев возглавил Земский приказ, Петр Тихонович Траханиотов — Пушкарский.

Плещеев не только брал взятки (это ему еще простили бы), но еще и завел целый штат доносчиков, которые оговаривали безвинных, но располагавших средствами людей. Оговоренных сажали в тюрьму, и Плещеев освобождал их за приличные вознаграждения.

Траханиотов действовал с не меньшим размахом, но без сатанинской изобретательности родственника: попросту присваивал себе жалованье служилых людей. Ситуация сложилась почти как в приснопамятных 1992–1994 годах: начальство «крутит» зарплату в банках, а «служивые» месяцами не получают зарплату. Но даже класть зажиленные деньги в банк Траханиотов не додумался — покупал землю, дорогие вещи, кутил на глазах полуголодных людей.

Люди пытались пробиться к царю с челобитными — бесполезно! Ни один документ не лег на стол Алексея Михайловича, все были «вовремя» перехвачены.

Одновременно возросли налоги, весной 1646 года правительство ввело новую пошлину на соль, и ее цена возросла на две гривны (6 копеек) на пуд. В те времена не было на Руси другого консерванта: без соли нельзя было долго хранить ни рыбу, ни мясо. Эти продукты вздорожали, появился слой людей, для которых мясо стало малодоступно (те же служилые, сидевшие без зарплаты по милости Траханиотова). Естественно, страдали и торговцы, у которых мясо и рыба сразу превратились в залежалый товар, а контрабанда соли стала выгоднейшим занятием.

В конце 1647 года пришлось отменить соляную пошлину, но тогда правительство стало сокращать жалованье служилым людям, и недовольство только возрастало.

К тому же «сильные люди» теснили «меньших», «черных и тяглых», пользуясь тем, что традиция, обычай ослабели и не имели такой силы, как прежде. А писаных законов было немного, издавались они по частным поводам и не составляли стройной системы. В результате не только прямые родственники царя, но даже самые последние из их слуг расхищали и занимали под слободы выгонные места под городом, загородные сады и огороды, проезды в леса были распаханы, так что для городского или пригородного обывателя стало проблемой проехать за дровами или выгнать скотину. Называя вещи своими именами, в окрестностях Москвы пошел процесс, который в масштабах Англии получил название «огораживания» — когда крупные феодалы стали занимать общинные земли и присваивать их себе. Так и под Москвой новая знать начала захватывать то, что всегда принадлежало всем, «затесняя и изобижая многими обидами» «черный люд».

1 июня 1648 года царь возвращался из Троице-Сергиева монастыря в Москву, когда толпа людей перегородила ему дорогу. Люди потребовали, чтобы царь их выслушал, оттеснили свиту и даже схватили за повод его лошадь. Назывались имена главных «врагов народа» — Морозова, Траханиотова, Плещеева, дьяка Чистова, придумавшего ввести на соль пошлину, его тестя Шорина, который якобы повышал цены на соль, князей Львова и Одоевцева как главных захватчиков пригородной земли и так далее.

Все еще могло кончиться вполне мирно, что называется, «в рамках законности». Алексей Михайлович то ли страшно испугался, то ли оказался хитрее и умнее, чем о нем думали, и «выяснилось», что он вообще ни о каких народных бедах знать не знает и завтра же начнет разбираться во всем. Народ уже стал кланяться, благодарить царя, возглашать ему здравицу и «многая лета», но тут вмешались приспешники Плещеева. Не то было время, не та ситуация, чтобы орать на людей, наезжать на них конями и пускать в ход нагайки, как они это сделали. Разъяренная толпа кинулась на дураков; и сами они еле унесли ноги, и ситуация в Москве окончательно вышла из-под контроля.