В постели с Елизаветой. Интимная история английского королевского двора - Анна Уайтлок

В одной из многих написанных Елизаветой молитв она упоминает время своей болезни и страха: «Желая предупредить меня или справедливо наказывая, Ты в милости Своей поразил меня опаснейшим недугом, едва не стоившим мне жизни. И душу мою Ты поразил многими муками; и помимо меня испытал Ты всех англичан, чьи мир и покой зависят от моего здоровья как Твоей служанки, которая ближе всех к Тебе, не придавая значения грозившей мне опасности, Ты оставил подданных моих в изумлении».[308]

Считалось, что жизнь Елизавете спасли Божественное вмешательство и ее характер. По случаю выздоровления королевы отчеканили памятные золотые медали. На аверсе лицо королевы изображено без каких-либо следов болезни; на реверсе – бросающая змею в огонь. Это отсылка к библейскому святому Павлу, укушенному змеей, после чего он также остался невредим (Деян., 28: 1–6): «Если Бог с нами, кто может быть против нас».[309]

Выздоровление королевы от оспы было воспринято как знак Божьей милости, как и ее якобы не обезображенное оспой лицо. Но похоже, что невредимое лицо Елизаветы было необходимым вымыслом. 27 октября де Квадра написал герцогине Пармской, что «королева встала из постели и лечит только отметины на лице, дабы избежать обезображивания», а в письме к Филиппу II в феврале следующего года он упомянул о том, как Елизавета уверяла своих советников, что у нее нет морщин, зато есть следы от оспы.[310] Однако в последующие годы был принят официальный рассказ о безупречной красоте Елизаветы и ее несравненном цвете лица; ее белую кожу воспевали в стихах, пьесах и изображали на всех парадных портретах. Елизавета понимала, насколько красота увеличивает ее власть. Королева должна была оставаться красивой и моложавой, невзирая на шрамы от оспы и влияние времени. Легенда ограждала королеву и от обвинений в прелюбодеянии, ведь следы от оспы часто путали со следами от сифилиса, в котором видели результат половой распущенности.

Возможно, именно из-за нежелания признать, что и ее лицо отмечено шрамами, Елизавета испытывала неприязнь к тем, чьи лица были обезображены оспой. Вместо того чтобы выказать сочувствие Мэри Сидни, которая ухаживала за ней, пока она болела, и в результате заразилась сама, Елизавета относилась к леди Сидни с презрением. Позже королева не скрывала своего отвращения к перспективе брака с герцогом Алансонским, также переболевшим оспой и, как и Мэри Сидни, обезображенным болезнью.

После того как королева выздоровела, Рождество и Новый год праздновали особенно весело и пышно. Каждый год в Уайтхолле двенадцать дней Рождества проводили в пирах и праздниках. Помимо банкетов и особых развлечений, в день Нового года по традиции королеве дарили подарки.

В том же 1563 году Кэт Эшли, попавшая в опалу из-за поддержки «шведской партии», подарила королеве дюжину носовых платков, расшитых золотой и серебряной тесьмой. Елизавета в ответ послала ей две позолоченные чашки, а также позолоченные солонку, ложку и перечницу. Подарки свидетельствовали о том, что королева по-прежнему привязана к своей воспитательнице. Дороти Брэдбелт, также впавшая в немилость, подарила Елизавете пару батистовых рукавов.[311] Кэтрин Ноллис не было в Уайтхолле на праздниках; судя по портрету, в то время она находилась на поздних сроках беременности.[312] Ее сын Дадли, последний из четырнадцати детей Кэтрин, родился 9 мая 1562 г., но через несколько недель умер. Кэтрин предстояло еще вернуться ко двору. Несмотря на траур, она послала королеве в качестве новогоднего подарка красивый ковер с золотой бахромой.[313] Обмен подарками происходил публично; относительно подарков для королевы существовали четкие указания в зависимости от ранга, статуса и пола дарителя. Герцог, маркиз, епископ или граф могли дарить цветной шелковый кошелек, в котором лежало 20–30 фунтов в золотых монетах, в то время как от архиепископа ждали 40 фунтов. Взамен королева дарила им серебряную позолоченную пластинку соответствующего веса. Фрейлины и придворные низшего ранга также дарили подарки.[314] Все полученные и подаренные подарки и пластинки заносились в особые списки, которые скреплялись королевской подписью; многие списки сохранились. Деньги передавались кому-либо из придворных высшего ранга; после того как королева осматривала другие подарки и одобряла их, их забирали камер-фрейлины. Особой популярностью пользовались роскошные рукава, которые привязывались к запястьям, красиво переплетенные книги, носовые платки, плоеные воротники и сумочки, наполненные ароматическими травами. Кроме того, дарили и сладости. Среди подарков, перечисленных в списках, значатся имбирные конфеты, марципановые фигурки, «пирог из айвы» и два «горшочка с вареньями». Дамы Елизаветы проявляли изобретательность в выборе подарка, ведь они лучше других знали, что королева любит и что ей нужно. Одни дарили дорогие ткани или белье, другие – пуговицы, пряжки, драгоценные камни или золотые кисти, которые потом пришивались к одежде. Елизавета славилась тем, что без конца теряла вещи или клала их не на место; фрейлин то и дело посылали искать пропавшие перчатки, кошелек, перо, украшенное драгоценными камнями, веер или другие украшения с одежды. Все потери должным образом отмечались Бланш Парри, хранительницей королевских драгоценностей; в одной сделанной ею записи значится: «Потеряно, со спины ее величества, 17 января [1568 г. ] в Вестминстере: один золотой наконечник шнурка, покрытый эмалью, с темно-красного платья… из наконечников двух видов потерян тот, что больше».[315]

В начале января 1563 г. королева и двор переехали в Виндзор, так как в Лондоне вспыхнула эпидемия бубонной чумы, унесшая много сотен жизней.[316] Прибегли к строгим мерам предосторожности. Запрещалось перевозить по Темзе в Лондон или из Лондона дрова и другие товары; уличенных в этом вешали без суда и следствия. Жителей Виндзора, получивших товары из Лондона, выселяли из домов, а их дома запирали.[317] Дополнительные меры предпринимались для безопасности королевы. При дворе объявили карантин; к королеве почти никого не допускали. Иностранных послов она принимала лишь через сорок дней после их прибытия в Англию. Анонимный хроникер Тюдоров писал о «великих стенаниях» во время болезни королевы и язвительно добавлял: «Ни один человек с уверенностью не знает, кто преемник; все спрашивают, кто чью сторону займет».[318]

Глава 11

«Львы рыкающие»

В то время как Елизавета болела оспой, схватили трех заговорщиков – Артура Поула,[319] его брата Эдмунда и зятя Энтони Фортескью. Их арестовали, когда они пытались бежать во Францию,[320] и посадили в Тауэр. Их обвинили в заговоре «с целью низложить королеву, изменить состояние страны, добиться смерти королевы, поднять в стране мятеж и сделать королевой Англии Марию Стюарт».[321] На допросе они открыли участие в заговоре и Франции, и Испании.[322] Елизавета написала Филиппу и попросила, чтобы он либо приказал своему послу прекратить вмешиваться в дела Англии, либо отозвал его.[323] Тем временем де Квадру поместили под домашний арест.