Идеальная жертва - Марина Орлова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, стоп! Сейчас нельзя тратить время на бессмысленную месть. Главное, что я его нашёл, вытащил, и он до сих пор жив. Осталось решить вопрос с пацанами.
Подхватываю из рюкзака протеиновый батончик и быстренько допрыгиваю до куртки.
Дети внутри уже и вовсе легли, свернувшись клубком. Будить не хочется, однако мне пора уходить, поэтому аккуратно тормошу старшего за плечо.
Мальчишка подскакивает, хлопая осоловелыми глазами, и я протягиваю ему батончик.
– У вас есть родители?
Отдёргивает руки в страхе. Я поясняю:
– Это еда.
Но что-то не помогает. Наверное, спросонок не соображает.
– Родители. Есть?
Наконец пацан смотрит мне в лицо.
– Были.
Умерли, значит. Ясно, поэтому за ними никто и не пришёл.
– Чей это дом? Где вы были.
– Папин.
– Кто ещё там живёт? Взрослые люди?
– Папа, мама и тётя.
Я продолжаю как можно осторожнее:
– Твои родители живы? Прямо сейчас. Или умерли?
Пацан озирается вокруг и как ни в чём не бывало заявляет:
– Мы умерли.
Здрасьте, приехали. Может, переводчик из-за дождя барахлит? Он по идее водонепроницаемый, но вдруг.
Подумав, начинаю сначала:
– Твои мама и папа прямо сейчас живут в том доме?
– Сейчас, – он кивает. – Живут.
Ага, всё-таки они живы. А кто тогда умер? Ладно, неважно.
– Они придут за вами? Сюда. Чтобы забрать вас домой.
Он мелко качает головой.
– Почему нет?
– Живым сюда нельзя. Это кладбище.
– Я видел здесь людей.
– Это мёртвые.
– Нет, они определённо были живыми.
Он снова качает головой, и это уже злит. Мне нужно помогать Ру, а вместо этого я препираюсь с ребёнком, верящим в призраков или хрен знает во что.
Однако в ответ на моё непонимание мальчишка, тоже раздражённо, повышает голос:
– Это кладбище!
Стоп. «Мёртвый город». Или «город мёртвых»?
– Здесь живут люди, – я обвожу пальцем окружающее, – в этих домах, и вы называете их «мёртвыми»?
Мальчишка кивает – радостно, видимо, от того, что я наконец-то его понял. А он, может, не такой уж и тупой, это я слишком самонадеянный.
– Значит, те, кто живут в домах за лесом, – это «живые»?
Снова кивает.
– Хорошо. Я понял. Значит, твои родители сюда не придут. Но вы можете сами дойти. Ты же знаешь дорогу.
– Нельзя ходить по мёртвой земле, – он оборачивается, указывает в ту сторону, откуда мы пришли.
Опять двадцать пять, какие-то местные понятия, которые ничего не проясняют. Подумав, вспоминаю, что сюда я принёс их на руках. И с одной стороны, я не могу оставлять Ру одного, учитывая, что тут шастают какие-то типы, но с другой – нужно вернуть детей домой. Они мне помогли, а я что, брошу их посреди выжженного города?
Если быстренько метнуться, то успею. По крайней мере, дорога до леса отсюда хорошо просматривается, там быстренько пробегу, а через поле они и сами дойдут, там уже дома видно.
– Давай я вас отнесу.
Уверенно подгребаю с земли куртку с мелким внутри и обхватываю старшего, поднимая, но он вдруг начинает брыкаться, воя в голос. Оба ребёнка так и норовят выскользнуть из рук, так что приходится спешно опустить их обратно, на землю. Тут же из куртки раздаётся быстро нарастающий рёв второго голоса.
Так, блядь! Я торчу на открытой местности, на виду у местных, обожающих убивать мутантов, и у меня на руках Эйруин в крайне хреновом состоянии и двое рыдающих детей. Не будет преувеличением сказать, что это пиздец и я впервые в жизни не знаю, что делать.
Последняя попытка.
– Вы пойдёте домой? – мой голос звучит более раздражённо, чем хотелось бы.
Старший вытирает лицо, оставляя разводы грязи на мокрых щеках, мотает головой, выпаливает со слезами в голосе:
– Нельзя домой! Мы умерли! Это кладбище! Мы умерли!
Фоном ревёт мелкий. Что за дурдом…
Но всё же он говорит «мы умерли», вряд ли переводчик ошибается.
Покусав губы в раздумьях, трогаю рыдающего мальчишку за плечо.
– Послушай, я здесь впервые. Я не знаю ваших обычаев. Скажи простыми словами. Когда мы умерли? Что мы сделали?
В его глазах – такое разочарование моими умственными способностями, что я и сам понимаю ответ, за мгновение до того, как он, всхлипнув, произносит:
– Пришли на кладбище.
Я обвожу взглядом выжженные дома. На одиннадцать часов – дорога, откуда мы пришли, это окраина города, домов немного. Как и у меня за спиной: позади линии домов виднеется лес. А вот на два часа, вправо, город простирается насколько хватает зрения. Вдалеке виднеются более высокие здания – асимметричные, разрушенные. Вряд ли столь крепкие стены развалились от огня, скорее бомбардировка.
– Отсюда нельзя уйти? Никогда?
Мальчишка обречённо качает головой.
Ну, приехали.
– А что здесь едят люди? Мёртвые?
– Живые приносят еду. Оставляют на мёртвой земле.
– Ваши люди не видели, что мы были здесь. Вы можете вернуться домой. Скажешь папе и маме, что вы просто гуляли. Не надо говорить, что вы были на кладбище.
– Врать нельзя.
Какой замечательно честный ребёнок. Вот только в данной ситуации это совершенно не к месту.
Спрашиваю без особой надежды:
– Если мёртвый придёт в ваше поселение, что с ним будет?
Вот тут мальчишка оживляется и выдаёт громко, без запинки – как на уроке:
– Если видишь мёртвого, нужно громко кричать и бросать в него камни.
Доволен собой – молодец, запомнил правило. Однако смысл этого правила совсем не такой, какой мне сейчас хотелось бы услышать.
Чтобы сказать хоть что-нибудь, я бормочу:
– Любят у вас камни…
Он продолжает тем же тоном «на уроке»:
– Мёртвые – это болезнь. Нельзя подходить ближе, чем на две руки. Нельзя трогать. Книга говорит: «Пусть мёртвые хоронят мёртвых. Я выбрал живых, чтобы жить вечно».
Как-то у них всё перевёрнуто с ног на голову, мне всегда казалось, что у этой фразы другой смысл. А впрочем, я не знаток, в нашей семье верующих нет.
Но если отвлечься от религии, то мысль про заразу вполне разумная. Да уж, ну я идиот! Начитался, что у местных проблемы с мозгами, и вообразил, что я-то на их фоне такой умный, ага! А ведь всё на виду. Если бы я только догадался включить мозги вместо того, чтобы бегать как в жопу укушенный. Здесь до сих пор боятся болезни. Если представить эту картину: люди обезумели, убивали друг друга, сожгли всё, – то страх вполне понятен. Выжившие ушли в другие места, в старые города не заходят. С теми, кто почему-то остался в городах, не контактируют из страха заразиться. Отсюда и побивание камнями – чтобы не прикасаться.
И я – очень
