Рэгтайм - Эдгар Доктороу

Вечеринка затянулась до утра. Младший Брат уже потерял надежду на внимание Эммы. Он сел в позе лотоса на старый диван с продавленными пружинами. Вдруг он заметил, что комната пуста, а Голдмен сидит на кухонном стуле прямо напротив него. Он оказался последним гостем. Безотчетно слезы потекли из его глаз. «Вы действительно удивились, что я узнала вас? спросила Голдмен. — Да как же я могла забыть? Кто мог бы забыть подобное зрелище, мой язычник? — Она притронулась к его щеке и смахнула слезинку. Так трагично, так трагично. — Вздох. — И это все, чего вы хотите от жизни? Ее магнетические глаза пронзали его сквозь толстые стекла очков. Она сидела раздвинув ноги, руки на коленях. — Я не знаю, где она. Но даже если бы я сказала вам, что хорошего? Предположим, вы бы ее вернули. Она будет с вами некоторое время, а потом сбежит, разве нет?» Он кивнул. «Вы ужасно выглядите, — сказала Голдмен. — Что вы с собой сделали? Не едите? Не дышите свежим воздухом? Вы постарели на десять лет. Я вам не сочувствую. Вы думаете, вы какойто особенный, если потеряли свою любовь? Это случается ежедневно и с другими. Предположим, она все-таки согласится жить с вами. Вы буржуазный тип, вы захотите жениться. Меньше чем за год вы сломаете друг друга. Вы увидите, как она начнет стареть и сереть прямо на ваших глазах. Будете сидеть за столом и глазеть друг на друга, чувствуя лишь ужасные путы, которые вы считали любовью. Поверьте мне и держитесь от этого подальше». Младший Брат плакал. «Вы правы, — говорил он, — конечно, вы правы». Он поцеловал ее руку. У нее была маленькая кисть с распухшими пальцами и увеличенными суставами. «Я совсем, совсем ее не помню, — рыдал он. — Это была лишь моя мечта». Голд-мен оставалась непримиримой. «Как вам жалко себя! Какая вкуснейшая эмоция! Я вам кое-что скажу. Сегодня здесь были в этой комнате мой нынешний любовник и два прежних. Дружба всего дороже. Общие идеалы, уважение к человеческой персоне в целом. Почему вы отвергаете вашу собственную свободу? Почему вам обязательно надо за кого-то уцепиться, чтобы жить?»

Голова его склонялась все ниже, он смотрел в пол. Вдруг он почувствовал ее пальцы под подбородком. Она подняла его голову и отклонила ее назад. В глаза ему с любопытством смотрели Голдмен и Райтмен. Сквозь отрешенно-придурковатую улыбку Райтмена светился золотой зуб. Голдмен сказала: «Он напоминает мне Чолгоша» [7]. Райтмен сказал: «Это образованный, буржуазный субъект». — «Но в глазах все тот же бедный мальчик, — сказала Эмма, — все тот же бедный опасный мальчик». Младший Брат вообразил себя в очереди на рукопожатие к президенту Мак-Кинли. Носовой платок обмотан вокруг руки. В платке пистолет. Мак-Кинли падает навзничь. Жилет его окрашивается кровью. Крики ужаса.

Когда он уходил, Эмма Голдмен обняла его в дверях. Ее губы, на удивление мягкие, прижались к его щеке. Он был взят. Шаг назад. Партийная литература из-под мышки — на пол. Согнувшись в дверях и смеясь, они стали собирать книги.

Через час он стоял между вагонами на молочном поезде, идущем в Нью-Рошелл. Он прикидывал, не кинуться ли под колеса. Он слушал их ритм, их устойчивое клацанье, как левая рука в рэгтайме. Скрежет и колотун металла о металл, когда буфера вагонов соприкасались, напоминали синкопирование правой рукой. Самоубийственный рэг. Вагоны подпрыгивали под его ногами. Луна гналась за поездом. Он поднимал лицо к небу, как будто даже лунный свет мог согреть его.

23

Однажды в воскресенье цветной гражданин Колхаус Уокер попрощался со своей невестой и поехал на своем «фордике» в Нью-Йорк. Было уже пять часов пополудни, и тени деревьев лежали поперек дороги. Путь его проходил мимо пожарного депо «Эмеральдовский движок» — добровольческой пожарной компании, известной лихостью своей парадной униформы и чрезвычайной оживленностью своих пикников. Всякий раз, когда он проезжал мимо пожарки, двухэтажного дощатого строения, он видел волонтеров, которые стояли на улице и вели бесконечный треп, и всякий раз при виде Колхауса они замолкали и провожали его взглядами. Конечно, он знал, что своей одеждой и своим автомобилем он бесконечно провоцирует белый люд. Он знал, что ходит по острию ножа, и ходил по нему.

