Принц приливов - Пэт Конрой

— Американец.

— Вам нельзя здесь оставаться.

— Судя по всему, у нас обоих выбор невелик. Мы вроде как в одной команде.

— Говорите медленнее. Mein английский не настолько хорош.

— Мне нужна ваша помощь. Как только обнаружат самолет, меня будут искать все немцы этой части Краутланда[44].

— Я не могу вам помочь.

— Почему?

— Боюсь.

— Боитесь, — произнес отец. — Я всю ночь боялся. Вы нацист?

— Нет, я священник. Я должен донести на вас. Не хочу, но так будет лучше. Для меня. Для вас. Для всех. Там вам остановят кровотечение.

Мой отец поднял револьвер и навел на священника.

— Ужасная буря, — заметила Сара Дженкинс, вставая со стула. — Совсем как в девяносто третьем году.

— Надо перебираться в хлев и подниматься на сеновал, — сказал дед.

— Плохо для детишек. И для мамы плохо.

— Сара, по-другому никак. Тебя я перетащу первой.

— О чем ты, Амос? Сара старая, но пока живая. Я помогу тебе управиться с малышами.

Сара Дженкинс сохраняла за собой право называть по именам всех, кому она когда-то помогла появиться на свет, в том числе и белых.

Дед вынул меня из колыбели (я спокойно спал) и передал Саре. Та накинула на плечи платок и крепко прижала меня к груди. Следом дед вытащил Люка и Саванну. Он завернул их в одеяло, а затем в свой желтый дождевик.

Открыв заднюю дверь, дед и Сара сквозь воющий ветер направились к хлеву. Вокруг них бесновался ветер; его демонические порывы достигали двухсот миль в час. Сара не устояла на ногах. Ветер понес ее по заднему двору; платок раздувался как парус. Повитуху ударило о стенку выносной уборной. Сара успела прикрыть меня, чем уберегла от травмы.

Дед с трудом добрался до Сары. Он обхватил ее рукой за талию и неуклюже поднял на ноги. Некоторое время они стояли плечом к плечу, промокшие до нитки и забрызганные грязью, затем побрели к хлеву, неся троих орущих младенцев. И снова деду пришлось сражаться с ветром, чтобы открыть дверь. Когда это ему удалось, ветер разнес дверь в щепки, хлопнув ею о стену хлева.

Оказавшись внутри, дед забрался по лестнице и скрылся в темноте. Люка и Саванну он уложил на охапку пахучего сена. Хлев наполняло мычание и блеянье испуганных животных. Потом дед спустился за Сарой.

— Сара сильно ушиблась, — жаловалась повитуха. — Не забраться.

Она часто говорила о себе в третьем лице.

Дед взял негритянку на руки. Она была легкой как ребенок. Даже такой подъем причинял ей боль; Сара стонала. Я остался на полу хлева. В дверной проем врывался ветер. Дед усадил Сару возле копны сена. Негритянка потянулась к Люку и Саванне, собираясь их вытереть, но все тряпки, в том числе и одежда, набрякли от воды. Тогда Сара расстегнула кофту и прижала малышей к груди, согревая своим теплом. Дед вернулся за мной, и вскоре я занял место между братом и сестрой. А дед опять вышел в самую гущу урагана. Он не представлял, как доберется до дома, как приведет в хлев невестку и поднимет ее на сеновал.

Когда он приблизился к дому, сквозь входную дверь уже втекали струйки воды. Дед остановился, вглядываясь во тьму. То, что он увидел в следующие несколько минут, осталось с ним до конца дней. Река, исполненная дикой, неукротимой силы, быстро и неумолимо надвигалась на наш дом. Ветер освободил привязанную к шесту шлюпку, и та тоже понеслась к дому. Шлюпка вылетела из темноты, озаряемая дьявольскими вспышками молний. Дед вскинул руку, словно этот жест мог остановить стихию, и зажмурился. Шлюпка, влетев в дом через окно боковой стены, раскрошила обеденный стол. Несколько осколков попали на деда. Бормоча слова молитвы, он бросился в спальню, где оставалась моя мать.

Увидев наведенный револьвер, священник задрожал всем телом. Он зажмурился, сложил ладони на груди и благословил моего отца, используя несколько латинских фраз. Отец опустил оружие. Священник открыл глаза.

— Падре, я не стреляю в людей, одетых, как вы, — слабым голосом произнес отец.

— Вы сильно ранены? — поинтересовался священник.

— Сильно, — рассмеялся отец.

— Идемте. Сообщу о вас позже.

Отец Краус поднял моего отца на ноги и фактически поволок на себе почти до выхода. Сбоку была дверца, ведущая на колокольню, с которой просматривалась вся деревня. Священник и мой отец поковыляли наверх. Каждая пройденная ступенька покрывалась отцовской кровью. Когда они добрались до комнатки, священник опустил отца на пол. Потом снял с себя окровавленную рясу и соорудил из нее нечто вроде подушки для моего отца. Свою ризу священник разорвал на длинные лоскуты; сделав из них подобие бинта, он обвязал им отцовскую голову.

— Вы потеряли много крови, — сказал он отцу. — Я должен сходить за водой и промыть вам рану.

Отец поглядел на священника.

— Gesundheit[45], — выговорил он единственное известное ему немецкое слово, после чего вновь потерял сознание.

Вечером, когда отец очнулся, священник, склонившись над ним, заканчивал совершение таинства соборования. Отец Краус имел на то все основания: у моего отца подскочила температура, он вполне мог умереть. Левый глаз почти ничего не видел, но отец чувствовал мягкость рук священника. Тот совершал елеопомазание.

— Зачем? — коротко спросил отец.

— Думаю, вы умираете, — ответил священник. — Я вас исповедую. Вы католик?

— Баптист.

— Значит, вы уже были крещены. Но я сомневался и потому крестил вас несколько минут назад.

— Спасибо. Меня крестили в реке Коллетон.

— Ах! Во всей реке?

— Нет, в небольшой части.

— Я крестил вас вторично.

— Это не повредит.

— Я принес пищу. Вы в состоянии есть?

Годы спустя отец с неизменным восхищением вспоминал вкус того черного немецкого хлеба, намазанного драгоценным припасенным маслом, и красного вина, которым священник поил его из бутылки. «Хлеб, масло, вино», — повторял отец, и мы вместе с ним участвовали в трапезе. Вино, словно бархат, наполняло наши рты; хлеб хранил запах земли и таял на языке; масло толстым слоем покрывало нам нёбо. Немецкий священник держал наши ладони; страх заставлял дрожать его мягкие, жилистые руки, пахнувшие благовониями смерти.

Там, в темноте внешнего мира, немецкий патруль обнаружил обломки самолета. По окрестностям разнеслась весть: где-то поблизости скрывается американский летчик. За его поимку было обещано вознаграждение, а помощь ему грозила смертной казнью.

— Они вас ищут, — поведал отцу священник. — Сегодня они приходили в деревню.

— Они и в церкви были?

— Да. Я их заверил, что если бы нашел вас, то убил бы голыми руками. Им было очень странно слышать такие слова от священника. Уверен, они вернутся. Будут и дальше искать вас.