Повелитель вещей - Елена Семеновна Чижова

чего? Я же их видела…» А он: «Ничего вы не видели. Вы, гражданочка, слепая». Он задвигает обе створки. Поворачивает ее лицом к двери. Анна смотрит сквозь стекло и видит: проводник-то, оказывается, прав. Никакие это не вещи. Вагон, полный людей.

IV

В тот год майские грозы заворочались над городом раньше обычных календарных сроков. Синоптики объясняли это какой-то небывалой солнечной активностью, большинство горожан в научные объяснения не вдавались: какая разница почему, главное – не забыть дома зонт. Но, как оказалось, о зонтиках беспокоились зря: не только гроз, смывающих тяжелую зимнюю грязь, даже полноценных дождей, и тех не случилось: побрызгало, прибило пыль на тротуарах – впрочем, и этого хватило, чтобы стереть из недолгой памяти горожан унылые картины только-только ушедшей в прошлое зимы.

Тем более что зима выдалась относительно теплой и малоснежной, не сравнить с прошлыми зимами, когда рваная поземка мела начиная с ноября, а в декабре валило так, будто небесная канцелярия, забросив за горизонт огромное, величиной с петербургское небо сито, сквозь которое в иные зимы сеет мелкие, как белые комарики, снежинки, выгнала из заоблачного гаража колонну грузовиков – чтобы они, набивая полные кузова снега, опрокидывали их на город. Из этих снежных толщ вырастали плотные ледяные глыбы – не справиться ни уборочной технике, ни тем более гастарбайтерам, выполняющим всю тяжелую работу за изнеженных жизнью горожан. Узкие тропки, проложенные в снегу; электрические провода, опасно провисшие и обросшие стекловидной коркой; двухметровые сосульки, превращающие любой фасад в подобие сталактитовой пещеры, – не удивительно, что в те прежние годы весеннее таяние снегов больше походило на стихийное бедствие, нежели на обычное природное явление петербургской весны.

Нынешняя весна никаких бедствий не сулила – к середине апреля горожане окончательно уверились, что на сей раз все обойдется пылью и ветрами, к которым мы, мелькающие на перекрестках здешних улиц, давным-давно притерпелись, научившись пореже вдыхать и почаще выдыхать.

Уже вовсю зеленела на чужих подоконниках помидорно-огуречная рассада в пластиковых стаканчиках; уже в метро среди вязаных шапок и ушанок замелькали непокрытые головы – а решение Анниного финансового вопроса все еще откладывалось. На неопределенное время.

Антон Ефимович пропадал по командировкам. То летал на какой-то дальневосточный форум, то в Париж на срочную деловую встречу.

Анна терпеливо ждала, убеждая себя, что никуда он не денется, вернется и подпишет. Для него эта злосчастная сумма – как капля в море; об этом она думала каждое утро, когда стирала пыль с его письменного стола, а заодно и с фотографии – семейной, с женой и дочерью на фоне загородного дома. Глядя на их дом – трехэтажный, кирпичный, за высоким, под два метра, забором, – Анна недоумевала: зачем такой огромный? Одной уборки – начнешь в понедельник, дай бог закончишь к выходным…

Для нее, конечно, не капля. Но дело, она думала, не во мне, а в том, что, оказав ей материальную помощь, этот алчный человек, который только и делал, что всю жизнь ловчил и хапал, множил то, что с собой не заберешь (вот и батюшка в церкви говорил: в гробу карманов нет, какое богатство собрал у себя в душе, с тем и в землю ляжешь), – совершит в кои-то веки бескорыстный поступок и, может статься, еще поблагодарит Анну за ее более чем скромную просьбу; вспомнит, как она стояла перед ним, – когда сам, в надежде на искупление, будет стоять перед вратами в Царствие Небесное. Узкими, как щелочка приотворенной двери.

Осознание благодетельной миссии, на первых порах робкое, повышало в Анне то, что Светлана называла самооценкой, которую каждый человек, а тем более женщина, обязан повышать.

Однажды, пробуя на Анне новый консилер – средство, маскирующее недостатки и неровности кожи, Светлана упомянула о каких-то специальных сайтах, где женщины, не желающие прозябать в одиночестве, размещают свои фотки и личные данные и куда с той же самой целью заходят одинокие мужчины, объяснив, что это нисколько не опасно, а наоборот, круто: негодных кандидатов можно отсеивать заранее, да и встречи ни к чему не обязывают.

Но, заронив мысль, ни на чем не настаивала: решение, мол, за вами.

– Если надумаете – скажете. А я тáк вас опишу!

И когда Анна, из чистого любопытства, поинтересовалась, как именно Светлана ее опишет, охотно пояснила, что личные качества – ну, там доброта, домовитость, умение вкусно готовить – при прочих равных, конечно, важно, но главный упор следует делать на жилищные условия.

– Вы не представляете, какой по нынешним временам это огромный плюс!

После того вечера, когда Светлана поделилась своей семейной тайной, они так крепко подружились, что Анна позабыла все, что раньше ее царапало: и нехороший вопрос про платье; и подозрительное восхищение, которое выказала Светлана, осмотрев их огромную квартиру, – но от столь откровенного, чтобы не сказать, циничного объяснения хилый росточек любопытства, едва проклюнувшись, скукожился.

Но тут вмешалась мать: на другое утро, когда Анна из лучших, понятно, побуждений попыталась передвинуть телевизор так, чтобы мамочке лишний раз не вставать, а смотреть лёжа, та раздраженно каркнула: «Тебе-то что за дело! Как хочу, так и смотрю», – и Анна почувствовала, как этот робкий, едва живой росток тянется к солнцу – не тому, искусственному, которым светят сомнительные сайты, а простому, человеческому; и, поливая его из колодца обид (все последние годы он только углублялся), вырастила ядовитый цветок сомнений: может быть, тот, кого она назначила своей судьбой, охранник Петр Федорыч, и думать о ней забыл. «А я? Заперлась в четырех стенах, как девица в темнице, – сижу и жду».

Так, размышляя обо всем об этом изо дня в день, – а вернее будет сказать, дыша его едким ароматом, – Анна втайне от Светланы завела новую привычку: не бежать сломя голову с работы, а гулять по весенним улицам с темно-синим подарочным пакетом – ловя на себе заинтересованные взгляды людей.

Увы! Ежедневная, за исключением выходных и праздничных дней, ловитва приносила пустые сети – в них не запутывалась даже самая невзрачная птичка вроде обтерханного мужичка, с которым Анна столкнулась лицом к лицу, выходя из парикмахерской, – а ведь мог, она думала, проявить уважение, хотя бы дверь мне придержать.

Как-то раз, проходя мимо памятного кафе, где когда-то познакомилась с будущим отцом Павлика, она, задумавшись о своем, едва не наткнулась на женщину, одетую в зеленый китайский пуховик, точь-в-точь как у нее. И, глядя ей вслед, как в зеркало, осознала свою ошибку: надо было не платье покупать, а пальто. А еще лучше – плащ. Демисезонный, со съемной ватиновой подстежкой, чтобы на все случаи жизни: не только на выход, но и на каждый день.

И так этой мыслью увлеклась, что решила всерьез поговорить с сыном: если есть