К этому времени волонтеров стали поддерживать как вспомогательную силу для муниципальных пожарников, и речь уже шла о том, чтобы моторизировать их команды. Пока, однако, этого не случилось. В момент, когда негр приблизился, упряжка из трех серых лошадей внезапно прогалопировала из депо на дорогу. Они тащили большую паровую помпу, благодаря которой «Эмеральдовский движок» был здесь знаменит. На дороге лошадей осадили, что вынудило Колхауса Уокера резко нажать на тормоза.

Два волонтера вышли из здания и как бы не спеша направились к кучеру помпы, который сидел на облучке, глядя на негра и с понтом зевая. Вся эта команда была облачена в синие рубашки с зелеными галстуками, синие, грубо простроченные штаны и сапожищи. Колхаус Уокер отпустил педаль сцепления и вылез из машины, чтобы завести мотор. Волонтеры подождали, пока он раскрутил ручку, а потом довели до его сведения, что он путешествует по частной платной дороге и что далее он следовать не может, не заплатив двадцать пять долларов или не предъявив удостоверения, что он является постоянным жителем этого города. «Однако это общественный, вполне свободный проезд, — возразил Уокер, — я много раз следовал этим путем и никогда ничего не слышал о плате». Он сел за руль. «Позови-ка шефа», — сказал один пожарник другому. Уокер решил дать задний ход, развернуться и поехать другим путем. В этот момент двое других пожарников появились позади машины, таща двадцатифутовую лестницу. Еще двое с точно такой же лестницей. Один, другой, третий с тачками свернутых шлангов, с ведрами, топорами, крючьями и другим снаряжением. Все это они разложили на улице вокруг машины: компания решила проветрить свои помещения именно в этот день и в этот данный момент так уж получилось. Брандмейстер выделялся белой военной фуражкой с петушиным заломом. Он вроде был и постарше, чем остальные. Любезнейшим образом он объяснил Колхаусу, что хотя прежде с него и не брали платы за проезд, порядок этот оставался в силе, так что, если Колхаус не заплатит, он и не проедет, значитца. Он сдвинул фуражку на глаза и задрал голову, чтобы смотреть на негра. Козырек и подбородок — дурацкий, драчливый вид. Тяжеловатый мужчина, толстые лапищи. Волонтеры вокруг усмехались. «Нам нужны деньги для пожарной машины, — объяснил Шеф. — Чтоб, значитца, ездить по пожарам, как ты тут ездишь по борделям».

Черный автомобилист спокойно оценивал ситуацию, в которую он попал. Через дорогу напротив «Эмеральдовского движка» было открытое поле, скатывающееся к пруду. Можно было бы съехать с дороги и проложить себе путь по полю вокруг этих лестниц и тачек. Однако они так его здесь заклинили, что вывернуть не удастся, а если слишком резко взять руль, наверняка опрокинешься на склон. Ему и в голову не приходило снискать расположение этой кодлы обычным для его расы путем, то есть попрошайничать и унижаться.

Внизу у пруда играли два негритянских мальчика лет десяти — двенадцати. «Эй, ребятишки!» — позвал их Колхаус Уокер. Они подбежали. Он выключил двигатель, поставил машину на тормоз и попросил мальчиков присматривать за ней, пока он сходит в город.

Очень быстро музыкант завернул за угол и зашагал к деловому центру Через десять минут он нашел полицейского, управлявшего уличным семафором. Полицейский выслушал его жалобу, потом покачал головой, а потом взялся извлекать из очень внутреннего кармана туго идущий носовой платок, а уж после этого стал прочищать нос. «Да это безвредные ребята, — наконец сказал он. — Я их всех знаю. Иди назад и увидишь, что они уже угомонились». Уокер понял, что полицейский выдал ему таким образом максимальную дозу поддержки. Впрочем, может быть, он действительно слишком уж чувствителен, может быть, все это не больше чем проказа? Он пошел обратно к Пожарной аллее.

Лошади с помпой были уведены в депо. Дорога была пуста, а его автомобиль стоял в поле. Он подошел к нему. Машина была забрызгана грязью. Шестидюймовая рваная дыра зияла на брезентовой крыше. На заднем сиденье красовался холмик свежих человеческих экскрементов.

Он пошел через улицу к дверям пожарки. Там стоял, скрестив руки на груди, брандмейстер в своей белой военной фуражке. «Полицейский департамент поставил меня в известность, что в городе вообще нет платных дорог», сказал Колхаус Уокер. «Законно», — сказал Шеф. «Любой человек может следовать по этой дороге в любое время, если у него есть в этом нужда», сказал Уокер. «Ну», — сказал Шеф. Солнце садилось, внутри пожарки зажглись электрические лампочки. Через стеклянные панели дверей негр мог видеть трех серых в их стойлах и знаменитую начищенную до блеска помпу у задней стенки. «Я хотел бы, чтобы мою машину очистили и чтобы повреждения были оплачены». Шеф начал неудержимо хохотать, двое вышли и присоединились к забаве.